Мы отправляемся в путь с хорошими предзнаменованиями: все предсказывают нам счастливое плавание. Цецилия, милая Цецилия, желал бы я теперь не терять твердости духа, желал бы внушить эту твердость и тебе: но вся моя сила, все мое мужество теряется перед тобой. Ах! Цецилия, я расстаюсь с тобой! В Булони оставлял я только Францию, но, покидая Лондон, я уезжаю из Европы.

Прости, Цецилия, прости, моя любовь, мой ангел! Молись за меня, твои молитвы укрепят меня; я пишу к тебе до последней минуты. Но вот господину Дювалю и его сыну велят сойти с корабля; один я задерживаю наш бриг. Еще одно слово: я люблю тебя, прости Цецилия! Прости!

Прости!

Твой Генрих».

Глава VII

Гваделупский дядя

Цецилия получила это письмо через четыре дня после того, как оно было написано. Два дня уже прошло, как Генрих покинул берега Франции и Англии. Письмо молодого человека возбудило разные чувства в душе девушки. Посещение домика и могилы напомнило ей о минувших радостях и горестях. Отъезд Генриха, который он все откладывал до последнего, и его тоска, выразившаяся в письме, всколыхнула в ней давние опасения и надежды.

Генрих был теперь где-то между небом и морем. Цецилия, прочитав письмо, упала на колени и долго молилась за него.

Потом она вспомнила и о семействе Дюваля, к которому Генрих обратился с просьбой о помощи, не зная, что его возлюбленная была предназначена Эдуарду, связанному обещанием родителей. Но он готов был исполнить их волю, несмотря на то что любил другую, пожертвовать своим счастьем, дабы не запятнать честь отца и матушки.

Цецилия села за стол и, подчиняясь минутному порыву, написала письмо госпоже Дюваль, в котором изливала ей душу и называла матерью.

Потом девушка принялась вышивать свое платье: в этом занятии она находила счастливое утешение. Маркиза жила по-прежнему: все утро она проводила в постели за чтением романов. Цецилия виделась с бабушкой только во время обеда.

Они были слишком различны между собой: одна возводила все к духовному созерцанию, другая низводила все до материализма и чувственного восприятия. Одна жила сердцем, другая – умом. Цецилия чувствовала неприязнь со стороны Аспазии, и, чтобы ни о чем ее не просить, девушка наняла для себя одну добрую женщину по имени Дюбуа. Она жила на чердаке этого же дома и приходила к ним каждый день, чтобы выполнить необходимую работу.

У маркизы остались еще некоторые связи со старыми приятельницами. Они навещали ее иногда в ее скромном жилище и приглашали к себе, предлагая свой экипаж, но госпожа ла Рош-Берто при всей своей бедности была страшно горда. Кроме того, жизнь, которую она вела последние тридцать лет, делала для нее всякое движение, всякую перемену места невыносимо тягостной, так что она предпочитала целыми днями оставаться в своей комнате. Цецилия, разумеется, оставалась в своей.

Девушка часами просиживала за картой, мысленно следуя за кораблем, несшим ее сокровище, ее счастье, ее жизнь – ее Генриха. Цецилия понимала, что по крайней мере еще три месяца она не получит от него никаких известий. Хотя она и не ждала его, но всякий раз при малейшем шуме в прихожей вздрагивала, и иголка замирала в воздухе. Когда же стучавший входил, девушка снова принималась за работу.

Ее труд был образцом терпения и вкуса, не простым вышиванием, а тонкой рельефной работой. Цветы на платье походили на те, которыми украшают невест или покойниц, но при этом в них проглядывала жизнь, они казались такими родными. Каждый цветок напоминал Цецилии о радостях детства, о матери, о Генрихе – одним словом, здесь была вся ее жизнь

Однажды утром, в то время, когда девушка, по обыкновению, была занята своим платьем, в дверь позвонили. Цецилия побежала сама отворить дверь. Почтальон подал ей письмо со штемпелем Гавра, подписанное рукой Генриха. Девушка радостно вскрикнула.

Она была вне себя от счастья. Но что произошло? Каким образом по прошествии шести месяцев она получила письмо из Гавра? Не вернулся ли он во Францию?

Цецилия держала письмо в руках, никак не решаясь его распечатать. Вспомнив о почтальоне, она заплатила ему и заперлась в комнате. Распечатав письмо, наверху она увидела надпись: «В море».

Генрих воспользовался случаем и передал ей письмо, вот и все!

Цецилия принялась читать:

«Милая Цецилия!

Как сильны твои молитвы! Вопреки ожиданиям, я нахожу средство писать к тебе и сказать, что я люблю тебя.

Сегодня утром матрос заметил вдали парус. Время сейчас военное, а потому все пассажиры и капитан бросились на палубу. Через несколько минут выяснилось, что корабль торговый: он подавал нам сигналы о помощи.

Но не тревожься, милая Цецилия, ничего страшного не произошло. Бог не допустил, чтобы ты всем сердцем сокрушалась о судьбе тех, кому ты обязана этим письмом. Французский корабль возвращался из Нью-Йорка в Гавр. Через несколько дней после того, как он покинул порт, его застиг штиль. Капитан корабля опасался, что запасы воды у них закончатся раньше, чем они доберутся до берегов Франции. Мы переправили им двенадцать бочек с водой, и я воспользовался этим случаем, чтобы повторить тебе, Цецилия, что люблю тебя, что беспрестанно думаю о тебе, что ты живешь во мне!

Знаешь ли ты, о чем я думаю теперь, когда смотрю на эти два дрейфующих корабля, один из которых следует в Пуэнт-а-Питр, другой – в Гавр? Стоит мне сесть в шлюпку, перебраться на другой корабль, и через пятнадцать дней я уже буду в Гавре, а еще через день – у ног твоих.

Я могу сделать так и увижу тебя, понимаешь, увижу тебя, Цецилия! Но это было бы так глупо и безрассудно, это привело бы нас к погибели.

О боже! Как же не сумели мы найти средства, которое бы позволило нам не разлучаться! Один твой взгляд придал бы мне сил, мужества, умения, и все бы получилось. Разве ты не видишь, Цецилия, что, хранимый тобой, я преуспеваю во всем даже вдали от тебя.

Я страшусь своего счастья! Я боюсь, как бы не пришлось нам расстаться навек! Не лежит ли наш путь на Небеса, Цецилия?

Прости меня за эти мрачные предчувствия: человек не рожден для счастья, но я счастлив! И потому сомнения невольно закрадываются в мою душу в моменты радости, пока еще не ставшей блаженством.

Знаешь ли ты, Цецилия, как проходят мои дни? В беседах с тобой! Я привезу тебе свой дневник, где ты найдешь все, о чем я думал каждый день, каждый час. Ты увидишь, что в мыслях я с тобой не расставался.

Вечером запрещено разжигать огонь, и я не могу писать к тебе. Тогда я выхожу на палубу, смотрю на заходящее солнце, звездное небо, и от этого величия во мне возникает какая-то тоска. Неужели Бог, создавший эти миры, управляющий их движением, взирает на каждое создание, возводящее к Нему свои руки?

О, Боже! Боже! Что, если слова мои потеряются в этом бесконечном пространстве, если просьбы мои не будут услышаны тобой, если ты останешься глух к моим мольбам и не соединишь меня с Цецилией!

Но откуда эти мысли? Вместо того чтобы вселять в тебя твердость, я говорю только о безнадежности, но прости, прости меня, Цецилия!

Я нашел на корабле друга. Он – штурман. Бедняга оставил в Гравезанде любимую невесту, он мой товарищ по несчастью. Мало-помалу мы сблизились с ним, и он рассказал мне про свою Женни. А я, прости меня, Цецилия, я говорил ему о тебе.

Есть на свете человек, которому понятно мое сердце, которому я могу назвать твое имя, которому я могу рассказать про свою любовь к тебе!

Что может понимать матрос? Такой вопрос могут задать только жалкие люди. Молодого человека, о котором я говорю тебе, зовут Самуилом. Я желаю, чтобы ты знала его имя. Помолись за него, я обещал ему это.

Прости, Цецилия! Шлюпка возвращается к своему кораблю, я отдаю это письмо подшкиперу. Он поклялся мне отнести его в Гавре на почту. Прощай еще раз, милая Цецилия. Через двадцать – двадцать пять дней, если погода будет благоприятствовать, мы будем в Гваделупе.

Прощай еще раз.

Твой Генрих.

P. S. Не позабудь Самуила и Женни в своих молитвах».

Трудно представить себе, как впечатлило Цецилию это письмо, тем более что это было так внезапно. Девушка, преисполненная благодарности, с глазами, полными слез, пала на колени и начала молиться. После этого она уже спокойнее принялась за работу.

Дни проходили однообразно, не принося ничего нового. Неожиданное письмо подало Цецилии надежду получить и другое, но, как говорил Генрих, это был редкий случай.

За это время во Франции произошел переворот: Наполеон стал императором. Пораженная Европа наблюдала за происходящим, не смея возразить. Все, казалось, предвещало долгое существование новому государственному устройству. Богатство, блеск и счастье купали в дарах своих нового правителя. Порой, когда Цецилия видела это блестящее общество, эту аристократию Наполеона, она невольно говорила себе: «И мы с Генрихом могли бы быть среди этого общества, могли бы быть счастливы, если бы, если бы…» Но труп герцога возникал в ее воображении, и голос совести говорил другое: «Мы исполнили свой долг!»

Прошел еще месяц. Цецилия стала ожидать письма с большим нетерпением. Минула еще одна неделя, затем еще четыре дня. Время тянулось бесконечно долго. Наконец поутру на пятый день кто-то позвонил в колокольчик. Сердце Цецилии сильно забилось, она отворила дверь и увидела почтальона с письмом.

Оно было от Генриха.

Вот его содержание:

«Милая Цецилия!

Во-первых, счастье наше не изменилось. Я прибыл в Гваделупу после долгого плавания, впрочем, наш корабль задержали не бури, а безветрие. Я отыскал своего дядю – это превосходный человек. Он так обрадовался, когда узнал, что я избрал торговое дело, что тотчас объявил меня своим наследником.

Говорят, милая Цецилия, что мой дядя несказанно богат.

Но, мой друг, все имеет и дурную сторону: дядя объявил мне, что он меня так полюбил, что ни под каким предлогом не отпустит меня раньше чем через два месяца. Я уже хотел было отказаться от его наследства, но подумал, что продажа товаров задержит меня почти на столько же. А капитан нашей «Аннабель» заверил меня в том, что ему нужно столько же времени для получения нового груза… Ты видишь, милая Цецилия, необходимость вынудила меня остаться. И вот я буду узником Пуэнт-а-Питра еще два месяца. К счастью, завтра утром отходит один корабль: он принесет тебе известие о твоем несчастном изгнаннике, который любит тебя, Цецилия, и будет любить вечно.