Подумать только: когда-то одна мысль о том, что лорд Рейнло способен испытывать муки совести, вызвала бы у Антонии язвительную усмешку.

Николас вновь принялся мерить шагами комнату. Антония сцепила руки на коленях и отчаянно взмолилась, чтобы встреча брата с сестрой завершилась счастливо.

И как часто бывало в последние дни, мысли ее перенеслись в будущее: Антония подумала о другом счастливом завершении. Ладонь ее сама собой прижалась к животу, безмолвно приветствуя растущее в нем дитя. Дитя, о существовании которого Николас даже не подозревал.

Узнай он о ребенке, отложил бы утомительное зимнее путешествие или оставил жену дома. А Антония не могла отпустить мужа одного, понимая, какое мучительное испытание его ожидает.

Шесть месяцев брака показались ей захватывающим приключением. Полным страсти, разумеется. Ничего иного Антония и не ожидала. Ей ли было не знать, как ненасытен в любви ее дорогой супруг.

В объятиях Николаса Антония чувствовала себя защищенной, и ее нисколько не заботили пересуды досужих сплетников. В его огромном поместье она была бесконечно счастлива. Так счастлива, что, узнай об этом любопытные светские кумушки, они позеленели бы от зависти и злобы.

Генри легко смирился с замужеством сестры. Его чудачества не раз вызывали язвительные насмешки, потому, рано познав людскую враждебность, он редко отзывался о людях дурно. В конце лета новобрачные провели месяц в Блейдон-Парке, и Антония с волнением заметила, как крепнет дружба между мужем и братом.

Возвращение в Нортумберленд вызвало у нее смешанное чувство радости и горечи. Замужество и десятилетнее отсутствие навсегда отдалили ее от родительского дома. Антония с удовольствием обошла все уголки, где любила бывать в детстве, но Блейдон-Парк стал для нее чужим. Ей уже не хотелось вновь поселиться здесь.

Родовое поместье Хиллиардов принадлежало прошлому. А ей следовало думать о будущем — о Николасе и о ребенке, который должен был появиться на свет в конце весны или в начале лета.

Дверь отворилась, и в комнату уверенной походкой вошла высокая женщина. Впившись глазами в лицо Николаса, Антония едва обратила внимание на Элоизу. Она поднялась, готовая броситься на защиту мужа. Впрочем, едва ли Николас нуждался в защите. Антония и сама не знала, как ей пришло такое в голову.

В глазах его мелькнуло сожаление, а в следующий миг он с щемящей нежностью улыбнулся сестре. У Антонии невольно перехватило дыхание. Какого удивительного, чудесного мужчину послала ей судьба в тот миг, когда маркиз Рейнло задумал обесчестить Кассандру Демарест.

Представляя себе встречу брата с сестрой, Антония боялась, что Николас будет держаться холодно и отстраненно, но тот бросился навстречу Элоизе и порывисто сжал ее руки.

— Дорогая, я сам не знаю, почему так долго ждал.

Он ласково поцеловал сестру в щеку.

— Я тоже, — отозвалась Элоиза низким певучим голосом.

Грациозным жестом она высвободилась из рук Николаса и повернулась к Антонии.

Даже не зная имени монахини, Антония тотчас угадала бы, кто стоит перед ней. Элоизе достались от природы те же черные глаза и изящные благородные черты, что и у брата. Ее волосы скрывал платок, а фигуру — бесформенное облачение, но даже монашеская одежда не могла утаить ее красоту. Должно быть, в юности Элоиза Чаллонер была ослепительно хороша. И теперь, приближаясь к сорока годам, она оставалась восхитительно красивой.

Элоиза улыбнулась, и Антония тотчас узнала очаровательную улыбку Николаса.

— Наверное, вы молодая леди Рейнло?

Антония присела в глубоком реверансе.

— Да, сестра Элоиза. Но, пожалуйста, зовите меня Антонией.

— Как мило. А мое имя сестра Мария Тереза. Вот уже долгие годы Николас — единственный, кто зовет меня Элоизой. — Монахиня перевела взгляд на брата. — Спасибо, что познакомил меня с женой.

Она указала на деревянные стулья, стоявшие у стены, и Антония невольно улыбнулась, узнав повелительный жест мужа, еще одну фамильную черту Чаллонеров.

— Расскажите мне обо всем. Твои письма не слишком-то щедры на подробности, брат.

Отчаянный повеса и прославленный ловелас застенчиво потупился. Антония, пряча улыбку, опустилась на стул. Николас, чуть помедлив, уселся рядом.

Вначале разговор зашел о детских воспоминаниях, о братьях и сестрах Чаллонер и их семьях, о переменах в поместье и о том, как изменилась жизнь Николаса после женитьбы. За время беседы Антония узнала об огромном клане Чаллонеров больше, чем за полгода замужней жизни, когда ей приходилось по крохам выуживать сведения у Николаса. А услышав скупой, урезанный рассказ мужа о событиях, приведших к свадьбе, она вновь с трудом сдержала улыбку.

Послушница принесла на подносе чай, день начинал клониться к вечеру. В разговоре все чаще стали возникать неловкие паузы. Наконец Николас взволнованно сжал руки сестры:

— Позволь мне увезти тебя отсюда, Элоиза. Антония будет рада, если ты поселишься с нами. Но если тебе хотелось бы жить отдельно, мы найдем для тебя дом.

Элоиза недоуменно нахмурилась:

— Ты приглашаешь меня погостить у вас?

— Разумеется, нет. Я предлагаю тебе переехать к нам навсегда.

Монахиня изумленно подняла брови:

— Но зачем мне покидать обитель?

— Я знаю, что ты здесь несчастна.

Элоиза тщетно попыталась высвободиться из рук брата. Антония заметила, что прикосновения Николаса смущают ее. Возможно, монастырский устав не допускал подобного обращения. Впервые с лица сестры Марии Терезы слетела маска невозмутимости. В голосе ее послышалось замешательство.

— Вот уже одиннадцать лет я твержу тебе, что совершенно счастлива.

— Я знаю, ты пытаешься успокоить меня, заставить смириться с твоим приговором.

К удивлению Антонии, Элоиза искренне рассмеялась.

— О, Николас, ты все еще романтик. Ты был храбрым пылким мальчиком, готовым встать на защиту тех, кого любил. Я всегда восхищалась тобой и надеялась, что, повзрослев, ты не изменишься.

Антония покосилась на мужа, не зная, как он воспримет слова сестры. Оценка Элоизы во многом совпадала с ее собственной. Разве могла Антония осуждать рыцарскую самоотверженность Николаса? Она знала, что муж готов умереть за нее. Боже милостивый, ведь это едва не случилось.

Рейнло сердито сверкнул глазами.

— Тебе больше нет нужды лгать, Элоиза.

— Я приняла монашеский обет.

— Тебя заставили. Ты покинешь монастырь и станешь свободной. Я уверен, мы добьемся разрешения.

Элоиза ласково улыбнулась.

— Я приняла обет добровольно. Поступок, совершенный мной в восемнадцать лет, решил мою судьбу.

Элоизе удалось наконец вырвать руки и отстраниться. Этот жест показался Антонии символичным, словно монахиня очертила вокруг себя круг, в который Николасу не дозволено было ступить.

— Но отец выслал тебя насильно, — возразил Николас.

Он казался подавленным, сокрушенным.

Антония молча взяла его за руку, желая ободрить. Он порывисто сжал ее пальцы. Разговор стоил ему огромных усилий. Долгие годы Николас жил в уверенности, что Элоиза — пленница, заключенная в стенах монастыря. Обнаружив, что ошибался, он испытал потрясение, ведь больше всего на свете он желал сестре счастья.

— Конечно, поначалу, оказавшись в монастыре, я чувствовала себя несчастной. Меня терзал стыд. Я знала, что согрешила. — Элоиза замолчала, впервые в голосе ее послышались горькие нотки сожаления. — Мое безрассудство привело к смерти моего ребенка. Двадцать лет я вымаливаю у Господа прощение, смиренно каясь в своих прегрешениях.

Наступила тягостная тишина, пламя в камине внезапно взметнулось, словно в неподвижном воздухе промелькнул призрак умершей дочери Элоизы. Побледневшая монахиня застыла в немой скорби. Лицо Николаса исказилось от боли. Антония крепче сжала его руку.

— Тебя соблазнил этот негодяй Демарест, — процедил Рейнло сквозь стиснутые зубы.

Антония бросила на него предупреждающий взгляд, напоминая, где они находятся. За время замужества она не виделась ни с Касси, ни с Годфри. Возможно, в ином, справедливом мире мистера Демареста ожидало бы возмездие за бесчестье Элоизы, но на этой грешной земле он продолжал жить своей жизнью. Быть может, спасение Антонии склонило в его сторону чашу весов Всевышнего?

Антония по-прежнему надеялась, что им с Касси удастся восстановить былую близость. Они постоянно обменивались письмами, но отец запретил Кассандре принимать приглашения Антонии погостить в Кеддон-Холле.

Касси набралась, наконец, храбрости и спросила отца об Элоизе, но тот отказался обсуждать эту тему, велев дочери замолчать. Демарест обвинил Антонию и ее мужа в том, что они забили голову Кассандре нелепыми фантазиями. Антония не слишком удивилась гневу кузена. Она хорошо знала, как ведет себя Годфри Демарест, пойманный на неблаговидном поступке.

Касси опасалась, что ей с отцом никогда не удастся преодолеть возникшую между ними холодность. Возможно, в конце концов, Демареста настигло возмездие. Потеряв искреннюю любовь дочери, Годфри отчасти поплатился за свои прегрешения.

Элоиза вновь набросила на себя покров беззаботности словно густую вуаль:

— Я давно простила Демареста.

— А я нет, — отрывисто бросил Николас. — И никогда не прощу.

Невдалеке прозвонил колокол. Элоиза поднялась с очаровательной грацией, сквозившей в каждом ее движении. В сестре Марии Терезе чувствовалась внутренняя сила и спокойная уверенность, мгновенно убедившие Антонию в том, что эта женщина живет в ладу с собой и не ропщет на судьбу.

Элоиза устремила на брата взгляд, полный любви и непреклонности, в которой Антония тотчас узнала фамильную черту Чаллонеров.