— Тебе пришлось нелегко, — сказала она и, открыв дверь, вышла.

Вернувшись, Бринн застала Гейджа сидящим в бочонке. Он хмурился от нетерпения.

— Давай скорее! — сказал он. — Я чертовски устал и боюсь, что вообще не выберусь из этого корыта, так я окоченел.

— Ничего, на этот случай у нас есть топоры. — Она показала на двух солдат, внесших вслед за ней котлы с водой — из котлов валил густой пар.

Окунувшись в горячую воду, Гейдж через четверть часа со вздохом облегчения привалился к стенке бочонка.

— Согрелся? — Бринн намылила его широкую спину и окатила водой.

— Да, а то я уже и верить перестал, что вообще согреюсь когда-нибудь. Господи, какой жуткий ветер!

— Ты же привык к холоду. Ведь Норвегия не в теплых же краях?

— Верно, но я давно уехал оттуда. В Византии тепло, а в Нормандии вполне сносно. Интересно, и зачем понадобилось Гевальду забираться так далеко на север в поисках своей земли обетованной?

— В Гвинтале не так холодно. Я говорила тебе, что остров защищен высокими скалами. — Бринн поднялась с колен. — Чище мне тебя не вымыть в этом маленьком бочонке. Вставай, я вытру тебя.

Недовольно ворча, Гейдж вылез из бочонка.

— Еле-еле.

— Что ты сказал? — спокойно спросила Бринн, растирая его полотном.

— Еще чуть-чуть, и тебе пришлось бы звать Лефонта с топором.

Она обернула его в большой сухой кусок полотна.

— Хорошо еще, что вообще удалось найти хоть что-то. Не надо было вырастать таким огромным.

— Это наследственное. Хардраада был выше двух метров ростом.

Она покачала головой.

— Поразительно! Посиди у огня. Сейчас солдаты унесут бочонок, а потом я накормлю тебя похлебкой.

Гейдж устроился поближе к очагу и привалился к теплым камням.

— Могу я узнать, с чего это ты так добра ко мне?

— Я отдохнула и согрелась, а ты нет.

— Раньше ты не очень-то думала о нас обоих.

— Как нелегко быть с тобой! Вечно ты стремишься все дотошно выяснить. Даже заботу о себе воспринимаешь подозрительно. Как трудно тебе предлагать свою помощь! — Бринн открыла дверь, чтобы позвать солдат, и в комнату ворвался резкий ветер. — Не снимай полотна. — И она вышла.

Бочонок солдаты унесли. Бринн вернулась встревоженная.

— Малик сидит на пороге у домика Эдвины.

— Знаю. Я подходил к нему, когда шел мимо, но он ответил, что так надо.

— Какая глупость! На улице ледяной холод. Наверное, Эдвина права, я заставлю его пройти в дом.

— Оставь их в покое. Малику не понравится, что ты вмешиваешься.

«Похоже, он прав», — подумала Бринн. Малик обычно знал, что делает.

— Давай ужинать, — поторопил ее Гейдж.

Она наклонилась над огнем, к котлу с кипящей похлебкой.

— Удалось достать лодки?

— Всего четыре. — Гейдж взял у нее из рук деревянную ложку и миску. — И то совсем маленькие. На каждую едва поместится человек восемь, так что придется оставить здесь часть людей Лефонта и всех лошадей.

— В Гвинтале тебе не понадобится армия.

— Надеюсь! — Он доел похлебку, а потом сказал: — Но все в жизни меняется, и Гвинтал, может, уже не тот спокойный остров, каким ты знала его.

— Там все по-прежнему, — поспешила уверить его Бринн. — Гвинтал никогда не изменится. Еще похлебки?

— Нет! — Он поставил миску на пол. — Мне надо кое о чем рассказать тебе.

У Бринн тревожно забилось сердце.

— Что случилось?

Он снял с себя полотно и встал.

— Мне надо показать тебе кое-что. — Гейдж, не одеваясь, подошел к своей одежде, лежавшей на стуле, и достал кожаный кошелек. — Похоже, мы не первые чужестранцы в этой прибрежной деревне. Неделю назад здесь был некто молодой светловолосый и симпатичный.

— Ричард?

— Он не назвался. — Гейдж открыл кошелек. — Но он хотел попасть на остров к северу отсюда. Взял лодку и молодого мужчину в помощь, а заплатил вот этим.

Взглянув на его ладонь, Бринн увидела свой небольшой рубин.

— Твой? — спросил он.

— Да. Делмас, как я и думала, отдал его Ричарду.

— Ты права. — Он вложил рубин ей в руку. — Этот юноша, Уолтер, оставил камень отцу, чтобы тот сохранил рубин до его возвращения. Он будто предчувствовал, что, отправляясь в путь с Ричардом, не стоит брать с собой ничего ценного.

От камня веяло холодом и враждебностью. Совершенно чужой камень. Она носила рубин с самого детства, но сейчас она не могла избавиться от странного ощущения, будто не имеет к нему никакого отношения: он не принадлежит ей после того, как послужил жаждой наживы Делмасу и хитрому коварству Ричарда.

— Этот Уолтер наверняка повез Ричарда в Гвинтал, но он не сумеет пристать к берегу.

— Если Ричарду все же удастся попасть на остров, то нам, возможно, придется столкнуться с неприятной неожиданностью, когда мы окажемся там.

— Он не сумеет найти дорогу! — уверенно повторила она и, подойдя к своей кожаной сумке в углу, положила туда рубин. Вряд ли она сможет надеть его снова на шею. — Гвинтал находится в безопасном месте от него.

И все же, как она ни старалась успокоить Гейджа, возможное появление Ричарда смутило ее. Он шел не вслед за ними, а опередил их и явно готовился к неожиданной встрече.

Взяв в охапку шерстяные одеяла, сваленные в углу, Бринн поднесла их к камину.

— Это наши собственные. Я вытрясла их сегодня днем. На кровати одеяла грязноватые, боюсь, в них могут оказаться насекомые. — Она расстелила их у огня. — Мы отправляемся завтра?

— Да, рано на рассвете.

— Тогда спать. — Она сняла платье и легла. — Ну, что стоишь? Ты ведь устал.

— Ладно. — Гейдж лег и отвернулся от нее. — Спокойной ночи.

Бринн не понимала, что происходит. Он отказался от нее, не может быть. Она устроилась поудобнее, стараясь не дотрагиваться до него.

— Спокойной ночи.

В комнате сгустилось молчание, и только хруст потрескивавших поленьев нарушал тишину.

— Почему? — тихо спросил он.

Она сама едва не задала ему тот же вопрос, когда он повернулся к ней спиной.

— Почему ты так ласкова со мной сегодня? — снова спросил он.

— А почему ты был так добр ко мне в Кайте?

— Так, значит, в благодарность?

— И да, и нет. Тебе было тяжело, и мне захотелось помочь. — Она помолчала, а потом неуверенно спросила: — Почему ты не обнимешь меня? Слишком устал?

— Я никогда не видел тебя такой, как в Кайте, тебе было так плохо, и я подумал, что тебе необходимо время, чтобы оправиться.

Снова доброта.

— Когда ты обнимаешь меня… мне приятно. Я чувствую себя очень одинокой и немного испуганной. Если тебя не очень затруднит…

Его руки обвились вокруг нее. Тяжелые, теплые, оберегающие.

— Не затруднит, — хрипло проговорил он.

— Спасибо. — Она крепко прижалась к Гейджу. Волосы на его груди попахивали мылом и травами, которые она добавила в воду. — Я не хочу мешать тебе.

— Напрасные старания. Ты всегда волнуешь меня. — Его руки крепко обняли ее. — Спи. Тебе надо отдохнуть. Завтра нам предстоит неприятное путешествие по этому холодному морю.

— Да… — Она обняла его. Ей хотелось поговорить с ним, но она понимала, что должна лежать спокойно, не мешая ему заснуть. Гейдж вынес весь этот ужасный холод и ветер ради нее. — Нам обоим надо выспаться.

Сквозь сон она слышала могучие удары волн о скалистый берег и мрачное завывание ветра. Разбушевавшаяся стихия только усиливала удовольствие от тепла, исходившего от жаркого очага, и от защищенности, которую она испытывала, тесно прижавшись к Гейджу.


Малик изо всех сил удерживал на плечах накидку. Порывы ветра поднимали ее, пытаясь вырвать из рук.

— Этот сумасшедший бросил себя на порог, словно мешок с ячменем! — с отчаянием проговорила Эдвина, выглянув в окно. — Алиса, позови его в дом.

— Сама и скажи. Решайте все сами, — зевнула в ответ Алиса, направляясь к своему лежаку у задней стены комнаты. — Я ложусь спать. Мне и ребенку надо отдохнуть.

Алиса оставалась последней надеждой Эдвины, не желавшей ввязываться в безумную выходку Малика. И Бринн, и Алиса отступили, оставив решение за ней. Раз так, она ничего не скажет ему, решила Эдвина. Прогнать Малика с порога ей не удастся. Для него имели большое значение символы, и позволь она ему переступить порог своего дома… Он придаст ее предложению далеко идущий глубокий смысл, а она больше не хотела знать ни одного мужчину.

Он может просидеть у порога всю ночь. Она не хотела впускать в свою жизнь другого человека, пока не избавится от первого. Теперь она впервые почувствовала свободу, радовалась новому ощущению, какого прежде не знала. Зачем ей шут, ничего всерьез не воспринимающий?

Ветер завыл с новой силой, Малик весь съежился. Ему уже стало совсем не под силу справляться в одиночку с резкими порывами. Он прятал голову в плечи, вжимал ее в шею.

Днем Эдвина на несколько минут выходила из дома и с огромной радостью вернулась обратно. С тех пор ветер усилился и наверняка резко похолодало.

Малик говорил, что у него на родине нет таких холодных, резких ветров.

Вот и пускай отправляется к себе в Византию, ему не место среди чужестранцев. Кроме Гейджа Дюмонта, здесь у него никого нет, Эдвина чувствовала это. Зачем он пришел в страну, где на него смотрят как на дикого варвара, пока не узнают поближе. Она и сама была уверена, что сарацины — невежественный народ. Однако она никогда не признавалась Малику, что его острый ум и глубокие познания поразили ее. Рядом с ним она чувствовала себя полной невеждой. После замужества Эдвина почти все время болела и не покидала свою комнату. В отчаянии она попросила священника обучить ее хоть чему-нибудь из того, что должна знать женщина. К ее величайшему удивлению, Малик опроверг многое из того, чему ее учили, и терпеливо занимался с ней при любой возможности.