Кэрли встала, едва не застонав: ноги болели, жесткое кожаное седло натерло кожу. Рамон усадил Кэрли на лошадь.

Девушку преследовали мысли о том, что он сказал.

Неужели правда, что дядя захватил земли де ла Герра? Она не знала, как он приобрел эти угодья, и никогда не задумывалась об этом. Теперь Кэрли вспомнила, как Лина, упомянув о ранчо дель Роблес, заметила, что алчность неотделима от белого человека, который всегда находит способ украсть то, что не может получить законным путем.

Тогда Кэрли так устала, что не обратила особого внимания на ее слова. Теперь она пожалела об этом.

Только часа через два Рамон снова остановил лошадей. Кэрли поморщилась, когда он спустил ее на землю. Дон нахмурился:

— Тебе так больно?

Кэрли покраснела от смущения:

— Это седло. Оно натирает мне ноги. Кожа…

— Позволь мне взглянуть.

— Ты ничем не поможешь мне. Когда вернемся, все заживет.

Он усмехнулся:

— Я уже видел женские ноги, дорогая. Обещаю не терять голову и не набрасываться на тебя.

— Я не могу позволить тебе…

Не успела она закончить, как испанец взял ее на руки, посадил на ствол упавшего дерева и задрал юбку выше колен. Кэрли залилась краской, а Рамон нахмурился:

— Почему не сказала раньше?

Он осторожно прикоснулся к покрасневшей коже на внутренней стороне бедра, и Кэрли обдало жаром.

— Ты не можешь ехать так дальше.

Рамон подошел к своему коню, достал что-то из седельного мешка и вернулся с маленькой баночкой мази.

— Для лошадей, — пояснил он. — Используется при порезах и ссадинах. Это приготовила Флоренсия. Я всегда вожу мазь с собой.

— Я должна воспользоваться лекарством для лошадей?

— Ты должна сидеть тихо, пока я займусь твоими прекрасными ногами.

Ее щеки запылали еще ярче, когда испанец начал наносить мазь. По животу разлилось тепло. Господи, от одного вида этих длинных смуглых пальцев, двигающихся по ее коже, рот девушки пересох, а ладони увлажнились. От мази исходил аромат сосны и клевера, а от Рамона пахло лошадьми и кожей.

Он закончил процедуру через несколько минут, его движения были уверенными и точными. Но когда Рамон взглянул на Кэрли, его глаза потемнели.

— Сп-пасибо.

Помолчав, он сказал:

— Знаешь, как я хочу тебя?

Кэрли проглотила комок в горле, стараясь не дрожать под этим пристальным взглядом, одернула юбку и прикрыла колени.

— Ты обещал не насиловать меня.

— Конечно. Но я хотел бы заняться с тобой любовью. Сначала я дал бы тебе привыкнуть к моим прикосновениям, а потом глубоко проник бы в тебя.

Кэрли облизнула губы. Жар разливался по ее животу. Она не догадывалась, как сильно Рамон хочет ее, несмотря на то что у него есть красавица Миранда.

— Я твоя пленница. Почему… почему же ты еще не взял то, что хочешь?

Он коснулся ее щеки.

— Я и так причинил тебе достаточно зла. Ты невинна. Мужчина, который возьмет тебя, должен стать твоим мужем и защищать тебя. А я не смог бы сделать тебе предложение, даже если бы не был разбойником, ибо поклялся жениться на чистокровной испанке.

Сердце Кэрли болезненно сжалось. Эти слова не должны задевать ее. «Они и не задевают», — твердо сказала себе девушка.

— Миранда?

Кэрли надеялась, что эта женщина, вступившая в предательский сговор с Виллегасом, не станет женой Рамона. Он заслуживает лучшей участи.

— Миранда только отчасти испанка. Она удовлетворяет меня в постели, но никто из нас не стремится к браку. Я еще не выбрал себе невесту.

Кэрли не призналась себе, что испытала облегчение.

— Неужели так важно жениться именно на испанке?

— Si. Я поклялся в этом друзьям-калифорнийцам, себе и своей семье. В жилах де ла Герра течет кровь испанских королей. Мои дети и внуки должны унаследовать ее.

Кэрли невольно подумала о шахтерском поселке и своих простых предках. Мак-Коннеллы не имели отношения к знати, однако она предпочла бы остаться такой, как есть.

— Ты поступаешь так потому, что ненавидишь gringos.

— Si. Gringos убили моего брата и украли земли моей семьи. Я калифорниец. Моя жена и дети тоже будут калифорнийцами.

Кэрли поникла. На душе у нее было тяжело. Этого она не ждала.

— Мазь помогла, — сказала наконец девушка, заставив себя улыбнуться. — Думаю, мы можем ехать.

Рамон кивнул, подошел к своему коню и достал из походной постели одеяло. Положив его на седло гнедого коня, он усадил на него Кэрли, а сам вскочил на своего вороного жеребца.

В пути они мало говорили, но Рамон еще несколько раз останавливал лошадей. Вскоре стало ясно, что они не успеют в Льяно-Мирада до темноты.

Вспомнив, какое неистовое желание она видела в его глазах, Кэрли подумала, что, возможно, он так все и запланировал. Овладеет ею Рамон или сдержит слово?


Рамон сидел на коне, расправив плечи. Его раздражало, что они едут так медленно и доберутся до лагеря только завтра. Придется провести всю ночь наедине с девушкой.

Испанец откашлялся. Ему не выспаться этой ночью. Он облегчил страдания Кэрли, но сам до сих пор ощущал напряжение во всем теле и вспоминал помимо воли ее гладкую белую кожу. Если бы он продвинул пальцы еще на несколько дюймов, то коснулся бы самого нежного женского места. В тот момент ему ничего не стоило раздвинуть ее красивые ноги, расстегнуть брюки и, погрузившись в Кэрли, унять мучительную боль, которая преследовала его, когда девушка находилась рядом с ним.

Черт возьми, он никогда еще не желал женщину так сильно!

Они выехали на лужайку возле болотистого пруда, окруженного ивами. Рамон жестом велел девушке натянуть поводья. В пруд впадал маленький чистый ручей. Лужайку окружали валуны — естественное укрытие. Они молча обустроили стоянку, и Рамон отправился за дичью.

Он не стал углубляться в лес, ибо не лгал, рассказывая о том, как опасны горные львы и медведи-гризли. Днем Рамон видел свежие следы медведя. Дикие быки с их длинными рогами и злобным нравом тоже представляли серьезную угрозу для жизни.

И все же он вернулся с жирным кроликом, которого они зажарили на костре. Поев, Рамон прислонился спиной к гранитному валуну и стал наблюдать за тем, как Кэрли моет в ручье их оловянную посуду. Он закурил тонкую сигару.

Закончив с посудой, она села у костра в нескольких футах от Рамона, прикрыла юбкой ноги и внимательно посмотрела на испанца.

Подняв с земли маленькую веточку с листьями, Кэрли покрутила ее в руке.

— Я хотела бы знать, почему ты схватил меня в ту ночь.

Он вытащил изо рта сигару, стараясь избежать взгляда девушки.

— Потому что это собирался сделать мой брат. Я понял, что задумал Андреас, когда он поскакал к тебе. Как только его ранили, мне показалось, будто я — Андреас. Его желание стало моим, я делал то, что хотелось ему.

— Твой брат решил похитить меня?

— Si. Он видел тебя во время скачек и захотел тебя.

Она испуганно потупила глаза, и Рамон ощутил напряжение в паху.

— Твой… твой брат изнасиловал бы меня?

Рамон затянулся, медленно выдохнул дым и посмотрел, как он растворяется в ясном ночном небе.

— Не знаю. Андреас никогда так не поступал… но он ни разу не находился рядом с племянницей своего злейшего врага.

Кэрли молча размышляла над его словами, потом подалась вперед. При свете костра ее кожа казалась золотистой.

— Ты бы ему позволил?

Глядя на ее прелестное лицо, Рамон подумал о том, как она молода и невинна, нежна и женственна. Нет, он не позволил бы брату коснуться ее.

— Нет.

Выражение ее лица изменилось, она ласково улыбнулась ему:

— Возможно, я не так уж и ошиблась в тебе.

Он сделал еще одну глубокую затяжку.

— Если ты не считаешь меня достойным презрения, надеюсь, я и не заслуживаю его.

Она тихо засмеялась, потом задумалась. Тени сливались с бликами костра, образуя причудливые узоры. Рамон старался не замечать, что под разорванной блузкой Кэрли видны белая кожа и верхняя часть роскошной высокой груди. Закипевшая кровь тяжело пульсировала в венах. Жар спустился в пах, усилив возбуждение. Рамон радовался тому, что сидит в тени.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

Кэрли рассеянно покрутила веточку с листьями.

— Я вспоминала то, что ты делал вчера.

— Ты думала о том, что я — убийца Виллегаса?

— Нет, только о том, как ты держал меня, ласково разговаривал со мной. — Их глаза встретились. — Кто-то говорил со мной так раньше, в те ночи, когда я была больна. Я пыталась вспомнить. Сначала я решила, что это сон. Но это был ты, да? Ты сидел возле моей кровати.

Рамон спрашивал себя, вспомнит ли она.

— Si, там был я.

— Ты ухаживал за мной. Я помню, как ты протирал мой лоб. Однажды ночью я проснулась и… ты молился.

Рамон нежно улыбнулся:

— Si, querida. В тот раз Господь услышал мои молитвы.

Что-то мелькнуло в ее глазах. Она посмотрела на него так, как не смотрела никогда.

— Спасибо, — шепотом сказала Кэрли.

Еще раз взглянув на испанца, она встала и пошла через лужайку к походной постели, которую положила чуть поодаль от постели Рамона.

Этой ночью он радовался тому, что Кэрли не будет спать рядом с ним. При каждом ее шаге из-под желтой юбки выглядывали узкие щиколотки. Рамон вспомнил, как дрожь охватила ее, когда он прикасался пальцами к ее бедрам. Полная грудь Кэрли колыхалась под блузкой, и каждое движение ее бедер отдавалось болью в его паху.

Он собрал волю в кулак, чтобы не подойти к ней. Кэрли пробуждала в нем неутолимый голод, но он не мог овладеть ею.

Ему казалось, что его сжигает желание. Такую страсть когда-то вызывала у него Лили, но та была женщиной, искушенной самкой. Она сама пришла к нему и пригласила в свою постель. Он провел с ней четыре восхитительные недели под бледной севильской луной. Рамон чуть не помешался на Лили, пока не обнаружил, что он не единственный молодой дурак, деливший с ней постель.