— Я тебя ищу, друг мой, с Нового года, — говорила не торопясь Леонарда, отпивая кофе. — Тут нет никого, сотовый — недоступен. Сам ты не звонишь, не приезжаешь. Хотела тебя с Рождеством поздравить.

— Некогда было. Я вступил в одно общество. Работы теперь по горло…

— Если не секрет, что за общество?

— Какой же от тебя может быть секрет?! Называется оно «Союз вольных инквизиторов». Их девиз: «За мир без ведьм и колдунов», — неожиданно для себя прикололся я.

— Я так и думала, — тяжело вздохнула она. — И как же они, то есть вы действуете?

— По старинке. Разводим костры и…

— Предчувствие меня не обмануло. — Она глубоко затянулась. — А как же ты вступил в это общество? Добровольно?

— Нет, конечно. Они сами на меня вышли и потребовали дать сведения о тебе.

— И ты дал?

— Пока нет. Но, сама понимаешь, куда деваться?

— Понимаю. Расскажи о них подробней. Где они, кто?

— Их главная штаб-квартира в Питере.

— Что-то слышала, — кивнула Леонарда. — А тут?

— Тут — на бульварах. Фонд «Обелиск». Для отвода глаз ищут ленинградских блокадников. Находят под это дело колдунов и жгут…

— Ясно, ясно, — поспешно перебила она.

У меня зазвонил телефон.

— Они? — Леонарда поперхнулась кофе.

— Наверно… — Я беззаботно снял трубку.

— Алексан Василич, прости, что в праздник беспокою. Кстати, с Рождеством тебя и Лизу. Мне сейчас звонил заказчик с Пятницкой, у которого ты был под Новый год. Там возникли проблемы. Я обещал, что ты подъедешь к нему до вечера.

Леонарда с немой тревогой наблюдала за мной.

— Хорошо еще, что он сейчас позвонил, — продолжал Губанов. — А то и древесину для него уже завезли.

— Дрова завезли — теперь можно костерок палить, — сказал я, покосившись на нее.

— Вот именно, — засмеялся Губанов. — Только и осталось бы. Ну, значит, Алексан Василич, подъедешь сегодня до вечера?

— Обязательно. — Я положил трубку.

— Они? — Леонарда все еще на что-то надеялась.

— А кто же?

Она в тягостной задумчивости сидела с пустой чашкой в руках.

— Тебе еще налить? — поинтересовался я.

Она не услышала вопроса.

— Хотела в офисе у себя кое-что переделать, думала с тобой посоветоваться, — наконец проговорила Леонарда. — Но теперь не до того. А на этот фонд будем влиять.

— Как же ты будешь влиять?

— Я буду?! — вскрикнула она. — На это профсоюз есть! Увидим, за что мы им отстегиваем!

Леонарда поспешно натянула сапоги, щедро украшенные самоцветными камнями и золотой вышивкой, завернулась в длинную до полу соболью шубу и, накинув глубокий капюшон, выскочила из квартиры.

На Лизином кресле она забыла ключи. «И славно, — подумал я. — Теперь сюда не сунется. А когда все закончится, ключи будут Лизины». Только когда все это кончится?! Хотя теперь, при поддержке профсоюзов, дело пойдет быстрей. Я засмеялся, представив Иннокентия и Леонарду вместе.

Но мне опять вспомнилась Лиза в тренировочном костюме, покорно слушающая инструкции Карташова, заспанный, заросший Гришка в зимних ботинках. Мне было невыносимо жаль Лизу, особенно в сравнении с разодетой Леонардой, которая себя в обиду не даст — обидит первой. Я ничего не мог сейчас сделать для Лизы. Не мог даже ей позвонить. Вчера, когда мы возвращались от Гришкиных родителей, Глинская обещала за сегодня навести справки о Марине. Потом будет устанавливать связь Марины с Гришкой. Потом — выявлять причины интереса «Обелиска» к Гришке… Конца-краю не будет этим выявлениям, наведениям, установлениям!

Вечером я поехал на Пятницкую. Там меня, как и в прошлый раз, окружило веселенькое толстенькое семейство: папа, мама и сынок. Все одинаково маленькие и кругленькие, по-летнему одетые, в майках и шортах.

— Проблемы какие? У нас нет проблем, — смеялся папа. — Мы просто решили немножко переиграть. Все здесь оформить в стиле ампир. Не модерн, а ампир! Фирштейн?[4]

— Здесь? Ампир? — вырвалось у меня.

— Мы были в гостях, — смеялась мама. — И там нам очень понравилось. Там везде ампир! Мы тоже так хотим.

— Хорошо, что вы еще не приступали, — добавил папа.

— Как вы себе представляете ампир? — спросил я.

— Это вы должны представлять, — веселился папа. — Вы специалист. Вы представляете себе ампир?

— Я представляю себе: ампир — стиль конца XVIII и первой четверти XIX века, продолжение и завершение классицизма.

— Нам нужен ампир, а не классицизм. Нихт фирштейн? [5]

— Специфика ампира, — я не замечал их веселой язвительности, — прослеживается главным образом в больших казенных зданиях, триумфальных арках, монументах. Ампир — стиль милитаристической и бюрократической империи Наполеона I. Внутри зданий — просторные холодные залы, ротонды.

Они разом вопросительно вскинули брови.

— Ротонда, — пояснил я, — круглая комната, сверху перекрытая обычно куполом, который поддерживается колоннами. Персье и Фонтен создали ампирный стиль в обстановках дворцов Тюильри, Компьеня и Мальмезона. В основу они положили формы античной мебели в сочетании с мотивами египетского искусства. Для ампирной мебели характерны округлые контуры, ножки и ручки в виде крылатых сфинксов, лебедей, звериных лап и тому подобного, используется стилизованная военная символика или античная, скажем — факел, стрела. Часы и канделябры делаются в виде урн, колонн и памятников…

У меня заиграл сотовый.

— Я сегодня уезжаю в Питер. Мне нужно тебя видеть, — грустно говорила Глинская. — Дома тебя нет. Где ты?

— Рядом с тобой. Как дела с Мариной?

— Все расскажу. Когда тебя ждать?

— Скоро.

— Скорее. А то мне ехать надо.

Я отключился.

— Мы согласны! — радовалось круглое семейство. — Вы нам рассказали даже лучше. Просто сказка! То, что мы видели, — ерунда. Мы хотим быстрей!

Мы обсудили формальности и детали, и вот я уже у Глинской, в ее уютном закутке среди старых книжных шкафов.

— Дела с Мариной таковы. — На лице Глинской лежала печаль, она улыбалась лишь губами. — Примерно десять лет назад Марина вышла замуж за некоего военнослужащего с двумя детьми. И вскоре все они съехали оттуда. Пока неясно куда. Скорей всего — на окраину. Необходимо мое личное там присутствие. Ты знаешь, у меня такое чувство, что ее в живых уже нет.

— И как же теперь быть? — спросил я, тоже предавшись печали.

— Ты не волнуйся. Я найду ее живой или мертвой. Не в этом дело. А поехали вместе?! Вдвоем веселей. Так ехать одной не хочется. А? Поехали?

— Не могу. Новый заказ…

— А там ты реально поможешь своим друзьям. Мы быстро — в четыре руки — все сделаем. И скоро будем здесь. Давай?

— Никак не могу.

— Тогда хотя бы отвези меня на вокзал. Да посади в поезд. — Глинская улыбнулась. — Да оставайся в нем сам. Поехали?

Мы вышли к машине и поехали на Ленинградский вокзал.

— Ты знаешь, глупо, — сказала она, когда мы уже шли по перрону, — но у меня такое чувство, что больше мы никогда не увидимся. Тяжело как. Значит, не поедешь?

Валил крупный мягкий снег, и от этого белые станционные огни и все вокруг становилось далеким, ненастоящим.

Вскоре поезд с ней исчез в снеговой пыли.

С площади трех вокзалов я выехал на Садовое кольцо. Здесь намело сугробы. Машины медленно двигались сквозь снежную пелену. Я думал о Лизе. И тут мне пришла в голову простая мысль: попробовать послать SMS на Гришкин мобильник. Не останавливаясь, я набрал: «Л., выходи к подъезду через 20 минут. С».

Приближаясь к ее дому, я неожиданно поймал себя на мысли, что конспиративную квартиру — этот зал ожидания непонятно чего, вагон поезда непонятно куда — именую уже «ее домом». Время шло, шло, ответа не было. Наверное, думал я, Гришка спит с телефоном в кармане, а Лиза на кухне. Но меня все равно тянуло к ее дому. Хотелось хотя бы побыть неподалеку от нее. Такие вот скромные желания.

И тут пикнул сотовый. Я раскрыл сообщение: «Выходить с Г.?» — и поспешно отправил: «Одна, и немедленно!» — и остановился. Я был уже у ее подъезда.

Лиза села рядом, лишь прикрыв дверь. Она смотрела на меня радостно и тревожно, ожидая новых известий или инструкций.

— Закрой дверь, — сказал я.

Она послушно хлопнула дверью. Я осторожно выжал газ, и мы поехали.

Мы неслись в снежной мгле, обгоняя бесконечные самосвалы с горами снега, и опять, как давным-давно на альпийском фуникулере, мы были одни на этом странном свете.

Уже в Бутове я спохватился, что дома есть-то нечего. В супермаркете мы торопливо набирали все подряд, точно собрались на зимовку. Потом, в квартире, вывалили все наше добро на стол и, открывая и пробуя колбасу вперемежку с пирожными, запивали их вином и лимонадом. Мы сидели рядом на диване и наспех, точно кто подгонял нас, распаковывали новые и новые свертки.

— Постой, — сказал я. — Что же мы делаем?

Лиза посмотрела на меня долгим мучительным взглядом и вдруг, обхватив обеими руками за шею, безутешно зарыдала. Горячие слезы покрыли мои щеку, нос, глаза, а я молчал и только беспомощно гладил ее спину в конспиративной тренировочной куртке. Чем я мог утешить Лизу? Сказать, что все когда-нибудь пройдет или что Глинская уже отбыла в Питер и скоро отыщет там какую-то Марину живой или мертвой?

— Я к тебе приехал сказать… — начал я, сам не зная, что дальше. — Чтобы увезти тебя. Что все кончилось. Что мы теперь всегда будем вместе и нас никто не разлучит.

Я видел ее темные и блестящие от слез глаза совсем близко, но не мог понять их.

Потом мы опять торопливо ели. Под грудой свертков я нашел тонкую длинную трубку Леонарды и выкинул в ту же форточку, куда так лихо сегодня утром улетал дым из нее.