– А вы не могли бы выбрать более подходящий вечер для посещения кладбища?

Девушка заморгала – дождевая капля попала ей в глаз.

– Супруга доктора Сантера и моя мать умерли в один день от эпидемии желтой лихорадки 1849 года. Мы приходим сюда каждый год молиться и возлагать цветы на их могилы.

Взгляд Эммануэль упал на лежащий у ног смятый, измазанный кровью букет жасмина.

«Как же она держится!» – подумал про себя Зак.

– А вы видели, кто это сделал?

Девушка не ответила на вопрос. Сузив глаза, она спросила сама:

– Разве это беспокоит вашу армию? Почему бы это дело не передать полиции Нового Орлеана?

Зак недовольно буркнул:

– В Новом Орлеане нет полиции.

– Потому что вы отправили большую часть из этих людей в тюрьму! – выкрикнула Эммануэль, теряя самообладание.

– Это так, – согласился Зак. Положив большой палец на ремень, он наклонился к ней. – А теперь вы расскажете мне, что случилось?

Стоящий позади него Хэмиш вытащил карандаш, потрепанную записную книжку в полотняной обложке и приготовился записывать. Эммануэль бросила короткий взгляд на капитана и опустила глаза.

– Мы всегда приходили на могилу моей матери в этот день, – произнесла она, глядя куда-то во мрак дождливой ночи. – Склеп семьи Сантер находится дальше. Обычно я читаю все молитвы. На этот раз я ограничилась только несколькими.

Зак заметил, что внешнее спокойствие было иллюзией. Девушка едва сдерживала дрожь. Майор понял, что она не желает показывать ему своих чувств из-за цвета его формы. Для нее он был врагом, которому не следует демонстрировать слабость. Но, похоже, была и еще какая-то причина для этой высокомерной ненависти.

– Продолжайте, – попросил Зак. – Вы видели кого-нибудь?

– Нет. Мне пришлось спешить из-за грозы. – Тут девушка осеклась, словно проглотив что-то. – Я уже встала, когда стрела из арбалета пролетела мимо меня.

– Стрела из арбалета? – недоверчиво переспросил Зак. И снова, вздернув подбородок, она кинула на него презрительный взгляд.

– Что вас удивляет?

Она вела себя явно вызывающе. Зак крепко сжал челюсти, но затем показал глазами на стрелу, пронзившую доктора в грудь.

– Это не арбалет. Стрела слишком мала. И сделана из дерева.

Он помолчал, ожидая ее реакции, но его собеседница молчала. Подняв глаза, Зак, к своему удивлению, увидел, что девушка смотрит куда-то вдаль. Что с ней? Дождь по-прежнему лил как из ведра, вода бежала по каменным сточным канавам. Маленькие ручейки струились по бледному, словно одеревеневшему лицу Эммануэль. Внезапно Зак понял, что девушка промокла насквозь, устала и не может говорить от горя и страха.

– Ладно, – произнес он. – Хватит об этом. Вы можете заболеть.

Майор поглубже натянул шляпу. В глазах девушки мелькнула неприязнь.

– Не заболею, – хриплым голосом произнесла она. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, хотя в темноте сквозь струи дождя разглядеть чужое лицо было нелегко.

– Не обращайте внимания на мои слова. – Зак сдвинул шляпу назад. – Где вы живете?

Девушка чуть поколебалась.

– На улице Дюмен, между улицами Ройял и Шартр.

– Капитан Флетчер проводит вас домой.

– Спасибо, но мне не нужно сопровождение.

Зак изобразил на лице улыбку:

– Извините, мадам, но в данный момент я знаю о вас и о том, что здесь произошло, только с ваших слов.

От волнения и злости она тяжело задышала.

– Понятно. Хорошо.

Ночь была теплой. Зак еще раз оценивающе поглядел на стоявшую рядом молодую женщину. Судя по траурному одеянию, недавно овдовела, подумал он. Пришла сюда помолиться за умершую мать, а вместо этого стала свидетельницей жестокого убийства старого друга. Девушка была хрупкой и при других обстоятельствах вызвала бы в нем жалость и, может, даже рыцарские чувства, но она столь от-18 крыто выражала свою враждебность, что Зак испытывал к ней лишь странную смесь неприязни и постыдного плотского желания.

Резко отвернувшись от нее, майор посмотрел в глаза Флетчеру и произнес:

– Проводи ее до дома.

Сестра Генри Сантера, Элис, значительно старше доктора, подумал Зак, изучающе глядя на сидящую перед камином в кресле-качалке женщину. Ее руки покоились на коленях, спину она держала подчеркнуто прямо. В мягком свете торчащей из канделябра одинокой свечи волосы Элис казались белыми, контрастируя с розовым цветом лба. Руки были хрупкими, а лицо тонким, но морщины выдавали почтенный возраст. Однако в светло-серых глазах пожилой женщины читались ум и проницательность. Только еле заметная дрожь в голосе выдавала ее горе.

– С вашей стороны было очень любезно меня посетить, майор, – спокойно произнесла она. – Я вам признательна.

Это было неправдой, и они оба догадывались об этом. Лучше было бы, если бы Зак не приходил и не сообщал о смерти ее брата. Но как решил Батлер, смерть на кладбище не могла быть простой случайностью, и потому требовалось тщательно расследовать дело.

Зак оглядел комнату. Они сидели в гостиной городского дома Сантеров. Его взгляд на мгновение задержался на высоком лепном потолке, а затем перешел на богато украшенную мебель в английском стиле, закрытую от солнечных лучей белыми хлопчатобумажными покрывалами. Даже позолоченные сосуды были прикрыты тюлем, чтобы в них не пробрались спасающиеся от страшной жары мухи.

Откуда-то издалека послышался звон отбивающего часы церковного колокола. Когда звуки смолкли, Зак перешел к делу:

– Прошу меня извинить, но я должен задать вопрос. Есть ли у вас какие-либо подозрения относительно того, кто мог желать смерти вашему брату?

Сестра Сантера сделала короткий быстрый вдох и откинулась на спинку кресла. Какое-то время она обдумывала ответ, затем отрицательно покачала головой:

– Нет. Но Эммануэль могла бы ответить на этот вопрос намного лучше, чем я.

– Эммануэль?

– Эммануэль де Бове.

– А… – Зак опустил глаза на черную вельветовую шляпу, которая лежала у него на коленях, и какое-то время молча смотрел на золотистую эмблему в виде скрещенных кавалерийских сабель. Эммануэль де Бове, женщина в траурном платье на кладбище. – А почему? – спросил он.

– Эммануэль всегда помогала Генри в больнице. – Мягкий мелодичный французский говор был очень похож на акцент мадам де Бове. – Видите ли, создание больницы было давней мечтой моего брата, но основали ее три человека – Генри, отец Эммануэль Жак Маре и ее муж Филипп де Бове.

– Ее отец и муж – врачи? – Вот почему она так спокойна при виде мертвеца, подумал Зак.

– Да. Жак Маре скончался от страшной эпидемии желтой лихорадки в 1853 году. – Элис помолчала, затем крепко сжала губы, словно что-то вспомнив.

– А Филипп де Бове? – подсказал Зак, помогая ей.

– Он был убит на войне два месяца назад.

Совсем недавно, подумал Зак. Это объясняло ненависть молодой вдовы к его форме.

– Знаете, Эммануэль сама всегда хотела стать доктором, – продолжала Элис Сантер, – но женщинам не разрешают заниматься этим. – В голосе старой женщины прозвучало такое сожаление, что Зак заподозрил, что она и сама мечтала об этой профессии.

Он задал еще несколько вопросов – о больнице, знакомствах и привычках покойного, – после чего направился к выходу. И тут Элис Сантер внезапно спросила его о том, что, похоже, все время вертелось у нее на языке:

– Может быть такое, что Генри был убит по ошибке?

Зак резко повернулся и, подняв голову, внимательно посмотрел на женщину.

– Вы думаете, что целились в мадам де Бове?

– Нет, конечно, нет, – поспешно ответила Элис.

В первый раз за время их беседы Зак подумал, что она не столь искренна с ним, как хочет казаться.

Эммануэль стояла в дверях комнаты своего сына и прислушивалась к его слабому дыханию.

– Доминик, – еле слышно прошептала она, поскольку сын спал и у нее не было желания его будить. Она просто не сумела побороть в себе желание произнести его имя – как не смогла не прийти сюда, к двери, которая связывала их комнаты. Ей очень хотелось лишний раз убедиться, что сын жив и находится в полной безопасности.

Доминик выглядел совсем крошечным в большой кровати, которая была сделана из красного дерева и стояла на высоком постаменте. Сверху ее закрывала москитная сетка с балдахином. Странно – совсем недавно Эммануэль считала Доминика малышом, а ему уже одиннадцать, и скоро он станет совсем взрослым. Но ребенок и в таком возрасте беззащитен, а Новый Орлеан стал очень опасным городом. Даже перед войной жизнь здесь была трудной из-за частых эпидемий желтой лихорадки, тифа и болезней, которые вызывала близость болот. Смертельные эпидемии в этом городе начинались очень легко и добивали свои жертвы быстро. Стоя в темноте и наблюдая, как спит сын, Эммануэль чувствовала, как ее сердце наполняется глубокой и столь сильной любовью, что она с трудом поборола желание дотронуться до его теплой щеки.

Она хотела вернуться в постель, но потом передумала и направилась к застекленной раздвижной двери своей комнаты, через которую можно было наблюдать пустынные, омытые дождем мощеные мостовые на улице Дюмен. Должно быть, наступила глубокая ночь, поскольку больше не было слышно звуков из кабаре – доносился только шум воды, падающей с карнизов, льющейся с насыпей и собирающейся в лужах.

От бриза шелестели папоротники и качались розовые кусты. Ветер согревал лицо, но когда Эммануэль сложила руки на груди, она вдруг поняла, что дрожит. Это был какой-то внутренний озноб – от страха и горя, который она испытала на кладбище.

Впрочем, кровь и смерть – это ужасное, даже невыносимое зрелище для многих, но не для Эммануэль, которая посвятила свою жизнь лечению и изучению медицины. Нет, решила она, страх вызван лишь внезапностью, с которой был убит Генри Сантер.

Эммануэль вдруг вспомнила, что доктор Сантер изучал медицинские средства индейцев и писал трактат о кровопускании. Теперь эти труды будет некому завершить. Не откроет Сантер и особого отделения для приема родов после окончания войны. Эммануэль подумала о том, что лучше умереть в самом расцвете сил, чем дряхлым, всеми забытым стариком. Однако попытка убедить себя в этом ей не удалась, поскольку она хорошо помнила, как доктор мечтал об осуществлении своих планов.