– Ах, боже мой, как вы думаете, это не я ее напугала? Может, она никогда раньше не видела браслетов?

– Нужно быть к людям добрей, – пожурила подругу Делфина, но без особого рвения.

– Папа сказал, что она ни разу за всю свою жизнь не покидала этой деревни. Можете себе представить, как скучно, наверное, жить здесь все время? – вставила Элоди.

– Элоди, хватит строить из себя не весть кого, – упрекнула Делфина сестру.

Димити убежала и ничего больше не слышала.

В ту неделю Димити и девочки держались друг от друга на расстоянии, хотя дочь Валентины и сгорала от нетерпения, так сильно ей хотелось сходить в «Литтлкомб». Но она была слишком напугана и рассержена тем, как холодно ее приняла Селеста, а к тому же теперь у нее не было того предлога, что она пришла навестить Делфину. Однако она видела трех девочек на пляже и в деревне, а также довольно часто в нижней долине, на Южной ферме, где они кокетничали с Кристофером Броком, сыном фермера. Мэри наматывала свои локоны на кончик пальца, принимала жеманные позы и улыбалась парню, как идиотка, но именно Делфине удавалось смутить его то словом, то взглядом. Когда Делфина с ним разговаривала, Кристофер опускал голову, робко улыбался, а однажды Димити подобралась к ним достаточно близко, чтобы разглядеть, как у него на щеках проступил румянец. Делфина это заметила и расхохоталась, совсем позабыв о приличиях, словно хотела показать, как мало для нее значит его внимание, но Димити про себя улыбнулась, поняв, что Делфина втайне гордится этим. Прошло восемь дней, Димити стала подумывать о том, чтобы навестить их снова, рассчитывая, что Мэри уже уехала. Однажды днем она находилась в уборной, окруженная сладковатым, терпким запахом выгребной ямы. Под жужжание мух она рвала страницы газет на куски и накалывала их на гвоздь, а потом развешивала веточки бузины, чтобы отпугивать насекомых. Как раз в этот момент она услышала через открытую заднюю дверь, как Валентина что-то ей крикнула, прервав ее мечты о туалете с водопроводом, как в «Литтлкомбе», о бачке, повешенном высоко над унитазом, о медной цепочке, за которую нужно потянуть, чтобы вода из бачка потекла вниз, и о рулонах мягкой туалетной бумаги. Валентина крикнула снова.

– В чем дело, мама? – отозвалась Димити, захлопнула дверь уборной и через захламленный двор пошла к дому. К ее удивлению, из-за угла коттеджа показались Элоди и Делфина. Они с любопытством оглядывались по сторонам. Димити остановилась как вкопанная. – Что вы здесь делаете? – спросила она с ужасом.

Девочки остановились, и Делфина неуверенно улыбнулась.

– Мы пришли к тебе… – проговорила она. – Мне… Нам… давно хотелось с тобой повидаться. У нас в доме, я имею в виду. И я подумала, что, может, ты снова пойдешь со мной собирать травы?

Димити озадачили ее слова, так как обе хорошо знали, почему она у них не показывалась. Выходило так, что Димити является как бы запасной подругой. Подругой, с которой общаются, когда под рукой нет никого получше. И она почувствовала неприязнь к Делфине.

– Я слишком занята. Я, знаете, не на летних каникулах. Мне нужно помогать матери и работать, так же как и всегда.

– Да, конечно. Однако…

– Думаю, теперь, когда Мэри уехала, вам стало немного скучно, – сказала она.

– О да, это действительно так, – призналась Элоди.

Димити посмотрела на младшую девочку, на ее хорошенькое капризное личико и не увидела на нем ни затаенной враждебности, ни издевки. Это было просто признание факта, притом она искренне не понимала, в чем дело. Делфина покраснела. Вид у нее был побитый.

– Я вовсе не хотела тебя бросать! Честно. Просто, когда здесь гостила Мэри, все немного усложнилось. Понимаешь, приходилось ее развлекать и все такое. Я была хозяйкой, а Мэри хотелось, чтобы мы все свое внимание уделяли ей. Ты ведь понимаешь меня, правда? – проговорила она. Димити почувствовала, как ее сердце смягчилось, но она была не совсем готова простить предательницу. – Прошла всего лишь неделя, – продолжила Делфина. – Теперь она уехала домой, и в нашем распоряжении весь остаток лета.

Димити принялась обдумывать оправдание Делфины, не зная, как на это реагировать. Элоди вздохнула и засунула руки в карманы, нетерпеливо покачиваясь из стороны в сторону.

– Можно мы зайдем выпить чаю? – спросила она. – Твоя мама нам его не приготовит? Впрочем, кажется, у нее плохое настроение.

– У нее всегда такое, – кратко ответила Димити.

Как-то так вышло, что за прошедшие два года представление о том, что Валентина является теплой и заботливой матерью, у членов семейства Обри постепенно пропало. Так что Димити даже не пришлось объяснять, насколько абсурдной показалась ей мысль о том, что она может пригласить их в «Дозор», чтобы напоить чаем, приготовленным Валентиной. Подобное предположение принадлежало к области чистой фантастики.

– Это ваш туалет? – спросила Делфина после того, как молчание начало затягиваться. Делфина произнесла это жизнерадостным и заинтересованным тоном, и Димити почувствовала, как внутри нее поднялась жаркая волна, вызванная унижением и гневом.

– Да, это он, – произнесла Димити сдавленным голосом. «В нем воняет летом, и в нем чертовски холодно зимой, и здесь водятся пауки и мухи, и когда подтираешь здесь задницу, газетная краска оставляет черные следы на пальцах и не только на них, и здесь нет водопровода, чтобы чистая вода хлынула и смыла дерьмо, оно лежит под тобой дымящейся кучкой, которую можно увидеть и тебе самой, и всем, кто зайдет сюда после тебя. Таков мой чертов туалет. И такова моя чертова жизнь. Это вам не летние каникулы», – пронеслось у нее в голове. Но она ничего не сказала.

– О, я не имела в виду… – Щеки Делфины снова порозовели, и она огляделась по сторонам с беспомощной улыбкой. Казалось, девочка пребывала в растерянности. – Что ж, – сказала она наконец. – По-видимому, ты сегодня очень занята. Может, сумеешь выбраться завтра? Я имею в виду – сходить со мной за травами?

– Для этого я тебе больше не нужна. Ты знаешь травы достаточно хорошо.

– Да, но удовольствия гораздо больше, когда мы ходим все втроем.

– А яне считаю, что от этого удовольствия больше, – вставила Элоди.

– Нет, считаешь. – Делфина толкнула сестру локтем и нахмурилась, глядя на нее. Элоди слегка закатила глаза.

– Ну пожалуйста, пойдем с нами, Мици, – сказала она послушно.

– Нет, правда. Мы будем рады твоей компании.

– Ну, может быть, если мне удастся вырваться, – пообещала Димити.

– Тогда я буду ждать тебя дома, ладно? Пойдем, Элоди. – И сестры пошли прочь через двор.


К утру гнев Димити поутих, и она с удовольствием улизнула от Валентины, чтобы посетить семейство Обри. С минуту между ней и Делфиной чувствовалась напряженность, но потом они улыбнулись друг другу, и все опять стало как прежде. Они плавали в море, хотя оно было холодней, чем обычно, собирали травы и ходили в деревню покупать в магазине лакричные леденцы. Именно на этой неделе две вещи стали вызывать у Димити беспокойство. Во-первых, она видела, как Чарльз и Селеста разговаривали в деревне с одной приезжей парой, молодым человеком и девушкой. И не просто видела, как они беседуют, но и поняла, что девушка все время пялится на Чарльза и нарочито демонстрирует свое внимание к нему, словно яркую красную ленту в волосах, которой должен любоваться весь свет. А во-вторых, Димити заметила, что, хотя Чарльз уже несколько раз встречал ее этим летом, он до сих пор ни разу не захотел ее нарисовать. Валентину волновали деньги, а Димити хотелось чего-то большего. Ей не хватало его сосредоточенного внимания и того чувства, которое она испытывала, когда он рассматривал ее, а потом рисовал на бумаге. В такие минуты Димити ощущала себя куда более живой, куда более настоящей, чем обычно, и от мысли, что по какой-то причине она стала ему больше не нужна, внутри нее начинал ворочаться панический страх. Но Димити знала, что не может его ни о чем спросить. Не должна спрашивать.

Каждый раз, когда Димити оказывалась в одной комнате с Чарльзом, она следила за ним взглядом, старалась попасться ему на глаза и при этом принять красивую позу. Димити запускала пальцы в свои волосы и взъерошивала их, кусала себе губы и щипала щеки, как это делала Валентина перед приходом гостя. И хотя Чарльз, по всей видимости, ничего не замечал, Димити не раз обращала внимание на то, что Селеста смотрит на нее все тем же пристальным взглядом, и она была вынуждена отводить глаза из страха, что может себя выдать. Но чаще всего Чарльза не оказывалось дома. Он куда-то отправлялся один – еще до того, как Димити приходила в «Литтлкомб». В отчаянии она однажды утром поднялась до рассвета и стала ждать на подъездной дорожке, надеясь перехватить Чарльза, когда тот выйдет из коттеджа. Димити стояла на покрытой росой траве в промокших туфлях, ноги в которых совсем заледенели, и в ее голове теснились мысли о нем. Солнце едва показалось над горизонтом, когда он появился перед ней в рабочей одежде, в которой обычно писал маслом. Димити сделала шаг навстречу и остановилась перед ним, улыбаясь.

– Мици! – В том, как он это сказал, ей почудилась улыбка, и его приглушенный голос прозвучал в ее ушах счастливым и радостным громом. – Здравствуй, милая девочка. У тебя все в порядке?

– Да, – произнесла она и, затаив дыхание, кивнула.

– Хорошо-хорошо. Они там, в доме, даже еще не проснулись. Все крепко спят. Я бы на твоем месте дал Делфине еще часок сладко подремать и лишь тогда постучался. Она сказала, что ты скоро снова возьмешь ее собирать травы. Это так? – У Димити язык присох к гортани, и она смогла только кивнуть. – Чудесно. Ну, тогда желаю вам весело провести время. А bientôt! [78]

Он закурил сигарету и пошел по подъездной дорожке широкими медленными шагами.

Тут Димити услышала, как позади нее звякнула дверная защелка и дверь, тихонько скрипнув, открылась. Димити обернулась и увидела идущую к ней Селесту. Она все еще оставалась в ночной рубашке, и ее длинные темные волосы свисали поверх изумрудно-зеленой шали, наброшенной на плечи. Косметики на ней не было, и мягкий свет раннего утра делал ее похожей на сказочную королеву, восхитительную и страшную. На ее лице застыло выражение грусти, но его красота заставила сердце Димити екнуть от зародившегося чувства безнадежности. Димити отступила на шаг назад, но Селеста подняла руки, чтобы ее ободрить.