Я вздохнул и начал набирать номер секьюрити, но тут в кармане рассерженной осой загудел сотовый. Не отвлекаясь, я сунул руку в карман и отключил его — звонила Леонарда, моя бывшая жена.

В первый год моей работы в «Мебель-эксклюзив» мне часто приходилось бывать в рекламном отделе и совместно с ними создавать оригинал-макеты и обсуждать будущие рекламные кампании. Там я и познакомился с Таней — красивой, легкой и веселой девушкой. Ее пепельные роскошные волосы, зеленые глаза, тонкий романтический профиль с красивой шеей (как на старинных камеях) очаровали меня. Мы легко сошлись и быстро поженились.

Таня была увлечена рекламой: она непрерывно посещала всевозможные курсы, постоянно выискивала все новые и новые материалы, а пелевинская «Generatio «П» была ее настольной книгой. И вот однажды вечером, за ужином, она поведала:

— Всякая нормальная реклама непременно состоит из двух обязательных компонентов. Первое — гипноз, усыпление самосознания. Человек превращается в кролика. И сразу второе — колдовство! То есть убедительный — точный удар по чувствам и по мозгам этого кролика. Без первых двух, гипноза и колдовства, реклама превращается в немощное рекламирование, в пустое бормотание, которое и слушать никто не станет. Говоря проще, реклама — это приворот… Не смейся! — нетерпеливо крикнула она, заметив мою усмешку, и мечтательно продолжала: — Как люди нас терпят. В Средние бы века все рекламщики давно пылали бы на кострах. И улицы собой освещали не хуже собственных рекламных щитов. И поделом! Нет на нас инквизиции…

Теперь курсы по рекламе сменились курсами магии. А Пелевина сменил «Молот ведьм». И сама Таня изменилась до неузнаваемости. Нельзя было сказать, что она стала некрасивой или непривлекательной. Но это была другая красота и иная привлекательность. Таня будто уменьшилась ростом, волосы теперь она коротко стригла и красила в черный цвет, а губы — в алый; на щеке у нее выросла родинка, которую она тоже подкрашивала. У нее ухудшилось зрение, и теперь она всегда носила очки в толстой черной оправе.

Вскоре она ушла из «Мебели» и открыла собственное бюро «Магия — возможно все».

Теперь мы с ней почти не виделись. Она по целым дням пропадала в бюро. Да мне и не хотелось с ней встречаться. Характер ее стал невыносим — гордая и заносчивая, она не терпела даже малейшего несогласия, противоречия себе. От прежней веселой Тани не осталось и следа. Когда она бывала дома, я лишь наблюдал за ней, не в силах осмыслить дикой метаморфозы. Было странно видеть злую, незнакомую тетку в своем доме. Еще странней было называть и считать ее своей женой. Хотя Леонарда — ее новое имя теперь и не требовало прежних мужних чувств. На мое счастье, клиенток «магического» бюро было много. Они послушно, как кролики, выкладывали свои сбережения ради приворота собственного мужа и наказания «злодейки». Леонарда очень скоро купила коттедж в Перепелкине (поселок писателей — «магов слова») и с нашим сыном переехала туда.

Изредка с какой-то сосущей тоской я вспоминал о тех далеких временах, безвозвратно канувших в Лету, когда я был еще полон надежд, когда жизнь казалась таинственной и прекрасной и была вся впереди, а рядом была Таня. Куда она делась, Таня? Ведь не умерла она, не ушла, не пропала без вести… И сердце иногда екало в груди — она вернется! И может быть, жизнь вновь покажется прекрасной и таинственной, как раньше, когда мы только встретились и начали жить вместе «А вдруг?! — мелькнуло у меня сейчас. — Вдруг Леонарда стала Таней? И теперь Таня звонит мне!» Я включил мобильный, и он тут же загудел, и гудел так же, как и прежде, злым насекомым. Но я взял трубку:

— Таня?!

— Ну вот что, мой милый друг, — услышал я сухой и насмешливый голос Леонарды. — Ты о собственном сыне будешь когда-нибудь помнить? Или мне тебе напоминать всегда? Я отправляю его на зимние каникулы в Испанию — пусть мальчик отдохнет. Нужно оплатить билет и проживание. Или я из своего кармана должна платить? Правда, проживание профсоюз частично оплатил. С тебя остальное.

— Профсоюз? — изумился я.

— Так что я жду тебя сейчас в бюро.

— Давай завтра.

— Не можешь — пришли кого-нибудь. Но деньги нужны сейчас, — отрезала Леонарда.

Разговор окончился, и я послал в бюро «Магия — возможно все» курьера с запечатанным конвертом.

К концу дня я дозвонился детективам.

— Фирма «Обелиск»? Так мы давно ее проверили, — лениво-хамовато отозвались парни. — Там все в ажуре. Полный о’кей. Материалы у шефа.

«И ладно», — устало подумал я, кладя трубку, и тут послышались торопливые губановские шаги по уже притихшему коридору. Дверь распахнулась — на пороге стоял сияющий Губанов.

— Ну, Алексан Василич, вы — гений! Уж как был рад профессор! Я ему: может, какие коррективы внесете? Заказчики это любят. А он: ни-ни, все в лучшем виде. Вот это да! Правда, я ему не твои эскизы показал, мы на компьютере оформить успели. Конечно, это эффектней. А ты знаешь?! — Губанов присел к столу напротив меня. — Профессор и про тебя спрашивал. Как поживает, говорит, ваш художник? Я уж ему и так и сяк, мол — старается, рисует… Ну ты — молодец! Не иначе, думаю, Леонарда помогла, — прибавил он осторожно.

— Сдавай в производство, — вздохнул я.

— Отвез уже! И Прохорыч приступил — теперь пахать, не разгибаясь, и в Новый год будет. А ты будто не рад… Макар им уже премию пообещал. Я ему говорю: вот — Алексан Василич много потрудился. Так что Макар и нам с тобой подкинет. А кстати! — воскликнул он. — Новый год решили совместно провести: я и Макар с женами…

— А сколько у него жен? — удивился я.

— Как сколько? — не понял Губанов. — А! В смысле — я со своей и Макар со своей. Ну и ты со своей. Леонардой.

— Подумаем, — неопределенно ответил я. — Куда решили?

— На кудыкину гору. Надо спрашивать: далеко? Макар хочет в Швейцарские Альпы. Он там нашел какой-то старинный замок. И его хочет полностью арендовать на неделю. А что?!

— Посмотрим… — Я представил себя с Леонардой в замке в пустынных заснеженных горах в компании Губанова и только усмехнулся. — Что там делать-то?

— А шут его знает! Короче, думай быстрей. Губанов ушел. Я навел порядок на столе и двинулся на встречу с Лизой.

Глава 5


В прихожей было тихо и темно. На часах начало одиннадцатого — и неужели никого нет дома?!

Я прислушалась. Откуда-то доносилась глухая монотонная речь. Похоже, что телевизор, только вот где — у соседей или у нас?

Заунывный монолог оборвался взрывами безудержного хохота — и тут же в унисон засмеялась Ленка.

— Эй! — позвала я.

Дочь вышла из комнаты не сразу.

— Мам, подожди, там такой момент!

Ну, слава богу, Лена дома, смотрит телевизор. А то мало ли в какие тяжкие может пуститься в наше время четырнадцатилетняя девочка. Контроля за ней никакого!

Я с облегчением стала раздеваться: сняла тяжелые подростковые ботинки, пристроила на вешалку фиолетовый пуховик, отметив, между прочим, присутствие на ней Лешкиной дубленки. В последнее время вечерами он часто дома. С подружкой поругался? Ничего, помирится. Или другую найдет! Эти медицинские центры кишмя кишат молоденькими девчонками в коротких облегающих халатиках. Только руку протяни! Когда-то привыкнуть к подобным мыслям мне стоило невероятных усилий. Зато теперь я пожинаю плоды: спокойно думаю о Лешке и о его зигзагах. А чаще вообще не думаю — не замечаю, и все.

Тем более сегодня! После очередной встречи с Карташовым и так есть о чем подумать.

Я прошла на кухню, заварила свежий чай, намазала маслом юбилейное печенье. Вместо ужина. А у меня все так: вместо семьи, вместо работы… Возвращаясь домой, нормальные люди с чистой совестью забывают о делах, а я должна ломать голову и день и ночь. И притом за символическую плату! Сегодня, правда, Карташов расщедрился: подарил две голубые бумажки, хотя похвалиться на этот раз было особенно нечем.

Художник не поддавался моим чарам. Однако Аретов не солгал, назвав его веселым, компанейским человеком. За несколько сеансов мы с Гришей не только познакомились, но даже немного подружились. Было ясно, что тайн в его жизни в принципе не существует. Ничем, кроме живописи, Гриша никогда не занимался. Разве что в короткий арбатский период слегка увлекся коммерцией. Но он не делал из этого тайны, а с насмешкой объяснил, что бизнесмен он неважный и быстро оказался в прогаре. Пришлось искать другие способы добычи средств.

Наследием арбатского периода стала Светка — в те годы юная продавщица сувениров, а сейчас мать четверых Гришиных детей. Старшему Варлааму одиннадцать, а маленькой Поле скоро исполнится три.

В последние годы жизнь Гришки проходила между домом и монастырем. Не то чтобы он был or этого в восторге, но и не жаловался — рассказывал просто, охотно.

Примерно так я представила ситуацию Карташову, и он неожиданно похвалил меня. На этом этапе — да, я молодец. А следующий этап и подавно — очень простой. Надо сделать так, чтоб Гришка ушел из семьи.

— Куда ушел? — не поняла я.

— К тебе.

— Ко мне нельзя. У меня муж.

— Да какой он тебе муж? — ухмыльнулся Карташов.

— Но он — совладелец квартиры…

— О квартире не беспокойся. Будет вам квартира — справите медовый месяц!

— Но… я совсем не нравлюсь ему. И он не захочет бросать детей.

Карташов помрачнел:

— А ты сделай так, чтоб захотел!

— Как это сделать? — возмутилась я.

— Это уж не моя забота! — Он неловко махнул рукой, и стало заметно: нервничает.

— Мы с ним даже никогда не остаемся с глазу на глаз. Аретов всегда с нами — ведь это его квартира.

— А в машине? — допытывался Карташов. — Обратно он тебя довозит до «Тульской». Вот и действуй по дороге!

Ну что я могла ему ответить?