Розали, глаза которой округлились от любопытства, пылко воскликнула:

— Могу себе представить, каково ему было! Никакая другая женщина не посмела бы его отвергнуть. А я бы с удовольствием позволила ему поцеловать меня. Не знаю ничего более романтичного, чем получить свой первый поцелуй от такого мужчины, как Хилтон Кортин. Но может, у меня еще будет такая возможность, кто знает…

Сильвия почувствовала укол ревности. Мысль о том, Что Розали целует этот самоуверенный, опытный Хилтон Кортин, расстроила ее.

— Розали, не будь дурочкой! Мистер Кортин посчитает, что ты слишком молода для него.

— А как же ты? Мы с тобой одного возраста, и он хотел…

— Не могли бы мы сменить тему, Розали? — Сильвия нарочито зевнула, прикрыв рот рукой. — Я действительно не нахожу этот разговор интересным.

* * *

Сильвия провела в Новом Орлеане все долгое душное лето, и, однако, подругам этого времени оказалось недостаточно. Девочки со слезами на глазах обнимали друг друга на пристани под сентябрьским моросящим дождем.

— У меня такое впечатление, что ты только что приехала. — Розали заплакала.

— У меня тоже, — ответила Сильвия, держа в одной руке зонтик, а другой обнимая подругу за талию. — Я чудесно провела время, Рози.

— И я. — Розали попыталась улыбнуться.

— Ты приедешь к нам на Рождество?

— Обещаю, Сил. Я приеду, если… ох нет, нет… — Ее слабый голос заглушил гудок парохода.

— Пора. — Николас Делон тронул Сильвию за плечо.

— Сил.

— Рози.

Они продолжали обниматься, пока доктор не сказал:

— Розали, дорогая, Сильвии пора подняться на борт парохода.

Он взял Сильвию за локоть и повел к трапу, а Розали рыдала, уткнувшись в плечо матери. Вскоре доктор вернулся, и они долго еще стояли на пристани, глядя, как пароход исчезает вдали. Держась за перила, Сильвия отчаянно махала рукой, пока все трое не скрылись из виду. Делила пыталась утешить ее:

— Не плачь, милая. Вы скоро снова увидитесь. Рождество не за горами, ты же знаешь.


Сильвия так никогда больше не увиделась с Розали. Еще до того, как «Маджестик» бросил якорь в Мобиле, по городу разнесся слух, что в Новом Орлеане вспыхнула эпидемия желтой лихорадки. Она быстро охватила весь город, и одной из первых ее жертв стала Розали.

Доктор Николас Делон послал коротенькое письмо Фэрмонтам. Серина Фэрмонт прочитала это письмо мужу и дочери:


Мои дорогие друзья!

С прискорбием сообщаю вам, что наша прекрасная Розали скончалась. Эта ужасная желтая лихорадка забрала ее от нас ночью. Ребенок еще не оправился от предыдущей болезни, поэтому у нее не было шансов.

Мать Розали обезумела от горя, и я тоже. Я решил отправить Надин в ее родную Францию. Я останусь здесь, пока не минует кризис. Если выживу, уеду к жене в Париж. Мы не можем оставаться в Новом Орлеане без нашей дорогой Розали.

Убитый горем

Николас Делон.


Сильвию потрясла эта трагедия… Она горько рыдала в объятиях отца. Она оплакивала не только свою дорогую подругу…

А вдруг Хилтон Кортин тоже умер от лихорадки?

* * *

Был канун Рождества. Время радости и хорошего настроения. Горячего сидра и жареных каштанов. Приемов и церковных служб. Время визитов и подарков.

Сильвия лежала на широкой кровати, и слезы текли по ее щекам. Дверь тихо открылась, и в комнату вошла Серина. Подойдя к дочери, она протянула к ней руки. Сильвия бросилась в ее объятия и дрожащим голосом сказала:

— Мама, я… я…

— Думала о Розали, — закончила за нее Серина. — Я знаю, дорогая.

— Мама, я больше никогда не полюблю ни одну подругу так, как любила Розали!

— Да, дорогая, не полюбишь. — Серина откинула волосы с лица девочки. — И ты никогда не забудешь ее. Но Розали ушла и уже не вернется. А ты должна научиться жить без нее.

— Я… я знаю, — рыдала Сильвия. — Я… я… Мама, как ты догадалась, что я думаю о Рози?

— Сейчас она была бы здесь. — Серина поцеловала дочь в мокрую от слез щеку. — Я ничего не забыла. Хочешь, я останусь с тобой, пока ты не заснешь?

— Конечно, мама.

Откинув одеяло, Серина легла рядом с Сильвией.

— На следующее Рождество тебе будет лучше. Гораздо лучше.

* * *

Вытянув длинные ноги к теплу камина, Хилтон Кортин просматривал почту. Близился рассвет рождественского утра. Он сонно зевнул и, вскрыв ножом первый конверт, сразу узнал аккуратный четкий почерк Роберта Ли. Роберт посылал ему рождественские поздравления из форта Монро в Виргинии, где он занимал должность младшего инженера в строительных войсках армии Соединенных Штатов. Роберт и его жена Мэри надеялись, что он навестит их, и что ему хорошо и счастливо живется в Нью-Йорке.

Хилтон улыбнулся и вскрыл второе письмо. Размашистый почерк принадлежал Джефферсону Дэвису. Дэвис, все еще состоявший на военной службе, писал из Арканзаса. Он мало распространялся о своих обязанностях, зато красочно описывал хорошенькую молодую леди, с которой недавно познакомился. Это была Сара Тейлор, дочь полковника Захарии Тейлора, командующего фортом Кроуфорд.

Последнее письмо было от Криса Кемпбелла. Он писал, что ему нравится жить в Техасе, он еще никогда не был так счастлив и собирается остаться в Сан-Антонио навсегда. Он приглашал Хилтона при первой возможности приехать погостить у него.

Сложив письмо, Хилтон бросил его на стол. Первые розовые лучи зимнего солнца робко осветили его просторный номер в нью-йоркском отеле.

Этот год оказался весьма удачным для него. Инвестиции в железную дорогу и банковское дело приносили хороший доход. Собственность, приобретенная им в Новом Орлеане, вне всякого сомнения, лет через десять удвоится в цене. Ужасная желтая лихорадка пощадила его. Он провел осень в Нью-Йорке, занимаясь бизнесом и не отказывая себе в удовольствиях. К тому же познакомился там с необычайно красивой женщиной, Дельфиной де Карондель, которая настаивала, чтобы он перебрался к ней в Париж.

Хилтон Кортин не завидовал ни одному из своих друзей, приславших ему поздравления с Рождеством. Он жил жизнью, которую выбрал сам, и одиночество ничуть не тяготило его.

* * *

Прошел год. И снова наступило Рождество. Хорошенькое личико Сильвии пылало от возбуждения. Одевшись потеплее, она с нетерпением ждала появления ряженых, чтобы отправиться с ними по домам исполнять рождественские гимны. Она сбежала по лестнице и остановилась в дверях гостиной. Под большой веткой омелы стояли ее мать и Эдвин Фэрмонт и целовались.

— Простите! Я не ожидала… Хочу сказать, что я не знала… — смущенно забормотала Сильвия.

Серина Фэрмонт, продолжая обнимать мужа, посмотрела на дочь и широко улыбнулась:

— Входи, дорогая. Дай нам посмотреть на тебя.

— Ты самая хорошенькая юная леди в Мобиле, — с гордостью заявил Эдвин Фэрмонт. — Меня это пугает.

— Почему, папочка? — спросила Сильвия, подбегая к нему.

— Очень скоро какой-нибудь молодой человек уведет тебя от нас, — ответил отец, обнимая ее.

— Твой папа прав, Сильвия. Ты такая хорошенькая! Кстати, ты уверена, что оделась достаточно тепло?

— Да-да, — нетерпеливо ответила Сильвия. — Мои друзья будут здесь с минуты на минуту. Сколько сейчас времени?

Эдвин Фэрмонт вынул из кармана золотые часы и объявил, что уже шесть часов вечера. И в эту самую минуту перед домом остановилась карета, и юные веселые голоса возвестили, что ряженые прибыли.

— Они уже здесь, они здесь! — закричала Сильвия, бросаясь в коридор и срывая с вешалки меховую накидку с капюшоном. — Не волнуйтесь. В десять я буду дома, — бросила она через плечо и выбежала в холодную декабрьскую ночь. На сбруях лошадей позвякивали колокольчики, и радостные голоса друзей приветствовали ее появление.

Карета тронулась, и чистый голос Сильвии влился в хор молодых голосов, исполнявших рождественские гимны.

— Стоило ли нам ее отпускать, Эдвин? — спросила Серина, когда дверь за дочерью закрылась и они вошли в теплую комнату.

— Да, дорогая. Они будут просто разъезжать по домам и петь гимны. Девочка получит от этого удовольствие.

Серина улыбнулась:

— Ты прав, Эдвин. В прошлом году у нее было ужасное Рождество. Пусть она будет счастлива сейчас.

* * *

Резиденция известного в Мобиле купца, расположенная на Саванна-стрит, была последним домом, который посетили ряженые. Величественный особняк сверкал огнями — рождественский праздник был в самом разгаре. Сильвия и ее друзья остановились на лужайке перед домом и запели. Тяжелая парадная дверь открылась, и на холодную галерею вышли несколько джентльменов, а леди, предпочитая остаться в тепле, собрались у высоких окон, чтобы послушать певцов.

Вслед за мужчинами на галерею вышел молодой человек, и у Сильвии замерло сердце. Он прислонился к белой колонне и небрежно скрестил ноги. Его светлые волосы в лунном свете отливали серебром, классически правильные черты лица скрывались в тени. Он был высоким и стройным, желтовато-коричневые узкие брюки обтягивали мускулистые ноги и прикрывали туфли с квадратными носами.

Сильвия вдруг обнаружила, что не спускает с него глаз, и смущенно опустила голову. Ее голос уже не был таким сильным, как раньше, и она начала путаться в словах, заметив, что незнакомый юноша тоже смотрит на нее.

Когда закончился последний гимн, с галереи раздались аплодисменты, и певцов пригласили в дом погреться. Сильвия скосила глаза в сторону светловолосого молодого человека. Он не аплодировал. Стоя в той же ленивой позе, он, не отрываясь, смотрел на нее. Друзья Сильвии поспешили в дом, а она не могла сдвинуться с места, чувствуя себя последней дурой.

Молодой человек оторвался от колонны и стал спускаться по лестнице. Сильвия поняла, что он направляется к ней, и гордо вскинула дрожащий подбородок. Незнакомец остановился и внимательно оглядел ее. Затем, добродушно улыбаясь, откинул с ее лица тяжелый капюшон.