Я проснулась от собственных всхлипов ровно в восемь часов вечера. Кажется, мне снился Мартин, но я не могла точно вспомнить. Сев на кровать, я тяжело вздохнула, потерла глаза и, спустя минуту, вышла в коридор. Было темно и, судя по блуждающим огонькам, доносившимся из гостиной, кто-то решил разжечь камин. Я зашла в ванную, смысла с себя остатки туши и тяжело выдохнула. «Просто тяжелый день», — подумала я, посмотрев на себя в зеркало и, после того как смогла убедить себя в том, что мой нос не такой уж и покрасневший, отправилась в гостиную. Роланд сидел на диване, перебирая что-то в планшете, а Мэрилин с Софи, судя по голосам, находились в бывшей спальне Мартина.

— Я думала, ты работаешь, — заметила я, приближаясь к Роланду.

— Постоянно, — ответил он, подняв взгляд на меня.

Подойдя к креслу-качалке, я пододвинула его к Роланду и расположилась напротив своего работодателя, всего в паре дюймов от его ног.

— Послушай, — наклонившись вперед, при этом упершись локтями в колени, сложив ладони вместе и прислонив их к губам, и носу, начала я, наблюдая за тем, как причудливые световые формы, отбрасываемые огнем из камина, танцуют на ковре. — Было бы эгоистично доказывать тебе, что со мной всё впорядке, с учетом того, что доктор при мне всё рассказал тебе. Да, мне было бы куда проще, если бы я могла сказать себе и тебе, что со мной всё впорядке, — перевела взгляд на внимательно смотрящего на меня Роланда я. — Как настоящий псих, я с полной уверенностью могу говорить, что я нормальный человек и считать себя вполне нормальной, но ты-то всё слышал… Теперь, после услышанного, ни за что не поверишь в то, что я впорядке. Я просто пытаюсь поставить себя на твоё место и понимаю, что тоже переживала бы, если бы подобное случилось с тобой. Мы ведь не просто знакомые — мы с тобой товарищи по несчастью. Поэтому нам обоим будет проще, если я буду делать хотя бы семимильные шаги в сторону своего душевного спокойствия. Для того чтобы ты не беспокоился по поводу того, что принял неправильное решение, избавив меня от сеансов психотерапии, я буду сообщать тебе о своих достижениях. Так ты не будешь думать о том, что принял неверное решение… Не будешь мучатся мыслями о том, чем заменить, пресловутую всем душевнобольным, психотерапию. Это ведь будет честно? — выпрямившись, поинтересовалась я, решив подытожить свой монолог честным вопросом.

— Хорошо, — тяжело выдохнув, согласился Роланд. — С чего начнешь?

— Пожалуй, я уже знаю, с чего начать.

* * *

Мы шли с Мэрилин мимо начинающего зацветать сада и изо рта у нас струились рваные потоки холодного воздуха. Май в этом году отличался резкими перепадами температуры.

— Вы общались с Роландом? — поинтересовалась я.

— Нет. Он пришел из главного дома за полчаса перед твоим пробуждением и сказал мне идти с Софи в спальню, — ответила Мэрилин и, задумавшись, добавила. — Он еще не готов меня выслушать.

— Когда-нибудь станет готов.

— Когда-нибудь, — заключила женщина, и мы замолчали, глубже вжимая голову в плечи, чтобы спрятаться в шарфах от ночного мороза.

Придя домой я еще сомневалась в том, что готова «это» сделать и в течение следующих десяти минут убеждала себя в том, что пора пришла и я действительно должна…

Наконец собравшись с духом, я достала из-под кровати два подарочных свертка, синий и белоснежный, и села на стул у широкого подоконника, который служил мне столом.

«— Вот, держи, — протянув мне нечто напоминающее книгу в белоснежной обертке, улыбнулся Мартин. — Я знаю, что годовщина твоего рабства под моим игом наступит только завтра, но я хочу подарить тебе свой подарок раньше, чем Роланд успеет преподнести свой. Погоди! Не открывай. Праздник ведь только завтра, вот завтра и откроешь. Просто сам факт того, что я хоть в чем-то опередил старшенького, меня воодушевляет, — наигранно злорадно заулыбался мальчишка.

— Твой подарок определенно понравится мне больше, чем подарок Роланда, — похлопала по плечу своего подопечного я.

— Не будь столь самоуверенной. Наверняка он преподнесет какие-нибудь бриллианты в виде сапфировых сердец или кольцо с алмазом в десять карат… Ну или что там еще дарят мужчины женщинам и наоборот, за исключением красных нитей на запястье?

…

— Откроешь после того, как Роланд подарит тебе свой подарок. Хорошо?

— Договорились».

Значит, первым открыть подарок Роланда… Я взяла в руки синий сверток, подаренный мне Роландом при первой нашей встрече спустя год, и раскрыла его. Знакомая резная коробочка… Я точно её уже где-то видела. С любопытством открыв её, я замерла, внезапно всё вспомнив. Именно в этой коробочке я подарила Роланду красную нить со своим именем, которую он с тех пор не снимая носит. Сейчас же в этой коробочке лежала аналогичная красная нить, только с его именем. Отставив подарок, я тяжело сглотнула и замерла, пытаясь словить хотя бы одну пролетающую мысль у себя в голове, но ни единой мысли у меня не было. Лунный свет освещал подарок, охлаждая пространство вокруг меня. В голове было только одно гулкое «Хммммм… Хммммм… Хммммм…» и ничего больше. Странное чувство. Спустя минуту, так и не поняв своей реакции, я взяла в руки белоснежный оберток Мартина и аккуратно, с какой-то особой заботой и нежностью развернула его. С момента получения этого свертка в руки я ожидала увидеть в нем коробку, в которой будет лежать подарок, но моё предположение на протяжении всего прошедшего года было неверным. В свертке не было ничего, кроме подарка. Отложив его, я замерла, давясь слезами, еще не начавшими скатываться по моим щекам. Это был тот самый блокнот, в котором, на протяжении всего моего года работы с мальчиком, с первого и до последнего дня нашего знакомства, Мартин что-то украдкой от меня рисовал. Он скрывал от меня содержимое блокнота, и я никогда не настаивала на его просмотре, и вот он в моих руках… Последним, кто прикасался к нему, был именно Мартин. Мальчик даже нашу поездку в Диснейленд отложил на неделю, потому что настаивал на том, что хочет сначала завершить свой подарок мне. Побоявшись того, что от слез у меня начнется очередной приступ удушья, я на всякий случай взяла в руки пакет, заготовленный мной заранее, и начала его мять.

Прошло не менее получаса, прежде чем я решилась снова дотронуться до потертого блокнота. Последующий час я смеялась через слезы, пролистывая рисунки своего друга:

1) Я лежу в палисаднике на кирпиче с разбитым телефоном и кричу. Подпись: «Начало приключений. Я точно её изведу. Как два пальца об асфальт».

2) Я высаживаю палисадник, а за моей спиной стоит Роланд с пузырьком яда. Подпись: «Сегодня брат признался Глории, что не прочь использовать на ней яд. Я рад его очевидному прогрессу».

3) Я проигрываю в шахматы Роланду. Подпись: «Жаль, что я этого не видел и жаль, что Джонатан с Якобом не захотели поставить на Глорию — я срубил бы крутой куш благодаря этой тупице».

В этом блокноте была изображена вся наша жизнь на протяжении года. Наша жизнь в особняке от момента с моей невкусной готовкой и удара моим мизинцем о вход в палисадник, до инцидента с доберманом с подписью: «Жаль, что он её не сожрал. Так и знал, что она не съедобна. Даже собака боится заразиться её тупостью… Когда её сбила машина, я уже хотел обвести её тело мелом, но Роланд решил откачать тупицу». Наше путешествие в Швейцарию и Оттаву, все дни рождения и все подарки (особенно ярко был прорисован сшитый бабушкой для Мартина шарф с его именем). Причем эти рисунки были талантливыми, а не обычной детской мазней. А я ведь даже не подозревала, что Мартин умел так красиво рисовать.

Кажется, я залила слезами весь подоконник, прежде чем добралась до последней страницы, на которой были изображены сова, с моими инициалами на груди, и ворон, с инициалами Роланда. Они протянули друг к другу по крылу, а под ними были слова, выведенные знакомым почерком: «Однажды я сказал тебе, что ты навсегда останешься совой, в то время как Роланд всегда будет вороном…». Прочтя это я задумалась и вспомнила, что именно Мартин имел в виду, говоря мне эти слова. Он имел в виду, что хотя сова и считается символом мудрости, всё же ворон является самой умной птицей. Захлопав мокрыми ресницами, я перевернула страницу. Рука Мартина продолжала писать:

«Дорогая Глория! Хотя будем откровенны — тебе далеко до дорогой… Сегодня, в этот прекрасный день, когда исполнился ровно год со дня нашего знакомства (кстати, я тогда впервые выразил свою неприязнь к тебе, чем очень горжусь) я хочу подарить тебе этот блокнот. Честно говоря, я не ожидал, что ты продержишься так долго. Я понял, что ты сильный соперник, когда подсыпал тебе в чай слабительное, но на тебя оно не подействовало. Только не злись, хорошо? Я всего лишь проверял твой кишечник на прочность, кэп. Признаю, твоё терпение было бы достойно моей похвалы, если бы не было результатом твоей тупости. Прошел год, а ты всё еще тупица, Глория! Тупица! Это не поддается никаким логическим объяснениям… И как ты живешь, совершенно не пользуясь серым веществом в своей черепушке?

Ты наверняка думаешь, что этот блокнот и есть подарок, потому что ТЫ ТУПИЦА, Глория, так что это вполне нормально… (Кстати, я рисовал последний рисунок целую неделю, так что зацени))). Моим подарком тебе, как умственно отсталой, будет протрение твоих очей. На протяжении последнего полугода мне так и хотелось подойти к твоему уху и прокричать: „Ты совсем тупая, да?!!“. Но Роланд отодрал бы мне уши за это. Итак, мой тебе подарок и заключается в этих словах… Пффф… Ты наверняка ничего не поняла, да? Ну ты ту-у-упи-и-ица… Перечитай. Я говорю о том, что Роланд оторвет мне уши, если я тебя обижу, а ведь я его любимый и единственный брат, так почему он тронет мои уши из-за какой-то сопливой няньки? Давай, пошевели своим серым веществом, надеюсь, у тебя там есть парочка извилин. Вот у моего братца то ли извилины при тебе отказываются шевелиться, то ли он шевелит не теми извилинами и не в том месте.