Наталия же поселилась в Зимнем дворце.

У царицы было двести фрейлин, и все они жили при дворе. Среди них было несколько новеньких, которые, как и Наталия, изучали круг своих обязанностей, прежде чем им позволят носить бриллиантовую монограмму фрейлины и длинный красный с золотом шлейф.

Первое, что поразило Наталию во дворце, была жара, от которой девушка, привыкшая к свежему воздуху польского имения, буквально задыхалась.

Другое, что неприятно ее поразило — и это было куда страшнее, — невозможность говорить то, что думаешь: это считалось нарушением придворного этикета.

Конечно, в Варшаве она слышала разговоры отца с друзьями о деспотизме царя, о том, что всякому, кто осмелится выступить против него, грозит Сибирь. Но она с трудом верила этому; ей казалось, что люди придумали эту страшную сказку, чтобы опорочить русских, завоевавших польские земли.

Оказавшись в Петербурге, она не могла не заметить контраста между неимоверной роскошью дворцов и оборванными, почти умирающими от голода людьми на улицах столицы.

Отец учил ее быть наблюдательной и не бояться критически оценивать увиденное. Наталия смотрела на Петербург не как юная, романтически настроенная девочка, а как умный наблюдатель.

Поначалу ее, конечно, ошеломили великолепные дворцы — зелено-белый Зимний, отражающийся в Фонтанке желтый Юсуповский и стоящий на набережной Невы красно-белый Воронцовский.

Голубые, розовые, сиреневые дворцы и особняки, слуги в которых были одеты в красочные, роскошные ливреи, напоминали своим видом декорации некоего спектакля.

И тут же — оборванные крепостные, которых хозяева могли пороть розгами и даже убить; стоящие на перекрестках женщины с детьми — испуганные, истощенные, протягивающие за милостыней худые руки.

С одной из фрейлин, девушкой чуть постарше, Наталия быстро подружилась. Елизавета — так звали новую подругу — была влюблена и, разумеется, нуждалась в наперснице. Наталия подошла для этой роли как никто другой.

Их комнаты располагались рядом, и часто ночами они сидели на постели и болтали.

Елизавета была влюблена в Илико Орбелиани, который признался ей в своих чувствах летом на пикнике. Почти ежедневно из кадетского корпуса тайком приходили письма. Елизавета была в восторге, но Наталии, привыкшей к общению со взрослыми серьезными мужчинами, письма Илико казались детскими и смешными. Но ее подруга была влюблена, для нее Илико являлся образцом совершенства.

На балах и приемах, которые устраивались во дворце почти каждую ночь, она искала только Илико, а если не находила, то считала этот вечер вычеркнутым из жизни.

Наталия не имела представления о любви, но интуитивно чувствовала: Елизавета и Илико слишком молоды и незрелы для женитьбы, хотя искренность их чувства не вызывала сомнений.

Ее удивляло, как мало знает Елизавета о домашнем хозяйстве и вообще о мире, существующем за пределами сверкающего огнями дворца. Имеет ли она понятие, спрашивала себя Наталия, что значит быть женой военного? Жить с ним в захолустных, лишенных всяческих удобств уголках России? Для нее Елизавета была хорошенькой девочкой, этакий мотылек, порхающий по танцевальным залам и ловящий мимолетные поцелуи среди оранжерейных орхидей.

Но как бы то ни было, молодые люди любили друг друга, и после окончания кадетского корпуса Илико собирался свататься. Но произошло несчастье. Царь, пребывая в очередной раз в скверном расположении духа, отправился инспектировать кадетов.

Вечером накануне проверки воспитанники изрядно выпили на шумной пирушке. Русские офицеры нередко позволяли себе подобные излишества, но Илико был очень молод и, в отличие от своих более опытных товарищей, сильно опьянел. Утром он не только опоздал на смотр, но и явился одетым не по форме!

Царь мог быть жестоким, грубым и неуравновешенным. В назидание остальным он сослал юношу в Сибирь.

Наталия с трудом могла поверить в случившееся. Царь показал себя жестоким деспотом не хуже любого восточного правителя. Утешая рыдающую Елизавету, она впервые испытывала незнакомый ужас перед жизнью, в которой происходят подобные случаи. До сих пор Сибирь казалась ей химерой, которой пугали преступников. Теперь она стала реальностью.

Елизавете непременно хотелось знать, какая участь ждет Илико в Сибири, и девушке рассказали, что заключенные работают на рудниках и приисках, в ужасных условиях, полураздетые и голодные, под охраной казаков, которые нередко пускают в ход плети. Заключенным запрещено разговаривать друг с другом, и они умирают медленной мучительной смертью.

После этих рассказов Наталия ловила себя на том, что ей невыносимо смотреть на сокровища, сделанные из драгоценных камней, добываемых в Сибири. Кто знает, каких страданий стоит великолепная ваза из ляпис-лазури? Сколько ударов казацкого кнута стоил сверкающий аметист, красующийся на белоснежной шейке петербургской красавицы? Ей хотелось идти по дворцу с закрытыми глазами, потому что всякий раз, смотря на ониксы и нефриты, розовые кварцы и голубую бирюзу, она видела не их красоту, а отчаяние людей, добывающих их.

Открыто интересоваться подробностями жизни Илико было опасно — в стране действовала тайная полиция. Об ужасном обращении, которому там подвергались беспомощные, несчастные узники, можно было говорить только шепотом. Даже самые высокопоставленные люди России понижали голоса и оглядывались через плечо. Вскоре Наталия обнаружила, что и сама заражена предательским страхом, который, как яд, просачивался во все слои русского общества.

Это было одной из причин, почему она с радостью приняла приглашение своей крестной, княгини Анны Чавчавадзе, пожить у нее в Грузии. Наталия решила взять с собой младшего брата Дмитрия. Хотя тот и был счастлив в новой семье, она считала, что и ему неплохо на время уехать из Петербурга, где сам воздух был отравлен. Грузины чувствовали себя гораздо свободнее и счастливее обитателей севера, их жизнь не омрачала тайная полиция, им не грозила Сибирь.

Княгиня Анна пригласила Наталию, чтобы та подружилась с ее племянницей Ниной, но девушке было скучно с юной княжной, занятой только своей внешностью и не интересовавшейся политическими событиями, волновавшими Наталию не меньше, чем других девочек — наряды.

Когда она жила в Петербурге, ей так не хватало отца, с которым она могла бы обсудить все увиденное и услышанное. Ложась спать, она всякий раз жалела об отсутствии собеседника, который мог объяснить ей, почему все творящиеся жестокости остаются безнаказанными. Не нашла она такого собеседника и в Большом Ауле. Там все думали только о своих страданиях, о недостатке воздуха, плохой одежде и ужасном холоде.

Когда в тесной комнате плакали дети, жаловались слуги, серьезной беседы не получалось. Да и не с кем ей было вести разговоры — княгиня Анна была целиком сосредоточена на детях, которые с трудом переносили тяжелые условия плена.

Все переменилось с того момента, когда она отважилась отправиться в это путешествие в костюме индийского принца под невольным покровительством лорда Этелстана.

Теперь было с кем поговорить: и с лордом, и с офицерами, сопровождавшими их во Владикавказ и Тифлис. А уж во дворце наместника она встретила множество людей, напомнивших ей друзей отца. Она слушала их разговоры о новых научных открытиях, о войне, о новой военной тактике, с помощью которой будет разгромлен Шамиль. Они спорили о Персии, о шахе, о Крыме и британцах, об Афганистане и неизбежной вспышке войны на индийской границе.

Для Наталии эти беседы были глотком свежего воздуха после длительного заключения в темной камере. Она чувствовала, как снова оживает, с удовольствием отмечая, что окружающие поражены обширными познаниями юного принца Раджпута. И несмотря на висящий над ней дамоклов меч, она впервые за долгое время чувствовала себя счастливой.

И хотя лорду Этелстану досаждало ее присутствие, она с нетерпением ждала продолжения путешествия наедине с ним.


Вечер прошел весело, в увлекательных разговорах. На ужине присутствовали пятьдесят человек; в небольшой гостиной играл оркестр.

Уже уходя, Наталия увидела лорда Этелстана, беседовавшего с баронессой.

В платье, которое могло быть сшито только в Париже, эффектная, обольстительная, она, казалось, о чем-то умоляла своего собеседника. Это выглядело очень странно. Просит о новом свидании, решила Наталия и почувствовала новый приступ гнева. Она не могла вынести связь лорда Этелстана с женщиной, которая говорила такие гнусности о заложницах. Но к ее удивлению, лорд поцеловал руку баронессы и подошел к ней, Наталии.

— Думаю, нам пора уходить, — учтиво произнес он.

Уверенная, что знает, почему он хочет покинуть гостей, девушка высоко подняла подбородок, взглянула на него гневными темными глазами и гордо прошла впереди него по чудесной резной лестнице.

Они вошли в гостиную. Свечи в роскошных канделябрах уже были погашены, и комната освещалась слабым светом нескольких свечей в небольших изящных подсвечниках.

Графиня повернулась к лорду.

— Доброй ночи, милорд, — холодно произнесла она. — Надеюсь, вы хорошо развлечетесь с вашей подругой-клеветницей!

Лорд возмутился:

— Это замечание не в вашем характере. Настоящий принц Раджпута не может быть столь бестактным, бесчувственным и дурно воспитанным, чтобы говорить подобные вещи!

— По-вашему, все эти недостатки присущи мне?

— К сожалению, это слишком очевидно!

— Мне, милорд, одинаково отвратительны и ваша клевета, и невоздержанный язычок баронессы. Я не хочу иметь ничего общего с подобной женщиной!

— И со мной, по-видимому, тоже!

Наталия кивнула.

— Ну что ж, есть очень простое средство избавиться от меня, — в словах лорда звучала нескрываемая насмешка, — прекратите этот маскарад и следуйте дальше без меня!