Элоиза Джеймс - Полночные наслаждения

Тяжело дыша, Фоукс посмотрел на Крибба и отрицательно качнул головой.

— Слава Богу, — пробормотал сидевший рядом боксер.

Теперь была его очередь сразиться на ринге с Патриком. Впрочем, он был обязан драться с любым джентльменом, который заплатит.

— Срывать злость на партнере по боксу, милорд, это не совсем правильно, — сказал Крибб и занялся очередной парой на ринге. Сейчас должен боксировать молодой Питер Дьюлэнд.

Патрик вытирал пот и равнодушно принимал поздравления.

Что сделано, то сделано. Софи беременна. Неожиданно, всего на несколько секунд, перед ним возникла малютка с янтарными локонами, как у мамы, и такими же прекрасными глазами.

Он уронил полотенце и направился в раздевалку. Софи еще не показывалась доктору, это ясно. Значит, нужно найти самого лучшего в Лондоне — кого-нибудь из «Ройял-Колледж», — чтобы он осмотрел ее завтра же.

Взяв лист почтовой бумаги «Боксерского салона Джексона», Патрик быстро написал записку, дал посыльному крону, чтобы тот доставил ее мистеру Дженнингсу, адвокату из конторы «Джен-нингс и Конделл».

Полчаса спустя в своем домашнем кабинете Дженнингс озадаченно перечитывал эту записку. В ней говорилось: «Найдите самого лучшего в Лондоне доктора-акушера», а дальше размашистая подпись Патрика.

«Почему Фоукс прислал ее на ночь глядя? — думал Дженнингс. — Неужели нельзя было подождать до завтра? И почему она послана из боксерского салона? Неужели ребенок внебрачный?»

Ему-то было, конечно, все равно, но Фоуксу в будущем это сулило немало хлопот по финансовой части. Дженнингеу это было хорошо известно. Ведь их адвокатская контора обслуживала также и королевскую семью.

До сих пор, правда, у Фоукса никаких сложностей не возникало, а тут поди ж ты, женат всего несколько месяцев и уже ухитрился завести ребенка на стороне. Вот и пойми этих беспутных аристократов.

Дженнингс неодобрительно поджал губы.

А Патрик по пути домой, вспомнив, при каких обстоятельствах расстался утром с женой, окончательно расстроился. Опять потерял самообладание. Ну сколько же можно! Софи наверняка обиделась.

Он устало потер лоб.

Но разве у двери гостиной она не улыбалась? Это верно, улыбалась. Но глаза! Надо будет запомнить на будущее: если хочешь знать правду, следи за глазами Софи. Они не врут.

Он сразу же прошел в спальню жены. Вечер был влажный, прохладный, и потому огонь в камине горел. Софи сидела рядом в ночной рубашке из тонкого батиста с книжкой в руках.

Патрик подошел, опустился в кресло, вытянул вперед ноги и только потом поднял глаза. Она улыбалась, но в глазах сквозила настороженность. Патрик почувствовал странное удовлетворение. Научился по глазам определять настроение жены, и то хорошо. Посторонний мог бы подумать, что у нее сейчас прекрасное настроение, но Патрика не проведешь.

— Извини меня, — проронил он. — Я вел себя как скотина.

Софи кивнула.

— Все в порядке, Патрик. Я не сержусь.

Теперь глаза улыбались, но руки на коленях чуть подрагивали. «Еще один способ читать мысли Софи, — подумал Патрик. — По рукам».

И действительно, она едва скрывала обиду. Ребенок еще не родился, а он его уже не любит, не хочет. Но лучше промолчать. Руки были сцеплены настолько сильно, что побелели костяшки пальцев.

— Софи, ты советовалась с доктором?

— Нет.

Патрик нахмурился:

— Завтра надо это обязательно сделать.

Через секунду он встал, поднял Софи и уселся с ней в кресло. Тело жены вначале напряглось, а затем расслабилось. Она уткнулась лицом в его грудь.

— Теперь нас уже трое, — прошептал он ей на ухо. — Ты, я и наш ребенок.

Патрик обнял ее крепко-крепко, как будто хотел защитить от всех напастей. И они сидели так втроем очень долго.

В начале мая в Лондон начали снова стекаться аристократы. Дверные молотки у великолепных дубовых дверей и сами двери тщательно протирались от пыли. Прислуга проверяла состояние постельного белья и наличие восковых свечей.

Дворецкие жаловались друг другу на безответственность молодежи, а специальные бюллетени агентств по найму пестрели объявлениями. «На следующей неделе леди Фиддлстикс понадобятся четыре опытных лакея», «Домоправительница барона Пиддлсфорда ищет двух хороших горничных для работы в господских покоях; предпочтительны девушки из деревни», «Леди Гринтерк требуются двое ливрейных лакеев с одинаковым цветом волос, ростом и комплекцией; предпочтительны темноволосые; рыжих просим не беспокоиться».

Вот-вот должен был качаться светский сезон. Проведя последние несколько месяцев за изучением иллюстраций в журнале «La Belle Assemblee»[24], светские дамы теперь наперебой приглашали модисток и выстаивали долгие часы на примерках туалетов. Джентльмены в основном сами посещали своих портных, а также щеголяли в новых сапогах, начищенных до такой степени, что, если нужно было поправить замысловатый галстук, в них можно было смотреться как в зеркало. Более смелые, а возможно, более тщеславные, испытывали новейшие образцы мягких подкладок для ног и плеч, добытые камердинерами в обстановке строгой секретности, а затем, доведя икры ног и плечи до соответствующего моде размера, прогуливались по Уайтхоллу или посещали палату лордов.

За неделю число карет на Пиккадилли и площади перед Королевской биржей увеличилось в несколько раз. В Гайд-парке снова появились фаэтоны с высокими козлами. Повеселели и торговцы фруктами в Ковент-Гардене, а по улицам Мейфера и по Ганновер-сквер засновали продавцы лаванды, предлагая хриплыми голосами букеты свежих цветов.

Генри в новом, с иголочки, костюме отбыл в свою школу. Перед отъездом он сиял. Все невзгоды войны уже давно забылись, он прекрасно освоил английский, включая многочисленные ругательства. Здесь уж постарались младшие конюхи, с которыми он водил дружбу. Софи заканчивала занятия с Мадлен. Та впитала в себя знания, как губка, и была уже не просто похожа на леди а, изучив «Книгу пэров Дебретта», знала об аристократических семьях Англии, наверное, даже больше, чем Софи.

Самые трудные стороны поведения светской леди дались Мадлен с поразительной легкостью. Она знала, как справиться с дерзким слугой, мастерски владела веером, этим изящным и в то же время опасным оружием, великолепно танцевала, была одета по последней французской моде. Так что теперь никто не мог заподозрить в ней дочку торговца лошадьми.

«Так отчего же я не радуюсь? — спрашивала себя Софи. — Все завершилось успешно, Мадлен будет превосходной графиней».

Сегодня вечером супруги Фоукс давали ужин, на котором Софи должна будет представить Мадлен светскому обществу.

Но Патрик… Патрик ни разу с тех пор не упомянул о ребенке.

— Завтра тебя навестит доктор Ламбет, — сказал он тогда. Софи удивленно посмотрела на мужа.

— Я думала обратиться к доктору Шарлотты.

— К доктору Шарлотты! Ты в своем уме? Рожая Сару, Шарлотта чуть не отдала Богу душу.

Софи точно знала, что тогда доктор был ни в чем не виноват, но спорить не стала.

— А как ты выбрал доктора Ламбета?

— Через моего адвоката. Он проверил статистику смерти рожениц. У Ламбета по этой части самые лучшие результаты.

Софи молча кивнула, хотя ее всю передернуло.

После визита доктора Ламбета она сообщила Патрику, что тот никаких причин для беспокойства не видит. Патрик, в свою очередь, тоже только молча кивнул.

Они вместе завтракали и ужинали, говорили о том о сем, но никогда о будущем ребенке. Как будто его появление на свет и вовсе не предвиделось. Когда Патрик критически осматривал ее талию, она знала, он думает о ребенке, но стоило ей завести разговор, как муж тут же менял тему или покидал комнату.

Порой Софи не выдерживала и шептала себе под нос: «Он не хочет нашего ребенка», прекрасно при этом сознавая, что ничего нового во всем этом нет. Ведь Патрик с самого начала вполне определенно высказался насчет детей.

«Может быть, он недоволен, что мы не можем сейчас заниматься любовью?» — думала иногда Софи с надеждой. Мать предупредила ее, что брачных отношений между супругами в период беременности быть не должно. Когда Софи сказала об этом Патрику, тот кивнул, и с этого дня к ней не прикасался. Она не знала, надо ли вообще следовать советам матери, а спросить у доктора Ламбета стеснялась.

Таким образом они снова оказались в том неопределенном состоянии, в котором пребывали после возвращения из Уэльса. Патрик сопровождал ее на ужин. Затем они возвращались к дверям спальни, он чмокал ее в щеку, и они расставались.

Софи жаждала страстных поцелуев, но провоцировать ласки не решалась. В конце концов, она же действительно была беременна. А Патрик, как только они перестали вместе спать, снова стал к ней безразличен. По крайней мере ей так казалось. Он, наверное, вернулся в объятия своей черноволосой красотки. И действительно, один или два раза каждую неделю он возвращался к себе в спальню под утро.

«Может быть, — горестно размышляла Софи, — Патрику не нравится, что я растолстела?» — Принимаясь внимательно изучать себя в зеркале, она неизменно роняла руки и с отвращением отворачивалась, всюду замечая лишнюю плоть — на грудях, щеках, особенно на животе.

Во время прогулок в парке Софи всматривалась в кареты куртизанок высокого полета, выискивая черноволосых, сравнивая их стройные, элегантные фигуры со своими округленными формами. В сравнении с их великолепными черными кудрями ее волосы казались ей тусклыми и бесцветными.

«Ну и пусть, — говорила себе Софи. — Зато я не такая дурочка, как эти тупые мымры».

Она по-прежнему читала «Тайме» и «Морнинг пост», а также новые романы, пьесы и сатирические баллады. Иногда за ужином они с Патриком оживленно спорили по поводу восточной военной кампании Наполеона или о принятых недавно новых рабочих законах, защищающих подмастерьев. Много споров было также и относительно торговой политики Англии, так что иногда по ночам Софи снились корабли с высокими мачтами, отплывающие от причалов Вест-Индской компании.