— Ты забыл о том, дорогой братец, что я видел тебя рядом с Софи, видел, как ты в ее присутствии просто дуреешь от желания. — Глаза Алекса заблестели. — Так что в случае проигрыша тебе все-таки придется выдать мне пятьсот крон на ночную рубашку, отделанную тончайшими брюссельскими кружевами.

Патрик взял поводья.

— Тебя подвезти до Гросвенор-сквер?

Крона — английская монета в пять шиллингов.

— Нет, спасибо. До клуба «Уайт» я пройдусь пешком. Патрик уперся ногой в ступеньку своего фаэтона.

— Значит, мечтаешь нарядить меня в ночную рубашечку с оборками и бантиками?

— Непременно. — Граф Шеффилд и Даунз улыбнулся и, щегольски помахивая тростью красного дерева, пошел по улице.

Итак, брат наконец женится. Знаменательное событие, куда уж важнее. Причем женится со скандальной поспешностью. Венчание должно произойти ровно через шесть недель в соборе Святого Георгия, в три часа дня.

Глава 12

Оглянуться не успели, а эти шесть недель уже на исходе. Софи казалось, что пролетело всего шесть дней. Над подвенечным платьем — его подгоняли уже, наверное, в сотый раз — корпели пять белошвеек, передавая из рук в руки, как если бы это была напрестольная накидка, предназначенная для самого папы. Софи вздохнула. Был бы обычный день, она бы сейчас села и часа два поработала.

Стоило ей потянуться к учебнику турецкого языка, как дверь отворилась. В спальню вошла мать.

— Софи, мне кажется… — Элоиза умолкла. — Что это? Еще один учебник?

Софи удивленно посмотрела на книгу в коричневом переплете, как будто впервые увидела.

— Да, maman. Элоиза вздохнула:

— Боже, почему у меня уродилась такая бестолковая дочь? Неужели ты до сих пор не поняла, что сейчас, когда девушка выходит замуж, все эти детские забавы пора отложить в сторону? Иностранные языки — это… это вздорное занятие, которым ты увлекалась в детстве. Эта глупость должна быть забыта, как и все остальные Школьные предметы.

— Вообще-то Патрик добрый, — робко возразила Софи. — Не думаю, что он станет возражать против моего увлечения иностранными языками.

— Софи, не будь дурочкой. Ты что, хочешь предстать перед ним синим чулком? К твоему сведению, чересчур образованных женщин мужчины терпеть не могут. И это вполне справедливо, потому что с ними скука смертная.

«До сих пор, кажется, ни один лондонский джентльмен скучной меня не находил», — подумала Софи, но вслух произнести это не решилась.

— Боже, как бы мне хотелось, чтобы ты навсегда покончила с этим пустым времяпрепровождением, — раздраженно воскликнула Элоиза. — Подумать только, моя дочь не нашла себе в жизни более интересного занятия, чем изучать какие-то дурацкие иностранные языки.

Софи молча наблюдала за матерью. У нее очень рано проявились способности к иностранным языкам, но мать относилась к этому с поразительным равнодушием. Правда, не запрещала, только поставила условие, чтобы преподаватели непременно были женщины. И вот к двадцати годам Софи незаметно освоила французский, итальянский, уэльский, гэльский, а затем немецкий и турецкий одновременно. В этом ей помогала жена заезжего из Германии турка.

— И вот еще что. — Элоиза порывисто подошла к гардеробу, раскрыла и принялась хмуро оглядывать платья. — Твой отец пытается скрыть от меня правду, но я все прекрасно понимаю. В том смысле, почему эта, свадьба готовится в такой спешке. Так что беседу относительно таинства брачной ночи, я полагаю, можно опустить.

Софи покраснела.

— В любом случае, — продолжала мать, — это не так уж важно. Единственный совет: постарайся, чтобы твой брак не был похож на мой. Но как это сделать, я и сама не знаю.

На глаза Софи навернулись слезы.

— Не волнуйтесь, maman. Все будет в порядке. Элоиза развернулась и села на стул у камина.

— Нет, Софи, само собой все в порядке не будет. Я, например, свой брак безнадежно испортила. Теперь меня иногда посещает мысль, что, может быть, следовало проявлять больше терпимости и не изводить твоего отца бесконечными придирками.

Софи опустилась в кресло напротив.

«Мама пришла к тому же самому выводу, что и я. Нам всем было бы гораздо легче жить, если бы она не придавала большого значения связям отца. И у меня наверняка сейчас был бы брат или сестра, а может быть, и тот и другая».

— Но я не могла с этим смириться, — хрипло прошептала Элоиза. — Понимаешь, не могла. Воспитание не позволяло и еще что-то, что сидело во мне. Когда я вышла замуж, мне ведь еще не было и восемнадцати. А тебе, Софи, уже почти двадцать, и ты, несомненно, воспринимаешь все значительно легче. Поэтому, пожалуйста, прошу тебя, увидев, как муж ухаживает за другими женщинами, отвернись. И не выгоняй его из своей постели. Не изводи упреками. Это не поможет. И вообще не делай ничего такого, что дало бы ему повод проявить недовольство. В том числе не щеголяй своим знанием иностранных языков.

Софи тяжело вздохнула:

— Я попытаюсь, мама. Никаких языков, пусть думает, что я говорю только по-английски. И сцен устраивать ему тоже не буду, пусть себе заводит любовниц на здоровье. Я знаю, что выхожу замуж за ловеласа.

— Я и говорю, — оживилась Элоиза. — Отвернись в другую сторону, не смотри. Делай вид, что ничего не происходит. — Она подалась вперед и заглянула в глаза дочери. — Ты должна понять одно: истинную радость в браке могут дать только дети.

Софи усмехнулась.

— Дочь моя! — страстно воскликнула Элоиза. — Если б ты знала, как я жаждала подарить тебе братика или сестричку. Помню, как ты канючила, просила сестру. Но что… что я могла сделать. Мы перестали общаться, твой отец и я практически не разговаривали друг с другом, и я не знала, как это поправить. Единственное, что у нас было общего, — это ты. Мы любили тебя и любим. Оба. Постарайся не испортить свой брак излишней гордыней и помни: крепко связать тебя с Патриком могут только дети.

Софи откашлялась.

— Мама, Патрик хочет иметь только одного ребенка.

Пару секунд Элоиз молчала.

— Мне очень грустно это слышать. Я знаю, как сильно ты любишь детей. Ну что ж, один ребенок — это тоже неплохо. Хотя… Тебя не тяготила моя опека? Она не казалась тебе слишком суровой?

Софи пожала плечами. Чего сейчас вспоминать. Мать очень редко позволяла ей ходить в гости к другим детям или приглашать к себе и няне строго-настрого наказала во время прогулок следить, чтобы Софи не общалась со сверстниками. Это она таким способом оберегала своего единственного ребенка.

— В конце концов, количество детей не так уж важно, — произнесла Элоиза значительно спокойнее. — Я полагаю, тебе нужно попытаться извлечь из брака хоть какое-то удовольствие. Не повторяй моих ошибок. — Она надолго замолкла, вроде как задумалась, затем неожиданно встрепенулась. — Притворись непонятливой и никогда, слышишь, никогда не отказывай мужу в постели. Что касается меня, то теперь мне кажется, что я была капризной дурочкой. Но что толку жалеть, когда уже почти сорок. Сказанные в запальчивости слова все равно не вернешь. Вот почему я и говорю, Софи: не делай этого. Сердись, но Патрик не должен об этом знать. И повторяю: пусть он заходит в твою спальню когда захочет. — Элоиза немного помолчала, а затем нерешительно добавила: — Конечно, исключая периоды беременности.

— Я сделаю все, как вы советуете, мама, — прошептала Софи. В этот момент в спальню вошла горничная Софи, Симона, в сопровождении небольшой группы горничных, которые держали в руках пачки хрустящей тонкой бумаги.

— Прошу прощения, миледи, — сказала Симона, делая перед маркизой реверанс, — но мы готовы начать собирать сундуки леди Софи.

Элоиза кивнула и встала:

— Он обязательно влюбится в тебя, mignonne[10]. Иначе просто невозможно. — Она притянула к себе Софи и ласково погладила волосы. — Так что я уверена — все мои советы напрасны.

Софи улыбнулась. Однако после ухода матери долго сидела, уставившись в одну точку, сжимая в руках книжку в кожаном переплете.

«Мама права. Если ты не в силах изменить обстоятельства, нужно с ними примириться. Пусть Патрик делает все, что захочет, и притворюсь, что этого не замечаю».

Лорд Брексби барабанил пальцами по письменному столу, что означало крайнюю степень беспокойства.

— Это возмутительно!

Небольшой, неброско одетый человечек удивленно посмотрел на министра.

— Согласен с вами, Наполеон отвратительный тип. Всегда был таким и останется.

— Но сейчас он перешел все границы приличия, — проговорил Брексби, чуть ли не задыхаясь от раздражения. — И как же он думает все это устроить?

— Чистое везение, сэр, что нам удалось это обнаружить, — заметил гость.

Брексби вздохнул:

— Видимо, нам следует сказать Патрику Фоуксу.

— Насколько мне известно, Фоукс собирается в свадебное путешествие… вдоль побережья. — С едва заметным подрагиванием бровей человечек дал понять, что прекрасно осведомлен о причинах, почему Патрик направляется именно в Уэльс.

— Да. — Брексби снова забарабанил пальцами.

— В таком случае зачем ему говорить? — Собеседник министра чуть прикрыл веки.

Министр едва заметно усмехнулся. Сидевший перед ним человек был его самым ценным международным тайным агентом.

— Но как я могу не сообщить ему о такой опасности? А если он по неведению совершит какую-нибудь ошибку и скипетр взорвется?

— Если мы его вовремя заменим, этого не произойдет, — заметил агент. — Вы позволите мне удалиться? — Человечек встал, не дожидаясь ответа Брексби. — Единственное, что нам нужно, так это изготовить новый скипетр. А что касается Фоукса, то следует иметь в виду, что он на днях женится. Причем по любви. А как известно, поведение влюбленных непредсказуемо. Поэтому лучше не рисковать. — Тайный агент выскользнул из кабинета министра внутренних дел.

Примерно с минуту Брексби пристально смотрел на закрытую дверь. Затем придвинул лист бумаги, что-то быстро на нем набросал, прочитал написанное и разорвал в клочья. Письмо было адресовано достопочтенному Патрику Фоуксу.