Потеряв дар речи, Зак постучался снова, но Димити явно не имела намерения открывать. Чертыхаясь, он подошел к окну и прильнул к нему, приложив к стеклу обе руки, чтобы заслонить свет, – так лучше было видно, что происходит внутри. Впрочем, Зак хорошо понимал, что этим едва ли сможет себе помочь.

– Мисс Хэтчер? Димити? Я привез вам булавки, о которых вы просили, и я могу принести вам… более свежее сердце во вторник – так мне пообещал продавец в мясном магазине. Тогда я вам его и отдам, хорошо? А теперь не возьмете ли хотя бы булавки? Мисс Хэтчер? – Он вгляделся в полумрак, царивший внутри дома, и готов был поручиться, что заметил какое-то движение. В качестве последней отчаянной попытки Зак достал из сумки журнал «Берлингтон мэгэзин» [30], открыл его на странице, где был рисунок стоявших рядом Димити и Делфины, и поднес к стеклу. – Димити, я хотел спросить у вас об этом рисунке. Не вспомните ли, когда он был создан и в какую игру вы играете? Какая она была, эта Делфина, дочь Обри? – Зак подумал о портрете Делфины, висящем у него в галерее, и о тех долгих часах, которые провел, рассматривая его. И снова почувствовал дрожь, вызванную ощущением нереальности, оттого что ему встретился человек, который видел его идола во плоти. Притрагивался к коже, держал за руку. Но изнутри не доносилось ни звука, и ни малейшего движения больше заметно не было. Зак опустил руки и отступил от окна, признав поражение. В стекле он увидел черный силуэт – свое отражение на фоне сияющего моря и неба позади.

Он обошел дом, спустился к утесу, сел там, положив ногу на ногу, и прищурился, глядя на море. Ветер налетал порывами, и вода была то гладкая, то покрывалась рябью – попеременно то матовая, то залитая ослепительным светом. На море были видны огромные пятна, как бы поднявшиеся на поверхность из глубины, и длинные полосы – возможно, кильватерные следы кораблей-призраков, уже скрывшихся за горизонтом, или внешние признаки течений, удаляющихся от земли, во всем остальном остающихся невидимыми. Когда Зак представил себе всю силу, всю бесконечную мощь водной стихии, его охватил восторг, который породил желание написать маслом открывшееся ему ослепительное зрелище, но тут его внимание привлекло бледное движущееся пятно, возникшее, точно вспышка. Он присмотрелся и увидел, что на пляже прямо под ним появилась Ханна Брок. Зак не мог понять, как она спустилась к воде, потому что женщина, конечно, не проходила мимо коттеджа, а другого пути в маленькую бухточку, где находился пляж, не было видно. Но тем не менее она оказалась там и, пока он смотрел на нее, скинула джинсы, рубашку и направилась к воде в своем выцветшем красном бикини. Ее волосы, на сей раз не подвязанные зеленым шарфом, развевались на ветру, и вскоре Ханна уже вошла в воду по щиколотки. Зак видел, как она широко расставила длинные пальцы рук, а затем сжала их в кулаки. Наверное, ей было холодно. Он слегка улыбнулся. Ханна пристально смотрела в море, как это делал он всего лишь мгновение назад. Такой широкий ровный горизонт всегда привлекал его внимание. Зака неудержимо влекло к нему. Он присел на корточки – так низко, насколько смог, – и отодвинулся от края обрыва как можно дальше, но так, чтобы видеть Ханну. Оказаться в очередной раз пойманным на том, что он за ней подглядывает, всерьез предупредил он себя, будет означать конец. Никакого пути назад… Эта мысль застала его врасплох – конец чего?

Между тем Ханна повернула направо и пошла вдоль края воды. Кожа у нее была незагорелой, но все-таки не такой мертвенно-бледной, как у Зака. Увы, не приходилось сомневаться, что под его одеждой кожа именно такая. Купальщица была узкобедрой, худощавой, ничего лишнего, и смотрелась как-то обыденно: плоские груди, худые руки. Только талия – впрочем, не такая уж тонкая – отличала ее фигуру от мальчишеской. Но в то же время женщина не выглядела хрупкой, совсем наоборот. Каждый дюйм ее тела казался наполненным энергией и жизненной силой. Возможно, эта сила предназначалась для борьбы. Он вспомнил вызов в ее глазах, когда они разговаривали в пабе. Что ему от нее нужно? Ханна взобралась на каменистую гряду у дальнего конца пляжа и, перешагивая с одного валуна на другой, двинулась в море. Добравшись до места, где камни, похоже, кончились, она продолжила идти вперед и прошла еще футов пятьдесят, бредя по воде, плещущейся у ее колен. Зак смотрел как завороженный. Вероятно, там, под водой, находится каменное дно, достаточно плоское и широкое, чтобы по нему можно было идти, даже не видя, куда ставишь ногу. И вот Ханна застыла на секунду, напряглась и плавно нырнула вперед.

Она исчезла из вида на долгое время. Заку уже стали мерещиться всякие ужасы, такие как скрытые под волнами скалы и откат прибоя, но, конечно, Ханна должна была знать и этот пляж, и прибрежные воды гораздо лучше, чем он. Преодолев значительное расстояние, она выплыла на поверхность восточнее того места, где скрылась в волнах, и очутилась практически напротив Зака, сидящего на утесе. Купальщица отвела мокрые волосы от лица, постояла мгновение в воде, а потом с громким всплеском снова исчезла. В течение минут пятнадцати она плавала и ныряла, ложилась на спину, и Зак перестал волноваться, что она его обнаружит, поскольку, видимо, это не входило в ее намерения. Когда Ханна выбралась из воды, то напряженно подняла плечи, и было видно, что ей холодно на ветру. В этот момент ему захотелось спуститься на пляж и поприветствовать свою новую знакомую… Пока по ее волосам струится вода, на подбородке висит капля, а все тело покрывают пупырышки. И губы у нее будут соленые.

Ханна быстро оделась – с беззаботной жестокостью к себе натянула джинсы и блузку прямо на мокрое тело, – а затем скрылась из вида.


Он просидел у края утеса долго. Димити видела его из окна кухни, к которому подходила каждые пять минут, чтобы проверить, там ли он еще находится. Вообще-то, это была ее земля, так что формально он сейчас нарушал границы частного владения. Валентина этого не позволяла – она бы с яростным блеском в глазах вмиг выскочила из дома и выдворила его, гаркнув так, что было бы слышно за полмили. Мать могла это сделать, если хотела. Димити немного поколебалась, размышляя, не попросить ли его все-таки зайти, но подумала, что время уже упущено. Она так надеялась, что сегодня сумеет сделать оберег для очага, так верила, что остановит непрошеных посетителей, пробирающихся в дом. А может, даже избавится от той, которая вернулась и обосновалась в нем. Старая женщина снова выглянула в окошко и посмотрела на Зака. Мимолетное сходство с Чарльзом, которое она увидела при первой встречи, теперь пропало совсем. Руки и голова этого человека оставались неподвижны, тогда как у Чарльза они всегда пребывали в движении. Тот постоянно бросал быстрые взгляды, стремительно переключался с одного на другое. А ее недавнему гостю не хватало огня, энергии. Молодой человек, сидящий на утесе, словно принадлежал к числу лунатиков, и она опасалась, что он может шагнуть вперед и упасть с края обрыва.

У нее в голове зазвучала немудреная детская песенка, во время которой поющие обычно хлопают в ладоши. Мелодия возникала снова и снова. Песня из детства, с ритмом, от которого она никак не могла избавиться. «Моряк шел к морю, морю, морю, чтобы увидеть что-то, что-то, что-то, что мог увидеть, видеть, видеть, но видел лишь море, море, море…» Сперва ей показалось, что вода, капающая из кухонного крана, вызвала воспоминание об этой песенке. Ровные удары капель о треснувшую фаянсовую раковину. Оставаясь на кухне, Димити закрыла глаза. И сразу ощутила еще сильнее свойственный ее дому запах черствых хлебных крошек, прокисшего молока и чего-то, сгоревшего на плите. Пахнэло столетним духом жирных остатков пищи, прячущимся в кухонных шкафах и трещинах в полу. Внезапно появился аромат духов Валентины – фиалковой воды, которой она мазала за ушами, когда ожидала прихода гостя. Димити подумала, что если открыть глаза, то она сможет ее увидеть рядом улыбающейся. Мици, моя девочка, у тебя есть богатство, которое тебе еще пригодится.Полуприкрыв глаза, ласковая и одурманенная вином, которым от нее пахло, мать говорила это, заправляла бронзовые волосы дочери за плечи.

Димити держала глаза закрытыми и крепко сжимала зубы, чтобы фиалковый запах не проник ей в рот. Песенка по-прежнему вертелась в голове. Море, море, море; море, море, море – ритм скачущий, навязчивый. Это был звук хлопающих детских рук. Рисунок, который ее гость поднес к окну. Димити только мельком взглянула на эту маленькую репродукцию, да еще с немалого расстояния, но тут же все вспомнила. Это был первый раз, когда Обри ее встретил, и первый раз, когда нарисовал. Чарльз превратил ее в фигуру, изображенную на бумаге. Вобрал в себя, а затем воссоздал, присвоил себе. Вот что Димити почувствовала, когда потом увидела этот рисунок. Ей показалось, что она теперь принадлежит ему.

Его дом назывался «Литтлкомб» [31]. Он стоял в заросшем саду на дальнем краю Блэкноула, у дороги, идущей в сторону моря, и этим напоминал коттедж «Дозор». Но имелось и различие. «Литтлкомб» располагался ближе к деревне и как бы все еще находился в ней, то есть стоял не на отдалении, хоть и особняком. От него можно было пройти через пастбище к утесам, так же как из «Дозора», и выйти на тропу, ведущую к Тайнхему. Позади дома был маленький овражек, образованный небольшим ручейком, который дальше скатывался в море с утеса, превращаясь в нечто вроде водопада, мутного и грязного после сильного дождя. Одно из лучших мест, где можно было собирать водяной кресс и ловить раков. А так как дом стоял пустым в течение трех лет, то Димити частенько этим занималась.

До Обри там жил старик по фамилии Фитч. Насколько было известно, он проживал там всю жизнь. Имени его никто не знал, все звали его просто Фитчем. Кряхтя, он каждый вечер, кроме воскресенья, ковылял в «Фонарь контрабандиста» и курил там тонкие сигареты без фильтра. Между затяжками его душил кашель. Казалось, это табачный дым привел к образованию на его лице потемневших морщин. Правая рука приобрела вид клешни: указательный и большой пальцы вечно были рядом, готовые схватить следующую сигарету. Однажды, в субботу, он не появился в пабе, и блэкноульцы сразу поняли, что это значит. Они направились в «Литтлкомб» с носилками и нашли его сидящим в кресле, холодным и окоченевшим, с измочаленным окурком, все еще свисающим с нижней губы. Димити могла бы еще раньше сказать, что он мертв, но в паб ее не пускали, да и вообще деревенские жители старались не разговаривать с ней без необходимости, так что отчасти от испуга, а отчасти назло всем она никому не рассказала того, что знала. А дело было вот как. Когда Димити пошла тем утром ловить рыбу в ручье за старым домом, его черные окна издбли беззвучный крик, и за ними возникла зияющая пустота, от которой по коже поползли мурашки, хотя прежде девушка всегда чувствовала в этих стенах присутствие живого существа. Смерть напоминала странный запах, витающий в воздухе, или внезапное прекращение некоего постоянного шума, на который Димити прежде не обращала внимания.