— А теперь мы с тобой поучимся, как правильно ходить! — объявила Виридис. — Когда ты идешь, Пичи, ты должна плавно скользить…

Пичи вспомнила, что Сенека ей как-то упоминал о том, как нужно правильно ходить. И слово «скользить» при ходьбе она уже записывала в свой лист поведения, но она забывала это делать на практике.

Она встала и прошлась так, как показала ей Виридис.

— Ты все еще скачешь, а не скользишь во время ходьбы, — сказала ей тетушка после двухчасовой тоенировки. — Но сейчас ты можешь отдохнуть. Мы потренируемся в ходьбе еще раз завтра после уясина. — Вздох облегчения вырвался из груди Пичи.

Она направилась к массивному креслу, что стояло справа у окна. Она четко усвоила поучения тетушки Виридис, что настоящая леди должна всегда выбирать самое неудобное место для того чтобы сесть.

— Прежде, чем мы начнем обедать, — продолжила Виридис, — я хочу, чтобы ты вспомнила, Пичи, что мы сегодня уже выучили.

Пичи закрыла глаза, стараясь вспомнить изученное.

— Я не должна работать целый день, — пробормотала Пичи. — Я не должна ругаться, кричать или употреблять дикие выражения. Какие-то разногласия между мной и моим мужем должны выясняться только в наших апартаментах. Я никогда не должна повышать голос на Сенекерса… Я…

— Я же ведь сказала тебе, что ты не должна называть наследного принца этим отвратительным именем «Сенекерс»! — воскликнула Виридис. — Это недопустимо!

Пичи продолжала перечислять.

— Я не могу ездить на прогулку без моих придворных дам. Я не могу выходить за ворота замка без телохранителей. Я не должна подвергать свою жизнь опасности.

Виридис подошла к Пичи.

— Все правильно, — сказала она. — И еще есть причина, по которой ты должна беречь себя! Это важно не только для тебя, но и для всей Авентины в целом. Ты должна произвести на свет наследника престола!

Пичи уставилась глазами в пол, стараясь не показывать ту боль, которая застыла в ее глазах. Она знала, что умрет раньше, чем подарит Сенеке детей. Она могла надеяться только на то, что ее смерть наступит раньше, чем он полюбит ее.

Эти мысли опечалили ее. А Виридис подумала, что Пичи опечалилась по поводу неприятной обязанности воспитания детей.

— Тебе не надо беспокоиться насчет детей, — сказала Виридис Пичи. — Когда появятся дети, то королевская нянька будет присматривать за ними. А когда дети подрастут, королевские гувернеры будут обучать их.

Виридис похлопала Пичи по плечу.

— Не беспокойся, моя дорогая, — сказала она ей, — ты не будешь много занята с детьми. Раз в день, а может быть и меньше, в общем как ты пожелаешь, тебе и Сенеке будут приносить детей на короткое время. Они будут чистые, хорошо одетые и будут хорошо себя вести. Когда вы устанете от них, их уведут в детскую и вы не увидите их до следующего дня.

Пичи пристально посмотрела на Виридис. Она ушам своим не могла поверить! Бедные королевские дети!

— А Сенека провел свое детство так, как Вы рассказали, тетушка Виридис? — спросила она. Виридис подошла к дивану, где сидела Пичи.

— Да, его няней и гувернанткой была леди Макрос. Ей очень трудно приходилось с ним. Конечно же, Сенека стал настоящим мужчиной с прекрасными манерами поведения, но когда он был маленьким… Лучше не вспоминать. Он был непослушным ребенком. Бедная леди Макрос буквально падала с ног разыскивая его. Он имел привычку исчезать бесследно, и никто во дворце не знал, где он и что с ним. Когда он вдруг неожиданно появлялся, он старался убедить леди Макрос, что он был со своей лучшей подругой.

— А кто же была его лучшая подруга? — поинтересовалась Пичи.

Виридис вместо ответа пожала плечами. — Он говорил, что она была ангелом. А вообще его голова была забита различной чепухой. Я припоминаю один случай, когда он заявил, что хочет уехать в Африку и лазать по деревьям, как обезьяны. В другой раз он плакал, когда леди Макрос отказалась приобрести ему рогатку для стрельбы. В детской у него было множество чудесных игрушек и книг, но ему надо было подать рогатку. Благодаря великодушию леди Макрос он стал настоящим принцем. Но у него, конечно же, находится время, чтобы учить правила поведения, необходимые будущему королю.

Пичи сидела тихо и слушала… и сопоставляла. Башня… В тот день, когда Тивон принес барашка во дворец, Сенека отвел ее прямо в башню, не раздумывая. Башня… Наверняка, это то место, где маленький Сенека прятался от леди Макрос, и та никак не могла найти его. Это был его маленький «рай».

Ложки… Те ложки, что она нашла в сундуке. Она вспомнила, как они лежали связанные в сундуке. А рогатки Сенека делал сам, используя подручный материал.

И канат, свисающий с потолка. Он свисал там, как большущая лиана, по которой карабкаются обезьяны.

Но кто же был его ангелом? Или он выдумал ее просто так?

Пичи повернулась к окну. На глазах у нее были слезы. Ей до слез стало жалко Сенеку потому, что у маленького мальчика не было детства. А теперь он уже взрослый мужчина. Время ушло. И еще ей стало жаль себя. Может быть, она смогла бы вернуть Сенеке кусочек детства, но она уже не могла сделать этого. У нее уже не было времени для большущих пауков, игры в слова, в дразнилки и детских забав.

Она была чересчур занята, изучая правила поведения и готовясь оправдать свой титул.

Глава 13

Сенека отдал поводья Дамаска конюху Вибу. Он скакал верхом с рассвета. Солнце уже поднялось высоко на небе и жара, смешавшись с влагой Северного моря, повисли в воздухе. Стало тяжело дышать. Сенека снял свои перчатки для верховой езды и размял затекшие пальцы. Его золотое обручальное кольцо засияло в лучах солнечного света. Но он чувствовал себя одиноким.

— Ваше Высочество, ваши поездки с каждым днем становятся все дольше и дольше, — сказал Виб. — И Вы стали выезжать каждый день.

Сенека ничего не ответил. Хлопнув себя кнутом по бедру, Сенека направился к гигантскому дубу, который рос на лугу. Он наклонился к его древнему стволу и почувствовал, как огромные сучья впились ему в бока. Неподалеку от дуба на небольшом пятачке земли лежало заржавевшее золотисто-рыжиковое ведро. Сенека знал, что оно лежало там уже много лет. Но ржавый цвет ведра вдруг вызвал в нем воспоминания.

Он вспомнил золотисто-рыжие локоны, рассыпавшиеся по плечам. Он вспомнил, как вдыхал запах лимона, как ее локоны струились через его пальцы. А еще — ощущение волос. Мягкие, бархатистые, легкие — они сводили его с ума.

Находясь в раздумье, он видел, как Виб пытается отвести Дамаска. Жеребец сильно мотал головой и рыл копытами землю. Сенека знал злобный нрав жеребца и удивился, когда Виб поднес к нему какую-то палку, замотанную тряпкой. Дамаск тотчас же присмирел и пошел за конюхом.

— Принцесса показала мне, как надо обращаться с ним, — объяснил погодя Виб. — Стоит только поднести тряпку с уксусом к его ноздрям и куда что девается. Конечно же, если бы не принцесса, то мне бы не справиться с этим дьяволом, — закончил Виб.

Наблюдая за тем, как легкий морской ветерок колышет изумрудно-зеленые листья, Сенека вдруг вспомнил глаза своей избранницы. Цвет ее глаз был незабываем.

Прошло три недели. Двадцать один день и двадцать одна ночь пролетели с тех пор, как он последний раз говорил с ней. И только два раза мельком он увидел ее издалека. Он потерял ее. Это он понял в самую первую ночь, после прибытия Виридис во дворец.

Он страстно желал увидеть улыбку Пичи: она ему так нравилась! Сенека был переполнен мыслями о принцессе. А еще он понял, что в лице Пичи потерял союзницу в своих проделках. Не было никого во дворце, кого бы он мог дразнить так, как ее, и кто бы мог дразить его.

Сенека пнул ногой камешек, который лежал на дороге. Затем он его поднял и хорошенько рассмотрел его. Это был горный хрусталь. Камень весь светился на солнце. Сенека подумал о том, что Пичи, наверняка, назвала бы этот камень «настоящим бриллиантом». Он решил подарить его Пичи.

Единственная загвоздка; где найти ее? Виридис была специалистом. Она умела укрыть от него Пичи так, что он ее не мог найти. Правда, он сам согласился сохранять дистанцию, но он никогда не мог подумать о том, что целых три недели они не увидятся.

Сенека взглянул на Виба.

— Когда ты в последний раз видел принцессу? — спросил он у него.

Ему было неловко потому, что у слуги спрашивал о своей невесте.

Виб отвел Дамаска в конюшню и присоединился к принцу. Они стояли под дубом.

— Мадам вчера совершала выезд за пределы дворца. Мы заложили ей имперскую карету. Ее сопровождали придворные дамы, — сообщил конюх.

Сенека вспомнил, как они вместе выезжали в золотой карете, и улыбнулся.

— Ну и как, понравилась ей поездка? Виб покачал головой.

— Мадам вернула нам имперскую карету и потребовала заложить королевское ландо с открытым верхом. Им, к сожалению, пришлось ждать, пока мы перезапрягли экипаж. Даю Вам честное слово, Ваше Высочество, что мы теперь будем подавать только королевский с открытым верхом экипаж.

Сенека внимательно слушал новости о принцессе.

Эту черную лакированную карету с красивыми комсами он заказал специально для принцессы.

ровно три недели назад он приказал позолотить ее и сделать ярко-красные атласные сиденья.

Но она отказалась от этой кареты.

Сенека хотел знать, почему? И он не собирался больше ждать.

Сенека искал Пичи, но поиски были напрасны. Дворец с сотнями его огромных комнат казался ему дремучим лесом. Ему все-таки посчастливилось встретиться с Августой в королевских апартаментах. Он вошел в комнату и обнаружил, что в комнате не было фарфоровых статуэток.

Он подошел к Августе, стоявшей у задрапированного окна, и спросил:

— А что случилось со статуэтками? Где они?

Августа улыбнулась и ответила:

— Принцесса приказала расставить их по комнатам.

Сенека поразился ее звонкому окрепшему голосу. И вообще, в этой женщине, как он заметил, произошли большие перемены. Хотя она все еще была худа, ее щеки порозовели. Ее волосы блестели на солнце, руки ее больше уже не дрожали. А глаза… глаза светились от счастья. Действительно, она стала очень хорошенькой. Если она еще немного поправится, то станет красивой женщиной. Сенека улыбнулся. Он понял, что это Пичи преуспела со своими завтраками для Августы. Ему захотелось просто поболтать с Августой.