– Хорошо. – Зак залез в камин и посмотрел в дымоход, в котором висело бесформенное телячье сердце. Наморщив нос, он сказал: – Все на месте, хотя пахнет не слишком приятно.

– Это не важно. Скоро дым сделает свое дело. Лишь бы сердце висело на месте. Оно там?

– Да, там.

Димити нахмурилась и пожевала губами.

– Тогда… она не причинит мне вреда, ведь так? – тихо сказала старушка, озадаченным тоном. – Она не могла прийти разгневанная, оберег бы ее задержал, да?

– Кто не мог прийти, Димити? – спросил Зак.

– Младшая. Она вернулась. Была здесь…

– Младшая? – Зак не сразу сообразил, кого она имеет в виду. – Вы говорите об Элоди? – Услышав это имя, Димити замерла. Она уставилась на Зака, и он почувствовал себя неловко. – Так я выпью чая, можно? – спросил он и попытался пройти мимо нее на кухню, но Димити успела схватить его за руки и сжала их – так крепко, что ногти впились в ладони Зака. Он ощутил жесткое прикосновение красных шерстяных митенок, и его кожа запротестовала. Длинная прядь седых волос упала на глаза Димити, но она не обратила на это внимания.

– Девочка мертва. Элоди мертва, – прошептала она.

Зак откашлялся. Ему показалось, что он услышал в ее словах вопрос, мольбу подтвердить сказанное.

– Да, я знаю, – проговорил он.

Димити поспешно кивнула и как бы отпрянула от него. Она отпустила его руки, а ее собственные безжизненно повисли, как плети.

Зак прошмыгнул на кухню и глубоко вдохнул, пытаясь выровнять дыхание, в то же время наливая чай в две большие чашки. Впервые у него появилось тревожное ощущение, что Димити Хэтчер находится не совсем в той же комнате, что и он. И не совсем в том же мире. Раньше ему несколько раз случалось предполагать, что она лжет. Теперь же он понял, что есть вещи, в которые она, несомненно, верит, но которые не вполне соответствуют истине. Зак тряхнул головой. Узнав о двуличии Ханны, он уже был склонен не верить в Блэкноуле ничему и никому. Возвратившись в гостиную, Зак попытался улыбнуться.

– Мы бы поженились, если б эта девчушка не умерла. Если бы она осталась в живых, мы стали бы мужем и женой, я это знаю, – сообщила Димити, не обращая внимания на чашку чая, которую он поставил рядом с ней.

– Как я понял, смерть Элоди… заставила все отложить, да? Для Чарльза, наверное, это было очень тяжело… Из того, что вы мне рассказали, и того, что я читал, можно сделать вывод, что он был очень преданным отцом. Любящим, хоть иногда его и не оказывалось рядом. В конце концов, именно из-за смерти Элоди он и ушел на войну, да? – После этих слов последовало продолжительное молчание, а потом ему показалось, что он слышит едва различимую мелодию, тишайшие звуки какой-то незнакомой песни, бессловесный плач, исходящий от Димити. – Это наверняка было очень… печально, – проговорил он. – Помнится, я читал где-то, отчего она умерла… кажется, грипп? Точно не могу сказать. Разве дети все еще умирали от гриппа в тридцатые годы? – пробормотал он, обращаясь преимущественно к самому себе, потому что внимание Димити было сосредоточено на чем-то другом.

– Грипп? – переспросила она, снова поворачиваясь к нему. – Нет, это было… – Тут она резко замолчала и быстрым движением языка облизала губы. – Ну да. Грипп. Он и был. Ее живот… В общем, желудочный грипп. Бедная девочка, несчастная малышка. Уйти так рано… – Димити в смятении покачала головой и на какое-то мгновение замерла. – Порой она была ко мне жестока, эта Элоди. Ей не нравилось то, что ее отец меня любит. Эта крошка была ревнивым ребенком, очень ревнивым, – добавила она. – О да, любимица Селесты. Мать не должна выделять одного из своих детей, но у Селесты было не так. Не так. Видите ли, Элоди была вся в нее. Вылитая мать. Она выросла бы очень красивой, если б осталась в живых…

В конце фразы голос Димити превратился в едва различимый шепот, и Заку пришлось наклониться к говорящей, чтобы его услышать.

– Значит, именно поэтому Селеста исчезла после ее смерти? Куда она отправилась?

– Не знаю. Никто не знает. Ее словно унесло ветром… Чарльз, кстати, спрашивал у меня, словно я могла знать. Но я не знала. И не знаю теперь. Не знаю!

– Все в порядке, все в порядке, – сказал Зак, пытаясь ее успокоить. Взгляд Димити блуждал по комнате, рот беззвучно открывался. Зак помолчал, прежде чем заговорить. – Как Делфина перенесла смерть сестры? Она и Элоди были близки?

Глаза Димити, полные слез, остановились на нем.

– Близки? – повторила она хриплым голосом. – Они были неразлучны – так, как только могут быть неразлучны сестры.

Зак вспомнил портрет Делфины, висящий рядом с портретами Селесты и Мици на стене его галереи. Он нашел одну из них живой и здоровой, но две другие будто растворились в прошлом, исчезли, словно туман. Он вздохнул. Блэкноул вдруг показался ему далеким, бездонным и полным тайн. Но сколько ни хотелось бы Заку разгадать все связанные с ним загадки, ему казалось несправедливым докучать старой леди, заставляя ее сделать это за него.

– Вы ведь давно знаете Ханну? – спросил он осторожно.

– Ханну? – Димити наклонила голову набок и вдруг улыбнулась понимающей, почти скабрезной улыбкой. – Я видела вас двоих вместе. Внизу, на берегу, а потом на ферме, – добавила она.

Зак почувствовал, как и сам улыбнулся. Правда, его улыбка вышла безрадостной.

– Мне она нравится. То есть… мне казалось, что я ее понимаю, но… – Он пожал плечами, не зная, насколько может открыться и о чем может спросить. Если вообще это позволительно сделать. Но недавнее открытие давило на него слишком тяжелым грузом, и требовалось с кем-нибудь поговорить.

– Я знала ее еще ребенком. Не очень хорошо, не так, как знают друзей, а как знают соседей. Она хорошая девочка.

– Правда?

– Конечно. А в чем дело? Что она вам сказала? – В голосе Димити внезапно прозвучала тревога.

– Сказала? Мне? Ничего. В том-то и проблема. Я узнал… мне стало известно, что она мне лгала. Кое о чем очень важном.

– Она – и врала? О нет. За ней никогда такого не водилось.

– И тем не менее. Можете мне поверить, – сказал Зак печально.

– Не сказать – это, знаете ли, не то же самое, что соврать. Совсем не то же, – проговорила Димити настороженно.

– Я узнал, что… Вы помните, конечно, те рисунки Чарльза, на которых изображен молодой человек по имени Деннис?

Димити судорожно кивнула.

– Ну так вот. Я выяснил, что их продавала именно Ханна. Это она… их хранит. Или подделывает, – пробормотал он. – Или где-то крадет, – добавил он, растирая большим и указательным пальцами свои усталые глаза, пока в них не заплясали мушки. – Она знала, что я пытался выяснить все, что с ними связано. Все время знала. Я, наверное, выглядел полным идиотом со всеми моими теориями… – Через мгновение он понял, что Димити ничего не говорит. Он ожидал, что она станет защищать соседку или рассердится из-за того, что работы Обри тайно проданы под самым ее носом. Но Димити сидела совершенно неподвижно, лицо ее напоминало маску, рот был по-прежнему плотно закрыт. – Димити? С вами все в порядке? – спросил Зак.

– Да, – выдавила она из себя.

Казалось, это короткое слово нехотя выползло из ее сжатых губ. Зак сделал глубокий вдох.

– Димити, вы… знали об этом?

– Нет! И я уверена, что вы ошибаетесь! Ханна – хорошая девочка. Она никогда не станет делать ничего неправильного… или противозаконного. Не станет. Я знаю ее еще с тех пор, как она была совсем крошкой… и знала ее семью с того времени, когда вы еще не родились!

– Ну, тогда прошу прощения. Но Ханна действительнопродала их, и я не могу понять, почему она действовала в такой тайне. Наверное, отдавала себе отчет, что этого делать нельзя! Я всегда чувствовал, что с этими портретами что-тоне так. По крайней мере, теперь я знаю, к кому обратиться за разъяснениями. – Он замолчал и посмотрел на Димити снова, но та продолжала сидеть с беспомощным видом, словно ей было больше нечего ему сообщить. – Мне нужно идти, – сказал он, поднимаясь.

Димити тоже встала, и едва она это сделала, над самой ее головой раздался звук, а за ним еще один, чуть слышный, словно на голый пол, зашелестев, упала газета. Димити замерла и опустила глаза, как будто твердо решила никак не реагировать на произошедшее. Зак подождал, не повторится ли шорох, но в доме царила глубокая тишина. Кожа между лопаток зачесалась, словно кто-то стоял прямо позади него, достаточно близко, чтобы чувствовать его дыхание.

– Димити, – проговорил он тихо. – Кто у вас наверху?

– Там никого нет. – Взгляд был твердым, но в нем читалась мольба, которой он не мог понять. – Просто крысы в соломе, – объяснила она.

Зак подождал еще немного, но понял, что больше ничего не добьется.

Димити проводила его до двери и встала на пороге. Снаружи на гвозде висел большой пук сухих водорослей. У них были длинные густые листья, насаженные на центральный стебель, и, когда Димити прикоснулась к ним, проведя сверху вниз пальцами, они зашуршали, как мягкая бумага.

– В конце дня пойдет дождь, – пояснила старушка, увидев в глазах Зака вопросительное выражение, и кивнула в сторону водорослей. – Морская капуста [95]. Когда близится ненастье, она впитывает влагу из воздуха и становится обмякшей, как сейчас. – Ее улыбка погасла. – Приближается гроза. Будьте осторожны, – добавила она. Зак моргнул, не понимая, следует считать это предупреждением или угрозой. – А не дадите ли ту марокканскую картину? Не оставите ли ее мне? – внезапно попросила Димити, хватая его за рукав, когда он уже уходил.

– Конечно, – ответил Зак.

Он вынул распечатку из сумки и вручил ей, она схватила ее жадно, как ребенок. Зак на прощание кратко пожал ей руку.

На полпути к деревне Зак увидел, что впереди по дороге кто-то идет. Это был Уилф Кулсон, согнутый и сухощавый, он повернул назад, желая избежать встречи с ним, и скрылся за поворотом. Зак перешел на бег и вскоре нагнал его.