Да, она знала об этом, но даже не предполагала, что тоже захочет, чтобы он делал с ней то, к чему так стремился. Как она изменилась с той ночи, когда лорд Ричард привез ее сюда! Даже сейчас она непроизвольно расслабилась, тело ее обмякло, податливо принимая нужную Гейджу позу. С ним было тепло, приятно… и надежно. Как давно она не чувствовала себя в безопасности!

— Лучше уж спать одной, — солгала Бринн.

Он промолчал.

Шло время. Как просто и естественно было лежать с ним рядом. Он был тем мужчиной, который заявляет свои права на нее, но сейчас он ничего не требовал.


— У меня для вас новости, милорд. Только что прискакал гонец из лагеря его милости.

Голос Лефонта, спросонок поняла Бринн. Открыв глаза, она увидела капитана у входа в палатку — его силуэт четко выделялся на фоне серого неба. Новости вряд ли могли быть хорошими, раз пришлось будить Гейджа в столь ранний час.

Гейдж убрал с нее свою руку и сел на лежаке. Бринн вдруг стало неуютно и одиноко. Странно, ведь она всегда спала одна, если только не лечила кого-нибудь…

— Какие новости? — коротко спросил Гейдж.

— Хардраада мертв.

Словно от удара, Гейдж вздрогнул. Помолчав какое-то время, он спросил:

— Ты уверен?

— Вильгельм допросил пленных, захваченных в Гастингсе, — рассказывал Лефонт. — Хардраада вторгся в Англию с севера незадолго до нашей высадки на южном побережье. Гарольд как раз возвращался обратно после того, как разбил его в…

— Но ты уверен, что Хардраада мертв?

Лефонт резко ответил:

— Абсолютно. Ему попала в горло стрела на Стэмфордском мосту.

Боль. Едва дыша, Бринн, съежившись, отодвинулась от Гейджа.

Он продолжал сидеть, не двигаясь, и, вопреки его бесстрастному голосу, от него исходили волны мучительной душевной боли и били о тело Бринн резко, до слез.

— Королем Норвегии стал Магнус, — продолжал Лефонт.

— Гейдж, друг мой, — раздался на всю палатку глубокий и нежный голос Малика. — Ты знал, что когда-нибудь это должно было случиться. Такие люди, как Хардраада, в постели не умирают.

— Ты прав, он и не хотел бы другого конца, — горько-насмешливые нотки зазвучали в голосе Гейджа. — Не надо обращаться ко мне, как к больному, Малик. Отец давным-давно ничего не значит для меня. Не жди, что я стану оплакивать его. — Откинув покрывало, он встал. — Я жалею только, что он не узнает, какой лакомый кусок этой Англии, которую он потерял, достался мне.

Гейдж быстро вышел из палатки. Лефонт последовал за ним.

Боль. Тоска. Они жгли душу.

Обхватив себя руками, Бринн, раскачиваясь, сидела на лежаке. Что происходило с ней?

— Бринн! — позвал ее Малик.

Ей не надо бежать за Гейджем, приближаться к боли. С тех пор как умерла ее мать, она никогда еще не ощущала боль других с такой остротой. Зачем мучить себя, если она вряд ли сможет помочь?

Боль. Еще сильнее, чем первый удар.

Отбросив покрывало, Бринн вскочила.

— Не ходи, Бринн, — раздался вслед ей голос Малика. — Ему лучше побыть одному. Он не позволит тебе остаться с ним и помочь.

— Я не могу бросить его одного. — Голос Бринн дрожал. — Думаешь, мне хочется идти? Надо прекратить его мучения. Я не могу…

Выбежав из палатки, ода быстро огляделась.

Гейдж спускался по холму к лесу. Он шел размеренным шагом, глядя прямо перед собой.

— Подожди! — Она побежала за ним.

Он продолжал идти, словно не слышал ее. Бринн догнала его уже в лесу и пошла рядом, ступая в такт его шагам.

— Возвращайся к Малику, — коротко бросил он.

— Нет.

— Ты не нужна мне сейчас.

— Я бы и сама не хотела быть здесь. — Пытаясь не отстать от него, она делала два шага — на его один. — Неужели ты думаешь, мне нравится бегать по лесу на рассвете? У меня уже все ноги мокрые от росы, и я…

— Так возвращайся в лагерь.

— Я не могу. Я нужна тебе.

— Ты становишься ненасытной. Когда ты будешь нужна мне, то раздвинешь ноги, и я воспользуюсь тобой. Сейчас мне не до этого.

Его слова больно ударили Бринн, хотя она знала, что они продиктованы горем.

— Куда ты идешь?

— Никуда. Мне надо подумать.

— Тогда я с тобой.

— Ты что, не слышишь? Я должен остаться один.

Гейдж направился в чащу, ускоряя шаги, и ей приходилось почти бежать за ним. Он не обращал на нее никакого внимания. Так они долго шли по лесу. Серые облака озарил розовый рассвет, а затем ярко засияло солнце.

Господи, да остановится он когда-нибудь? У нее уже закололо в правом боку.

У небольшой узкой реки он резко обернулся к ней и коротко заметил:

— Ты хрипишь, как загнанная лошадь.

Бринн мысленно поблагодарила его за короткую передышку.

— Я могу идти за тобой сколько угодно.

Какое-то мгновение он пристально глядел на нее, а затем, встав на колени у реки, опустил в воду лицо.

Она присела рядом с ним, держась рукой за бок.

— Что случилось? — покосился он.

— Ничего. Колет. — Мучимая жаждой, Бринн зачерпнула в пригоршню воды и втянула ее в себя. — Твои шаги длиннее моих.

— Тогда зачем было упрямиться?

— Я не смогла с собой ничего поделать. — Она внимательно рассматривала его. Боль Гейдж загнал внутрь. Надо заставить страдание выйти наружу, но сможет ли она вынести его боль, взяв ее на себя. — Тебе очень плохо.

— А если и так? Что ты смогла бы сделать? У тебя есть средство от душевной боли? Ты считаешь, что достаточно дотронуться до меня, чтобы вылечить мое сердце?

— Я не могу этого сделать.

Он раскинул руки, и глаза его подозрительно заблестели.

— Ну же, ляг со мной, как с Маликом. Посмотрим, какое у тебя волшебство.

Она отодвинулась. При одной мысли о прикосновении к нему панический страх охватывал ее.

— Во мне нет никакого волшебства. — Она посмотрела на его отражение в быстром течении реки. Тело его казалось размытым, ускользающим, но так ей было легче воспринимать его.

— Ты очень любил Хардрааду?

Он не ответил.

Яд должен выйти наружу.

— Странно, что ты так тяжело воспринял его смерть. Малик говорил, что он отказался признать тебя своим сыном.

— Я к нему ничего не чувствую. — Гейдж горько усмехнулся. — Только его трон привлекал меня, а он не считал нужным отдать его мне.

— Думаю, дело в другом.

— Значит, ты глупа. С какой стати мне любить человека, выгнавшего меня из своей страны?

— Он выгнал тебя?

— Я был слишком похож на него. Он испугался, что я могу вырвать у него то, что он не собирался отдавать. — Помолчав, Гейдж добавил: — Возможно, он был прав. Со временем я мог бы подсыпать ему в вино какую-нибудь травку.

— Ты никогда бы не сделал этого.

— Он считал, что мог бы.

— Тогда он тебя не знал. Ты никогда не причинишь вред ближнему. — Бринн оторвала взгляд от бегущей воды. — А Хардрааду ты любил.

— Повторяю, я не чувствовал… — Гейдж замолчал на полуслове. — Впрочем, похоже, я относился к нему с величайшей нежностью, когда только узнал. Я был совсем мальчишкой, а он казался… всем на свете. Вероятно, он был величайшим воином на земле во все времена и всегда рвался к новым победам. В этом он видел самую большую радость в жизни.

— Как ты узнал его?

— Меня послали к его двору, когда мне исполнилось десять лет и два года. — Его губы скривились. — Мой дед был очень тщеславен. Он подсунул свою дочь Хардрааде, повстречавшись с ним в Византии, в надежде, что тот потеряет голову и женится на ней. Однако Хардраада оставил в ней только свое семя перед отъездом в Норвегию.

— И твой дед отправил тебя к Хардрааде?

— Разумеется! Что может быть вернее для купца, чтобы возвыситься, как не иметь внука-принца?

— А твоя мать?

— Дед разрешил ей переехать в Константинополь, когда я был еще младенцем. Она выполнила долг перед своим отцом, но считала жизнь в деревне позором, оставаясь матерью незаконнорожденного.

«Как же нелегко приходилось в той деревушке бастарду!» — с грустью подумала Бринн. Расти без матери, с дедом, только и мечтавшим использовать его для получения барышей, и с отцом, который ласково обращался с ним, пока не почувствовал в нем угрожающую своей власти силу.

Гейдж не из тех, кто позволил бы затирать себя и над собой насмехаться. Ей вдруг захотелось увидеть рядом Хардрааду и юного Гейджа.

— Когда он прогнал тебя?

— Мне пришлось вернуться в Норвегию несколько лет назад.

Он покинул Хардрааду и стал королем торговцев, когда тот отклонил его законные права. Гейдж никогда не согласился бы с поражением, он попытался бы силой вырвать победу из любого сложившегося положения.

— Тебе было лучше без Хардраады.

— Кто ты такая, чтобы судить? — Лицо его стало жестким. — Думаю, трон Хардраады был бы мне впору.

— Не могу поверить, что ты мечтал о его троне.

— Мне ничего больше не было нужно от него. — Гейдж пристально посмотрел на нее и подтвердил: — Ничего.

Он никогда не поймет, как необходим сейчас был ему разговор об отце, именно здесь и сейчас. Она же знала, что теперь его боль немного ослабнет. И у нее постепенно растаял ком в горле.

— Раз ты так считаешь, значит, так и есть. — Бринн поднялась с колен. — Ладно, теперь я вернусь в лагерь.

Его нетерпеливый жест выражал удивление.

— С тех пор как мы ушли из лагеря, я только это тебе и предлагал.

— Тогда я не могла этого сделать. Теперь тебе легче.

Бринн собралась уходить.

— Постой! — Гейдж рванулся за ней и схватил ее за руку.

Горечь и боль, слезы, сглатываемые втайне ото всех, одиночество и темнота.