— Именно так, — подтвердил Жюльен. — Спокойной ночи, ma chefe. — Он наклонился к ее лбу и запечатлел нежный поцелуй.

«Как все это странно и как не похоже на него, — подумала Амалия. Жюльен редко целовал ее, если не считать игривых проявлений галантности, когда он приветствовал ее на людях. Она могла сосчитать по пальцам, сколько раз он целовал ее в губы, если торопливое прикосновение к губам вообще можно назвать поцелуем. — И все же этот поцелуй был особым, — подумала Амалия. — В нем чувствовалась нежность, теплота, благоговение и право собственности».

ГЛАВА 4

Лали ждала Амалию в спальне. Пока девушка расстегивала пуговицы на платье и помогала стянуть его через голову, пока возилась с кринолином и лентами на нижних юбках, пока расшнуровывала корсет, Амалия продолжала размышлять о Жюльене.

Если бы отношения между кузенами складывались обычно, Амалия могла подумать, что муж приревновал ее к Роберту. Он был встревожен в день наводнения, когда увидел ее в объятиях двоюродного брата. Постоянное присутствие Роберта в доме, похоже, нервировало Жюльена, хотя, по словам Мами, мальчики с детства всегда были вместе, и нет ничего необычного в том, что Роберт завтракал и обедал с ними или пользовался, когда хотел, «гарсоньеркой».

Пока они росли, считалось само собой разумеющимся, что Жюльен и Роберт питаются там, где их застанет голод, и спят там, где окажутся, когда наступит ночь. Они носили похожие вещи, часто менялись ими, так что порой трудно было определить, кому что принадлежит. Да и теперь, будучи взрослыми, Жюльен и Роберт прекрасно ладили между собой. Часто и подолгу засиживались они за бокалом шерри, рассказывая друг другу истории о своих приключениях на охоте и рыбалке, со смехом вспоминали детские проказы и юношеские увлечения. И все же их беседы порой прерывались подозрительной тишиной, а в глазах появлялся холодок. Жюльен нередко останавливал на кузене задумчивый взгляд и как бы изучал его заново.

«Может, Жюльен обиделся на брата за то, что тот добровольно взял на себя хлопоты о „Дивной роще“? — предположила Амалия, но тут же отбросила эту мысль, вспомнив, с каким отвращением муж относится к хозяйственным делам. — Тогда остается последнее, — решила она. — Жюльену не нравится слишком пристальное внимание к моей скромной особе».

Амалия не заблуждалась на свой счет, но что-то ей подсказывало, что Роберту она небезразлична. Однако пока с этой стороны она не видела никакой опасности: кузен мужа — порядочный человек, джентльмен, он не может перейти черту общепринятых приличий. Его интерес — нечто мимолетное, сиюминутное; это как костер — сам погаснет, если не подкидывать щепки.

Амалия подавила печальный вздох, подняла руки так, чтобы Лали могла надеть на нее ночную сорочку из белого батиста. Свободная юбка с белой вышивкой по подолу, искусно сделанной монахинями-урсулинками, скользнула по зауженному к горловине лифу, покрытому той же вышивкой — белым по белому. Рубашка была одной из дюжины таких же одинаковых по фасону и стилю отделки, которые Мами подарила ей к свадьбе.

Лали распустила ее волосы и расчесывала их до тех пор, пока они не вспенились светло-коричневой волной, затопившей всю спину до самой талии. Затем горничная приготовила постель, а когда Амалия легла, опустила противомоскитную сетку, пригасила лампу и вышла, прикрыв за собой дверь. Звук ее шагов затих в тишине засыпающего дома.

Оставшись в полутьме, Амалия заметила свет, просачивающийся из-под створчатой двери, ведущей в спальню Жюльена. Она представила мужа, который с помощью Тиге готовится лечь в постель, но, сколько ни прислушивалась, не уловила ни единого звука. Она взглянула на дорожку лунного света, проникающую в окно, сквозь занавески из розового шелка, и вновь печально вздохнула.

Таким же розовым шелком была обита стена алькова у изголовья постели, тогда как потолок был украшен голубым шелком, уложенным в виде развернутого веера — традиционное сочетание цветов для спален невест. Комната казалась огромной. Ее внутреннее убранство составляли горка красно-то дерева работы известных французский мастеров, подходящий по стилю туалетный столик в обрамлении из золотой парчи, мраморный умывальник, украшенный цветочным орнаментом и фарфоровыми фигурками, небольшая лесенка у кровати с незаметными углублениями на верхней ступени для домашних туфель, пара тумбочек у изголовья и огромное обитое бархатом кресло у окна — напоминание об эпохе Людовика XVI.

Почувствовав, что ей не хватает воздуха из-за затянутого противомоскитной сеткой окна, Амалия соскользнула с кровати, распахнула окно и уселась в кресло, подобрав под себя ноги, как это бывало в детстве, когда ей хотелось побыть одной. Свежий ночной воздух, наполненный ароматом роз и жимолости, приятно ласкал кожу. Сонная луна за окном посеребрила листву дубов и посыпала мельчайшими бриллиантиками ковры из испанского мха, свисавшие со стен дома. Сквозь ветви деревьев светилась поверхность заводи, в излучине которой стоял дом.

Неожиданно Амалия приметила движение у деревьев — там явно стоял человек. Его очертания были размыты лунным светом, и Амалия не решилась бы утверждать, кто это был: Жюльен или Роберт. Фигура двинулась в сторону воды и растворилась в тишине сада.

«Кто это был? — мучительно размышляла Амалия. — По силуэту, одежде, манере двигаться мог быть тот и другой. И все же привычка засиживаться допоздна была у Жюльена. Роберт рано ложился и вставал чуть свет. Значит, это был Жюльен, — решила она. — Но что он делал так поздно в саду? Жюльен никогда не проявлял интереса к ночным прогулкам. Может быть, ему не давала спать луна, или растревожили птичьи трели? Если так, то его можно понять. Я бы его поняла», — вздохнула уже в который раз Амалия.

Вскочив с кресла, она задернула штору и быстро юркнула в постель. Спустя какое-то время все сомнения и тревоги остались позади — Амалия крепко спала.

Пробудилась она от теплого и нежного прикосновения к ее груди, которое тревожило, вызывало смутные желания. Амалия открыла глаза. Луна зашла, и комната погрузилась во мрак. Неясная тень маячила у кровати, подтверждая иллюзию продолжающегося сна. Рука мужчины лежала на ее груди, любовно охватывая трепетными пальцами нежную округлость и лаская набухший сосок сквозь полупрозрачную ткань ее ночной рубашки.

— О-о, Жюльен! — только и смогла выдохнуть Амалия, перехватывая его ласковую властную руку.

Но имя это замерло у нее на устах, покрытых обжигающим поцелуем. Его губы, твердые и гладкие, жарко прикасались к ее губам. Амалия почувствовала стремительное движение его языка, пробующего на вкус трепетные уголки ее губ, испытывая на сопротивление линию их изгиба. Покоренная уверенностью мужа и предательски охватившим ее желанием, Амалия после минутного колебания раскрыла губы. Он воспользовался этой первой уступкой, проникая во влажные глубины рта, дразня и разжигая ее страсть. Еще минута — и Амалия, повинуясь первобытному зову природы, прикоснулась своим языком к его раскаленному сладкому жалу. Кровать тяжело скрипнула, когда он лег рядом. Он прижал ее к себе, и Амалия ощутила, как сильно колотится его сердце. Она погладила руку, напрягшиеся, подрагивающие мускулы.

Порывисто дыша, он приподнял голову и провел губами по ее полуоткрытым губам, затем они прочертили колкими, как укусы, и нежными, как бархат, поцелуями огненную дугу до самого ее виска, коснулись прикрытых век, прошлись трепещущим языком по слегка солоноватым ресницам и долгим нежным поцелуем соединили брови. Он жадно вдыхал свежесть ее волос, смешанную с ароматом лаванды, исходящим от ее подушки, а затем с неистовством путника, увидевшего колодец в пустыне, вновь прильнул к ее рту, чтобы утолить неуемную жажду.

Для нее было внове столь страстное желание мужа ощущать ее, наслаждаться ощущением. Осознав это, Амалия почувствовала, как глубоко сидевший внутри нее страх уходит. Она благодарно прильнула к мужу, обняла его плечи, уткнулась лицом в его мощную шею. Грудь Амалии трепетно вздымалась, дыхание прерывалось, пальцы сплелись в завитках его непослушных волос, тело вытянулось и слилось с его телом в единое целое, где твердые мужские формы гармонично соединились с ее округлостями, и только затвердевшие соски кололи ему грудь. Сквозь батистовую сорочку она ощущала его наготу, его потребность в ней. В глубине души она уже понимала, что на этот раз не будет разочарований и слез.

— Амалия! — хрипло молил его голос. — Амалия!

Пальцы мужа, теплые и немного грубоватые, снова нашли округлось ее груди, но мешало батистовое покрытие, тогда они проникли в низкий вырез ее ночной рубашки, нашли маленькие перламутровые пуговки и уверенно расстегнули их. Медленно и осторожно он отодвинул мягкую ткань, и Амалия почувствовала прохладу ночного воздуха на своей коже, которую сменило прерывистое мужское дыхание, его губы покрыли обжигающими поцелуями хрупкий изгиб ее шеи. Дрожь пробежала по телу Амалии, когда кончик его языка задержался у основания ямки ее шеи, скользнул в нее, а потом стал искать розовые лепестки ее груди, трепетавшие от биения ее собственного сердца.

Не удержавшись, Амалия негодующе вскрикнула, когда он попытался отодвинуться… но только затем, чтобы переместиться повыше, стягивая рубашку с ее плеч и высвобождая ее руки. Он склонился над ней, пряча лицо в ложбинке между грудями и вдыхая аромат ее свежего тела, потом его губы медленно поползли по склону одного из двух холмиков, пока не достигли вершины. Быстрыми круговыми вращениями его язык обследовал твердость и трепетную упругость каждого из них. Когда же он ласково сжал зубами сосок, будто хотел укусить его, тело Амалии выгнулось дугой, будто ее ударило током, и затем как бы растворилось в медленном жарком потоке, опалившем ее бедра, лоно. Вместо того, чтобы оттолкнуть нависшего над ней мужчину, она сама прижалась к нему, обхватила его обеими руками, впилась ногтями в его спину, не сознавая того, что этим только усиливает атаку и приближает финал. Исходящая от него энергия будто заряжала ее желанием такой силы, что, казалось, каждый ее нерв оголен и напряжен до предела.