Кэт Мартин - Полночный всадник

Калифорния, 1855 год

Серебристые жемчуга. Кэрли Мак-Коннелл задержала взгляд на блестящих кружочках, похожих на знаки отличия, — они тянулись вдоль стройной длинной ноги испанца и сверкали при свете факела.

Короткая черная куртка, расшитая серебряными нитями, обтягивала его широкие плечи; отделка из алого атласа, украшавшая внизу узкие брюки, полыхала над черными сапогами из самой лучшей кордовской кожи.

Высокий испанец, за которым наблюдала Кэрли, беседовал в затененном уголке патио с ее дядей Флетчером Остином и еще несколькими мужчинами. Даже в полутьме, под массивным резным навесом крыши, она видела красивый профиль испанца и резкость черт его лица, подчеркнутую контрастом света и тени.

Кэрли знала, кто он такой, от Упеш, прислуживавшей ей индианки, а Канделария, ее юная горничная, замирала, когда кто-то произносил его имя. Дон Рамон де ла Герра владел небольшим участком земли, примыкавшим к ранчо дель Роблес, асиенде дяди Кэрли и ее новому пристанищу. Она никогда еще не встречала настоящего испанского дона, и этот человек был ее соседом.

Она поправила темно-зеленую атласную ленту на шее и разгладила складки на изумрудно-зеленом шелковом платье с глубоким вырезом и модным пышным низом. Подарив Кэрли это платье, дядя сказал, что такой цвет подходит к ее зеленым глазам и золотисто-каштановым волосам.

Никогда еще у Кэрли не было столь красивого платья. Благодаря кружевной отделке ее талия казалась особенно стройной, а высокий бюст — полным, что несколько смущало девушку. Впрочем, чувствуя себя в этом платье гораздо увереннее, Кэрли почти не вспоминала о том, что она всего лишь дочь пенсильванского шахтера.

Подходя к мужчинам, Кэрли услышала слова Холлингворта, хозяина асиенды, расположенной в нескольких милях к северу:

— Не знаю, что думаете об этом вы, но я слишком долго терплю его дерзость. Он преступник и ничем не лучше Мурьеты, Трехпалого Джека Гарсии или любого другого гнусного бандита, разъезжавшего среди этих холмов. Мерзавца следует повесить.

— Его повесят, — ответил дядя Кэрли, — не сомневайтесь.

Флетчер Остин, в дорогом темно-коричневом фраке с широким бархатным воротником и ослепительно-белой рубашке с оборками на груди, был самым высоким из мужчин, кроме испанского дона.

— А как считаете вы, дон Рамон? — спросил Ройстон Уорделл, банкир из Сан-Франциско, ведавший финансовыми делами Остина. Рядом с ним стояли богатый предприниматель Уильям Баннис-тер и его тридцатилетний сын Винсент. — Как образованный, культурный и утонченный человек, вы не можете мириться с поведением этого бандита, даже если он… — Уорделл умолк, и его шея над накрахмаленным белым воротником покраснела.

Кэрли замерла в ожидании ответа дона, ибо поняла, что речь идет о разбойнике Эль Драконе, имя которого слуги произносили лишь шепотом, а дядя высказывался о нем весьма резко.

— Даже если он кто, сеньор Уорделл? — вежливо спросил дон, хотя в его голосе прозвучало раздражение. — Мой соотечественник? Человек с испанской кровью? — Он покачал головой, и свет костра заиграл на его длинных черных волнистых волосах. — То, что он калифорниец, не уменьшает его вины… хотя, возможно, преступник считает свое дело правым.

— Правым? — переспросил Остин. — Разве у него есть право красть плоды чужого труда? Насиловать невинных девушек и убивать мирных жителей? Да он негодяй, убийца и вор, уже трижды грабивший дель Роблес. Если он попытается сделать это в четвертый раз, клянусь, я убью его.

Кэрли надеялась услышать ответ дона, но дядя заметил, что она рядом:

— О, Кэрли, моя дорогая! — Он улыбнулся и дал понять, что разговор закончен, но Кэрли заметила, какими враждебными взглядами обменялись ее дядя и дон. — А я-то гадал, где ты.

Подойдя к дяде, она приняла предложенную им руку:

— Простите, дядя Флетчер. Боюсь, я не привыкла так поздно засиживаться да еще и не совсем отдохнула после путешествия.

Кэрли старалась не смотреть на испанца, на его серебряные украшения, поблескивающие в свете костра, на длинные стройные ноги, узкие бедра и невероятно широкие плечи.

— Понимаю, дорогая. Пять месяцев на клипере, обогнувшем мыс Горн… О, я слишком хорошо помню тяготы этого путешествия!

Остин разменял шестой десяток, но, хотя волосы его уже тронула седина, он все еще выглядел молодцом — крепким, подтянутым, надежным, как земля, на которой он стоял, и величественным, как высокие дубы, давшие название его ранчо.

— Думаю, нам следовало немного отложить праздник, но мне хотелось поскорее познакомить тебя с моими друзьями.

Кэрли улыбнулась, полностью разделяя желание дяди:

— Со мной все в порядке. Просто мне нужно отдохнуть. — Она умолкла, ожидая, что дядя представит ее высокому красивому дону.

Флетчер, помедлив, проговорил:

— Извини, дорогая. Я совсем забыл, что ты не знакома с нашим гостем. Дон Рамон де ла Герра, разрешите представить вам мою племянницу Кэрли Мак-Коннелл.

— Кэрли, — поправила она дядю, протягивая руку в белой перчатке.

Флетчер нахмурился, а дон одарил девушку ослепительной улыбкой. Смуглая кожа оттеняла белизну его зубов. В этой улыбке было столько мужского обаяния, что девушка затрепетала.

— Весьма польщен, сеньорита Мак-Коннелл.

Он поднес к губам ее руку, но его темные глаза неотрывно смотрели на ее лицо. Теплая волна прокатилась по руке девушки. Кэрли с трудом овладела голосом.

— El gusto es mio, сеньор де ла Герра. Мне очень приятно, — сказала она. Кэрли изучала испанский последние четыре года. После смерти матери ее брат Флетчер стал опекуном Кэрли. Он определил племянницу в нью-йоркскую школу миссис Стюарт для молодых леди. Кэрли молила Бога, чтобы дядя забрал ее оттуда и увез к себе на Запад. Это случилось в день ее восемнадцатилетия.

Услышав правильное произношение, дон изогнул тонкие черные брови:

— Я восхищен, сеньорита. Наbla Usted espanol[1]?

— Muy poquito[2], сеньор. Хуже, чем хотелось бы. — Внезапно лицо ее выразило недоумение. — Не понимаю, почему ваше произношение так отличается от моего.

Дон улыбнулся:

— Потому что я родился в Испании. — Ей показалось, что он стал чуть выше ростом. — У меня легкий кастильский акцент. Хотя я вырос в Верхней Калифорнии, но учился в Испании, в Мадридском университете.

— Понятно.

Кэрли надеялась, что он не знает о ее жизни в Пенсильвании, о жалкой лачуге в шахтерском поселке, о детстве, проведенном в угольной пыли и бедности, об отце, работавшем по четырнадцать часов в день, пока взрыв метана не убил его, о матери, драившей полы, чтобы не умереть с голоду.

Решив, что дон и не догадывается об этом, она заговорила светским тоном, усвоенным в школе миссис Стюарт:

— Европа! Какая волнующая тема! Надеюсь, когда-нибудь мы обсудим ее.

Что-то мелькнуло в темных глазах дона — интерес или разочарование?

— С большим удовольствием, сеньорита.

Дядя кашлянул:

— Господа, к сожалению, нам придется покинуть вас. — Он сжал руку Кэрли. — Мне необходимо потолковать с племянницей и представить ее другим гостям.

— Конечно. — Светловолосый Винсент Баннистер ласково улыбнулся девушке. — Надеюсь, мисс Мак-Коннелл оставит для меня танец?

— Разумеется, — ответил Флетчер.

Кэрли кивнула, не отводя взгляда от глубоких карих глаз дона, устремленных на нее.

— Hasta luego[3], сеньорита. — Он слегка поклонился и снова одарил девушку своей неотразимой улыбкой. — До встречи.

Помрачнев, Флетчер сильнее сжал руку Кэрли:

— Господа…

Флетчер молча направился с Кэрли к великолепному кирпичному дому с массивными дубовыми дверями и провел по коридору в свой кабинет.

Девушку испугало суровое выражение его лица, и она прикусила, нижнюю губу, гадая, чем рассердила его.

— Что случилось, дядя Флетчер? Надеюсь, я не совершила никакой ошибки?

— Почти нет, дорогая.

Он жестом предложил ей сесть в одно из резных деревянных кресел перед большим дубовым столом, потемневшим от времени. Расположившись в черном кожаном кресле с бронзовыми украшениями, Флетчер подался вперед, раскрыл хрустальную шкатулку и достал оттуда длинную черную сигару.

— Позволишь?

— Конечно, дядя.

Кэрли любила крепкий запах табака, напоминавший ей об отце и его приятелях-шахтерах. Внезапно ощутив одиночество, девушка расправила складки платья и посмотрела на дядю, думая о том, что вызвало перемену в его настроении, и пытаясь понять, чем вызвала его неудовольствие.

Он вздохнул:

— Ты приехала сюда недавно, Кэрли, провела тут только три недели и не знаешь еще здешних порядков и обычаев. Со временем ты, конечно, освоишься, но пока…

— Да, дядя?

— Пока тебе следует прислушиваться к моим наставлениям и вести себя так, как я скажу.

— Понимаю, дядя Флетчер. — Да, иначе и быть не может, ибо она обязана ему всем: образованием, прекрасными туалетами, шансом начать на Западе новую жизнь, а последние четыре года даже хлебом насущным. Если бы не дядя, после смерти родителей девушка могла бы оказаться в приюте или в еще худшем месте.