Он знал, что не должен смотреть. Если Джеймс Хорн его заметит, то ему не поздоровится. Время для того, чтобы мешать спорщикам, было явно неподходящим. Зак максимально ускорил шаг. Джеймс Хорн был настоящий великан и выглядел далеко не дружественно. В какой-то момент спор закончился, и человек в лиловой рубашке повернулся, чтобы посмотреть, как удаляется тот, кого скрывала ограда. Уже на безопасном расстоянии Зак оглянулся и удивился, увидев, как в противоположном направлении, прочь от него, широкими шагами идет Ханна, прижав к бокам руки со сжатыми кулаками.

Зак повернул назад и догнал ее:

– Ханна, подожди!

Она резко обернулась, и Зак был поражен выражением ее лица. Ханна была в ярости и напугана. Она моргнула, губы ее дрогнули.

– Зак! Что ты здесь делаешь?

– Я собирался навестить Димити. С тобой все в порядке? Что это было? Из-за чего?

– Со мной все в порядке. Я просто… Ты идешь в паб?

– Нет, к Димити… Но я могу вернуться с тобой в паб, если ты…

– Хорошо. Давай пройдемся.

– Это, насколько я знаю, был Джеймс Хорн?

– Был кто?

– Тот человек, с которым ты разговаривала. Это был Джеймс Хорн.

– Потихоньку знакомишься с местными, как я погляжу, – пробормотала она, быстро шагая.

– Недавно он появился в пабе вместе с братом и доставил Питу несколько неприятных минут. И мне показалось, что я заметил его на рыбацком суденышке, на которое ты вчера смотрела, стоя у дальнего края подводной плиты, – сказал Зак.

Ханна нахмурилась, но не взглянула на него.

– Может, и так. В конце концов, он рыбак.

– А сегодня все выглядело так, будто вы ругались. – Заку пришлось пойти еще быстрее, чтобы не отстать от Ханны, зашагавшей в поистине безжалостном темпе. Сказанное им она проигнорировала. – Ты уверена, что у тебя все в порядке? Он… не угрожал тебе? Может, ты должна ему деньги или обязана чем-нибудь?

– Ничем, черт возьми! А если бы мне что-то понадобилось, разве я постучалась бы в его дверь? Неужели не понятно? – проговорила она, останавливаясь.

– Ну ладно! Извиняюсь.

– Просто… забудь, Зак. Это так, ерунда.

Ханна зашагала дальше.

– Да ясно же, что не ерунда… – начал Зак, но замолчал под тем взглядом, который она на него метнула. – Ну хорошо-хорошо. Я просто хотел помочь, вот и все.

– Ты сможешь помочь, если закажешь мне пинту пива и забудешь о Джеймсе Хорне.

– Идет! А как прошел сегодня утром экологический аудит?

Наконец Ханна замедлила шаг. Они уже почти дошли до «Фонаря контрабандиста», и она остановилась, чтобы взглянуть на море и свою ферму. Ее щеки покрывал густой румянец, и ноздри трепетали, пока она переводила дыхание. Какое-то время Ханна казалась погруженной в свои мысли, но затем улыбнулась. Улыбкой неподдельного восторга.

– Все прошло хорошо, – сказала она, и они вошли в паб.

За кружкой пива Ханна принялась рассказывать ему об инспекции, но Зак слушал ее вполуха. Его занимало другое. Он размышлял о том, что связывает ее с Джеймсом Хорном, почему она не хочет о нем говорить, а также о том, что могло являться предметом их спора. Зак вспомнил, как накануне она стояла в конце природного причала, пока суденышко Хорнов – а он был уверен, что это была их лоханка, – медленно двигалось по заливу. А еще эта вспышка. Получалось, на борту кто-то смотрел на берег в бинокль. Не показывала ли Ханна то место, где заканчивается подводная каменная плита? Эти мысли тревожили его, и он не мог от них отделаться. В конце концов он почувствовал, как в нем поселилось неприятное глубокое беспокойство.


Тем же днем, только несколько позже, Зак все-таки отправился в «Дозор». Выполняя обещание, он не стал задавать Димити никаких вопросов о семействе Обри. Вместо этого они стали беседовать о его собственном прошлом, о карьере, о семье, и неизбежно разговор зашел о его происхождении. Голос Димити стал осторожным, почти заговорщицким, когда она спросила о бабке Зака.

– Когда ваша бабушка приезжала сюда летом, это ведь было в тридцать девятом, да? Знаете, именно в то лето мы с Чарльзом наконец-то стали близки. Так что, пожалуй, я знала бы, если б у него появилась другая женщина. – С этими словами она вырвала торчащую из митенок нитку.

– Да, вы, возможно, правы, – сказал Зак и подумал, что такой человек, как Чарльз Обри, мог с легкостью очаровать женщину и заставить ее поверить, что она у него единственная.

– А каков был ваш дедушка? В нем чувствовалась сила?

– Полагаю, что да.

– Достаточная, чтобы не отпустить от себя женщину?

Зак представил деда, который после воскресного обеда любил сидеть в течение нескольких часов с газетой на коленях и не позволял ее взять никому, пока не закончит решать кроссворд, хотя глаза у него были закрыты и он клевал носом. Зак попытался вспомнить, доводилось ли ему видеть проявления нежности, привязанности между дедом и его женой, но чем больше он размышлял, тем понятней ему становилось, насколько редко он видел их не то что вместе, а просто в одной комнате. Когда дед сидел в гостиной, бабушка уходила на кухню. Когда он был в саду, она шла в гардеробную взглянуть на картину Обри. За обедом они сидели на противоположных концах семифутового стола. Может, это не всегда было так? Наверное, понадобилось шестьдесят лет брака, чтобы между ними пролегло такое расстояние?

– Расскажите мне об этом, – попросила Димити, прерывая его раздумья. – Если ваш дедушка действительно считал, что она завела интрижку с моим Чарльзом, то чего ради ему понадобилось на ней жениться, несмотря ни на что?

– Ну, наверное, потому, что она забеременела. Из-за этого им даже пришлось перенести свадьбу на более ранний срок.

– Так он, верно, думал, что ребенок его?

– Сперва да. Наверное, так и было. Если только он не задумал проявить… благородство.

– А что, он был такой? Эдакий рыцарь? Я знала очень немного таких людей. Они редкость.

– Нет, думаю, дело обстояло не совсем так… но он мог сделать это, знаете ли, чтобы доказать свои высокие моральные устои.

– То есть вы хотите сказать, чтобы ее наказать? – спросила Димити.

– Ну, не то чтобы…

– Но ведь так бы и получилось. Если бы он все знал и она это понимала. Трудно придумать что-нибудь лучшее, чем жениться на виноватой, чтобы каждый день жизни напоминать о грехе и тем самым заставлять за этот грех расплачиваться.

– Ну, если его план был таков, то он обернулся против него самого. Бабушка никогда не делала тайны из того, какое удовольствие доставил ей роман с Обри. И связанные с ним скандальные слухи.

– Что ж, таков был Чарльз, вы сами должны понять. Если она… – Димити замолчала, и на ее лице появилось выражение боли, от которой она около секунды не могла произнести ни слова. – Если она любила его, то лишь гордилась бы этим и никогда не стыдилась. – Димити опустила голову и потерла большим пальцем ладонь. – Так что… Наверное, она любила. Возможно, она все-таки любила его.

– Но я уверен… – Зак взял одну из беспокойных рук Димити в свою и сжал ее. – Я уверен, все это не означает, что он любил вас сколько-нибудь меньше. Даже если она любила его… ее любовь могла остаться безответной. Возможно, бабушка так и осталась для него никем, – проговорил Зак, с удивлением ощущая, в какое странное противоречие приходят его лояльность к хозяйке дома и преданность бабушке, которую он любит.

Зака поразила мысль о том, что Обри являлся таким мужчиной, которым женщины гордились. Он напряг память и попытался воскресить в ней время, когда Эйли гордилась им, – гордилась тем, что является его возлюбленной, женой, – но на ум приходило лишь то, как она выражала свое разочарование: то, как она медленно выдыхала через нос, слушая его объяснения по поводу какой-нибудь неудачи, какой-нибудь упущенной возможности, и еще вспомнилась часто появлявшаяся морщинка между бровей, которую он замечал, когда она глядела на него изучающим взглядом. С некоторым удивлением он вспомнил, что видел точно такое же выражение на лице своей матери перед тем, как она ушла от отца. Оно появлялось и тогда, когда дед критиковал отца за какой-нибудь пустяк. А еще он заметил его много лет назад, когда они втроем бродили по тропинкам вблизи Блэкноула и папа затруднялся отвечать на вопросы, которые задавала мать. Неужели это присутствовало в его крови? Неужто такие мужчины, как Обри, всегда превращают таких мужчин, как Гилкристы, в не слишком удачную альтернативу? Зака расстроила эта мысль – то, что он неизбежно разочаровывает всех женщин в его жизни, в том числе и Ханну.

– А на этот раз вы не принесли картины? – спросила Димити, когда Зак встал, намереваясь уйти. – Картины, на которых была бы нарисована я? – Ей очень хотелось новых впечатлений.

– Принес, но мне показалось, что вы не захотите говорить о них в этот раз.

– О, я всегда хочу видеть его картины. Это все равно как если бы Чарльз опять появился здесь, в этой комнате.

Зак порылся в сумке и вытащил из нее новую партию сделанных им распечаток. Репродукций нескольких рисунков и одной большой картины маслом, представляющей собой сложную композицию. Из-под ног людей поднималась пыль. Позади виднелись красно-синие горы, земля под ними была оранжево-коричневая, а надо всем этим уходила ввысь широкая чистая полоса неба – зеленого, белого и бирюзового цветов. Люди были задрапированы в свободные одеяния, а некоторые из женщин носили еще и никаб, головной убор, закрывающий лицо, с прорезью для глаз. В углу стояла девушка с пышными распущенными волосами и множеством бус на шее. Она стояла спокойная и беспечная, повернувшись к зрителю. Ее лицо не закрывал никаб, а глаза были сильно подведены и походили на кошачьи. На ней было восточное одеяние небесно-голубого цвета, развевающееся на горячем ветру. Напор воздуха прижимал одежду к телу, обрисовывая талию и бедра. Это была не та Мици, которую Зак знал по более ранним рисункам, и не та Мици, которая теперь стояла перед ним. Здесь она представала видением, персонажем из сказки. Принцессой пустыни с лицом, так же выделяющимся на фоне толпы, как один-единственный цветок на поросшем травой лугу. Картина называлась «Берберский базар» и привлекла к себе большое внимание, когда ее выставили на продажу в Нью-Йорке восемь лет назад. И было понятно почему. Картина походила на окно в иной мир. Зак вручил распечатку Димити. Та взяла листок, тихо ахнув при этом, поднесла к лицу и понюхала, словно могла почувствовать запах пустыни.