Коул качает головой.

― Нет. Не рассказывай…

Я ничего не говорю. Словно предчувствуя неизбежное, он стремительно встает со стула и идет к камину. Широко разводит руки и опирается ладонями о стену, тяжело привалившись к ней и опустив голову вниз. В тишине я слышу его дыхание. Тяжелое, затрудненное. Злое.

И я заканчиваю. Я слишком далеко зашла, чтобы теперь остановиться.

― За четыре долгих года мало что изменилось. В течение дня Эмми была вся моя. Я заботилась о ней, поддерживала, защищала. Кормила ее, купала, укладывала в кровать. Но ночами… ночи принадлежали Райану и Люси. В конечном счете, я будто оцепенела. Жила только ради дней. Мне позволяли поспать несколько часов после того, как они уходили, и после я проводила каждую свободную секунду с Эмми. Но ночами… Я была, словно зомби. Но меня ждала Эмми. И только это имело значение. Она была одета и накормлена, у нее были игрушки, парки и площадки для игр, и пока с ней все было хорошо, я тоже была в порядке. Пока однажды все не изменилось.

Я чувствую слезы, горячие, настойчивые, обжигающие. Сердце колотится в груди, требуя освобождения. Будто сами воспоминания живут во мне. Чужие когти на пути к свободе.

― Я уснула всего на несколько минут. Эмми заболела, и я провела рядом с ней две бессонные ночи. Она смотрела мультфильмы, когда я прикорнула на диване. Когда я проснулась, ее не было. Я обошла весь дом в поисках ее. Даже проверила задний двор, предположив, что она могла выйти наружу покататься на качелях. Но и там ее не было. Как и Райана. ― Моя речь становится все более торопливой, дыхание ― более неистовым. Голос с трудом походит на мой собственный. Он звучит резко и нетвердо. ― Даже не помню, как поднялась по лестнице. Только помню, как молилась, чтобы с ней ничего не случилось, чтобы он ее не тронул. И тогда я услышала ее крик. В точности как тот, что ты слышал недавно.

Я закрываю глаза. Нужно заставить себя успокоиться, вспомнить, что она в безопасности. Что мы скрылись туда, где никто не сможет нас найти. Даже Райан.

― Он снял с нее штаны и трусики и держал ее, п-пытаясь…

― Стой! ― резко говорит Коул. ― Пожалуйста, хватит. ― В его голосе звучит мука. И я чувствую нечто подобное.

Закрываю лицо ладонями и позволяю рыданиям вырваться наружу. Глубоким, причиняющим душевную боль. Вместе с ними выходит и часть моей души, та, что была надежно спрятана с тех самых пор. Но так нельзя. Ради Эмми. Меня переполняет злость. Страх парализует. Но я нужна Эмми, поэтому нужно все это преодолеть. Стать сильнее.

― Когда Люси увидела, что я сделала с лицом Райана, когда услышала, что собирался сделать он, то на следующий день отвезла меня в город, дала пятьсот тысяч долларов и велела исчезнуть. Ей не нравилось, что Райан слишком сильно хотел меня. Хотел Эмми. Это больше не было забавно. По крайней мере, не для нее. Но меня это устраивало. Что угодно, лишь бы убраться подальше. И мы так и сделали. Мы с Эмми исчезли. Это было два года назад.

Коул поворачивается ко мне, на его лице ― смесь ярости и боли. Я ясно вижу это, несмотря на слезы, заливающие глаза. Как и всегда, сначала он просто смотрит на меня, но потом подходит ближе. Медленно опускается на колени, берет меня за руки. Смотрит на них так, словно в любой момент они могут заговорить. Потом подносит их к губам, целуя каждый пальчик. Когда он заканчивает, поднимает на меня взгляд.

― Иден, я… ― начинает он. Его голос низкий. Хриплый.

Он не заканчивает фразу. Вместо этого стягивает меня на пол и заключает в объятия. Мы достаточно долго стоим так ― на коленях, моя щека прижата к его груди, его губы касаются моих волос. Так долго, что я уже знаю ритм его сердца лучше, чем свой собственный. И мое сердце начинает следовать за ним, выравнивая ритм, биение за биением.

Мы дышим вместе, сердца бьются в унисон, оба получили достаточно ран, но теперь мы даже ближе, чем тогда, когда его плоть проникала глубоко в меня. Теперь мы одно. Два сломленных существа, черпающих силу в том, что осталось от другого. Нам обоим сильно досталось, и дорогой ценой было заплачено за то, что пришлось оставить, за то, что было позволено сохранить. Может быть, этого будет достаточно, чтобы создать нечто целое. Склеить наши осколки. Вместе.

Проходят минуты, часы, дни прежде, чем Коул произносит:

― Она поэтому не разговаривает?

Я киваю.

― Избирательная немота. Она разговаривает лишь со мной с того самого дня, как я оттащила от нее Райана. ― Мой голос ― шепот в тишине, шелест дождя в коридорах мавзолея.

― А ночные кошмары?

― Их становится все меньше. И она быстрее избавляется от них. Но она все еще сосет большой палец. Эмми снова начала делать так после Райана. Доктора говорят, что время и нормальная безопасная жизнь помогут ей излечиться.

Еще одна длинная пауза. Я слышу ровное биение сердца Коула, его отрывистое дыхание. И затем его зловеще-холодное:

― Если я когда-либо увижу его, то вырву ему глотку.

Я лишь зажмуриваюсь при мысли о том, что снова могу увидеть Райана.

― Он не сможет нас найти. Никогда. Я не могу рисковать Эмми. Он может попытаться забрать ее.

― Я никогда не позволю этому случиться. Ему придется сначала убить меня.

Ярость в его тоне не пугает меня. Лишь позволяет почувствовать, что я в безопасности. Как и его сильные руки, что до сих пор не отпускают меня.

― Мамочка? ― доносится сонный голос.

Коул замирает, словно мы ― двое молодых любовников, застигнутых под трибуной ректора в момент поцелуя.

― Черт, ― мягко шепчет он мне в волосы.

Я освобождаюсь из рук Коула и поворачиваюсь к Эмми. Не хочу виновато отскакивать прочь, словно мы делаем нечто плохое. Мы просто стоим на полу на коленях, крепко обнимаясь. Ничего недостойного или пошлого. Просто моя дочь прежде не видела хорошей, здоровой близости между мужчиной и женщиной. Это может удивить ее или смутить. И еще я радуюсь, что мы не занимались кое-чем другим.

«Мило, Иден. Очень мило. Хорошее, твердое воспитание».

― Иди сюда, малыш, ― говорю я ей, распахивая объятия. Эмми сонно трет глаза, шагает через гостиную и бросается ко мне. Она проснулась немного раньше, чем обычно, вероятно, из-за ночного кошмара.

Я чувствую, как она вытягивает шею, чтобы посмотреть на Коула, который отступил на несколько шагов. Он интуитивно чувствует, что может ей не понравиться, на уровне подсознания, как может лишь тот, кто когда-то был отцом.

― Ты голодна, обезьянка? ― спрашиваю я, гладя шелковистые волосы Эмми.

Я чувствую ее кивок.

И почти сразу раздается щелчок, снова вспыхивают лампы.

― Электричество вернулось! ― сообщаю я Эмми. ― Ты волшебница? ― спрашиваю я, щекоча ее бок пальцами. Она дергается, и я слышу сдавленное хихиканье. Но она все еще выглядывает у меня из-за плеча. Вероятно, смотрит на очаровательного мужчину позади. ― Коул пришел, чтобы соорудить нам завтрак. Как насчет того, чтобы наполнить твой животик, а затем выйти во двор слепить снеговика? Согласна?

Эмми отстраняется, ее ясные глаза светятся счастьем. Она снова кивает.

Она смотрит на Коула. Ей не нужно говорить, чтобы передавать мысли. Выражение лица и язык тела говорят обо всем. Ее брови подняты, глаза широко распахнуты, и она чуть не подскакивает от возбуждения.

Я тоже смотрю на Коула, который теперь сидит на краю стула.

― Думаю, это значит, что стоит поторопиться, ― громко шепчу.

Он встает, улыбка касается кончиков его великолепных губ.

― Кто любит французские тосты? ― Эмми с энтузиазмом поднимает руку. ― Можешь показать, где у вас хлеб? ― спрашивает он. Он не заставляет ее говорить, вовлекает в общение случайным образом. И это хорошо.

Может, Коул будет благом. Для нас обеих. Только время покажет. А его у нас в избытке.

Глава 20

Коул

Когда Эмми осторожно отступает от матери и направляется ко мне, эмоции бушуют внутри, сменяя друг друга. Сначала ― затаенная нежность, какую обычно вызывают дети. Но потом она засовывает в рот большой палец. И во мне вспыхивает ярость ― ведь я знаю, почему она это делает. Боль вонзается в грудную клетку, а затем и прямо в сердце, словно острое копье. Если бы я мог его найти, сейчас я бы с радостью уничтожил человека, сделавшего с ней подобное. Оторвал бы его мерзкие, грязные ручонки одну за другой.

Но потом снова все меняется. Эмми тянется ко мне, обхватывая мою руку крошечными пальчиками, и ведет за собой в кухню. Ярость немедленно забыта, сменяясь покоем и утешением, что дарит эта маленькая девочка моей разбитой душе. Когда я смотрю на нее, почти верю, что вернулась Черити. По крайней мере, отчасти. И меня не покидает мысль, что, может быть, я смогу что-то сделать для Эмми, как-то возместить то, что случилось с моей собственной дочерью, спася кого-то еще. Хотя, это и не отменит того, что я сделал. Не вернет похищенную мной жизнь.

По пути в кухню я ощущаю, как нежно смотрит на нас Иден. Такое теплое чувство, словно счастье и благополучие исходят из нее, подобно солнечным лучам. Я оглядываюсь через плечо, а шагающая впереди меня Эмми направляется к шкафу. Я был прав, Иден улыбается, но даже на таком расстоянии замечаю слезы в ее глазах. И понимаю, что не хочу видеть в них боль или печаль. Никогда. Лишь удовлетворение. Или желание. Любовь.

Возвращаюсь к насущной проблеме, открываю шкаф и вытаскиваю хлеб, потом сажусь на корточки перед Эмми. И она отступает назад, лишь на шаг. Думаю, это прогресс.

― Хочешь помочь? Будешь моим мини-поваром?

Она переводит застенчивый взгляд от меня к своей матери и обратно. И, не отвечая, бросается обратно к Иден. Тянет ее за руку, и Иден наклоняется; Эмми что-то шепчет ей на ухо, потом снова бежит ко мне.

― Когда мы с Эмми готовим, мы всегда слушаем музыку, ― объясняет Иден, и, включив телевизор, находит музыкальный канал.

― Тогда так и сделаем, ― сообщаю я Эмми, хлопнув в ладоши и широко разведя руки, и предлагаю: ― Давай я подниму тебя сюда, так будет проще помогать.