Избавившись от накидки, Эдвард нагнулся и поцеловал ее грудь над вырезом бархатного платья, а она потянула за конец его шелковой ленты, и черные длинные волосы рассыпались по его плечам. Потом она размотала его белый крахмальный шейный платок и безжалостно бросила его на пол.

Эдвард обнял ее за талию и, взяв со столика подсвечник, повел в спальню. Здесь он поставил подсвечник на небольшой письменный стол возле кровати, затворил дверь и стал раздевать Джулию дальше. Вскоре он одолел застежку на ее платье, и оно грудой темно-зеленого бархата упало к ее ногам, но оставалась еще муслиновая нижняя сорочка, чулки с подвязками и бархатные туфельки. Эдвард усадил ее на кровать и, скользнув ладонями вверх по чулку, по очереди развязал обе подвязки. Джулия смотрела на то, как желтоватые блики играют на его черных как смоль волосах, и сердце ее замирало от восторга и наслаждения. Его руки трогали ее, вот они скользнули по ее бедрам вниз, стягивая с ног шелковые чулки. Добравшись до ступней, они стянули чулки вместе с туфельками; теперь на ней не осталось ничего, кроме сорочки.

Вместо того, чтобы встать, Эдвард уткнулся лицом в ее колени и притянул ее к себе. Руки его начали блуждать по ее телу, скользя по всем его изгибам, а рот, то целуя, то покусывая ее через тонкий муслин, двигался вверх к ее груди.

От его близости, от прикосновений и поцелуев Джулию пронзило острое наслаждение.

Поднявшись с пола, Эдвард торопливо снял сюртук и жилет, потом сел на кровать спиной к Джулии и с немалым усилием стянул с себя высокие сапоги. В это время руки Джулии скользнули от ворота его белой рубахи вниз и, словно сами собою, обвились вокруг его талии.

– Джулия, – прошептал он, локтями прижимая ее руки к своему животу, и собственное имя показалось ей легким ветерком в летний день. Она быстро перегнулась через его плечо, и губы их слились в жарком поцелуе. В следующую секунду Эдвард повернулся к ней всем телом и, навалившись на нее, начал целовать ее страстно и глубоко. Она нашла его руки и сжала их изо всей силы.

Привстав, Эдвард прошептал:

– Я люблю тебя. – Его дыхание сбивалось, в серых глазах горела мольба.

– Эдвард! – выдохнула она в волосы, потому что в этот момент он перекатился на спину. Все еще не выпуская его рук, Джулия изогнулась, стараясь устроиться на нем удобнее.

Ей казалось, что они с ним качаются в утлой лодчонке на бурных волнах огромного озера, от этого у нее кружилась голова и в то же время было необъяснимо весело и хорошо.

– В Брюсселе я измучаю тебя своей любовью, – пообещал он.

Чтобы не говорить, что она не едет с ним в Брюссель, она прижалась губами к его губам. Пока что ей хотелось только любить, только принадлежать ему, чтобы потом – как бы ни сложилась их жизнь в последующие месяцы – не жалеть об упущенной возможности.

Пальцы Джулии, скользнувшие под его рубаху, наткнулись на жесткие волоски на его груди. Она безумно хотела его. Она хотела стать частью его, отныне и навеки. Ощутив ее пальцы на своей груди, Эдвард невольно застонал и, выпрямившись, стащил с себя рубашку. Она снова начала ласкать его; ее губы медленно двигались от его щеки к шее и груди.

Их руки, его и ее, скользили по телам друг друга, лаская и изучая. Джулия едва могла дышать. Сколько раз она мечтала об этом, сколько раз просыпалась утром от неутоленного желания, мучившего ее потом весь день!.. Ах, много, много раз.

Эдвард стянул с нее через голову тонкую сорочку и бросил на пол. Потом он снова лег сверху и начал ладонями гладить ее бедра. Вместе с теплотой и тяжестью его тела в сердце Джулии вливалось несравненное ощущение довольства и покоя.

Эдвард оставил ее еще на миг, чтобы снять с себя панталоны и чулки. Потом, подняв Джулия с кровати, он прижал ее к себе и приник губами к ее губам.

Наконец он откинул покрывало, уложил ее на постель, осторожно опустился сверху и слился с нею.

Все мысли покинули Джулию, а сердце взлетело к высотам неведомого прежде блаженства. Размеренные движения Эдварда, казалось, совпадали с биением самой жизни, с вечным ритмом желания и любви. Счастье переполнило Джулию до краев и выкатилось слезами из ее глаз. «Тебе больно?» – спросил Эдвард, осушая ее слезы поцелуями, но ей не было больно, ей было хорошо, и она сказала ему об этом. Его поцелуи сделались горячее, а движения глубже и сильнее. Джулия помнила только, что любит его и что ее любовь невозможно выразить никакими словами. Кажется, она бессознательно царапала ногтями его спину; кровь гудела у нее в голове и разбегалась волнами наслаждения по всему телу.

Эдвард стал двигаться быстрее, и она начала задыхаться. Наслаждение пронзило ее своим острием, и она закричала. Крепко обхватив ее за талию, Эдвард заставлял ее взлетать все выше и выше, пока безумный вихрь не подхватил ее и не подкинул до самых небес. Сиявшая внутри ее белизна вдруг окрасилась в яркий малиновый цвет, потом в фиолетовый, синий и, наконец, в изумрудно-зеленый, цвет неземного довольства и покоя. Да, перед нею расстилался рай со всем его великолепным бесстыдством и девственной чистотой.

Все горести стоили одной этой минуты, подумала она. За такую роскошную, божественную любовь можно было отдать все, что угодно.

Все еще щурясь от ослепительного изумрудно-зеленого света, Джулия покосилась на Эдварда, лежавшего рядом. По тому, как часто и глубоко вздымалась его грудь, она видела, что ему так же хорошо, как ей. Из ее глаз снова выкатились слезы. Она думала о том, что Эдвард Блэкторн навсегда останется ее единственным возлюбленным, ее мужем, как бы упорно ни разводила их жизнь.

Когда его дыхание восстановилось, он сказал:

– Пора в дорогу. Завтра Веллингтон будет ждать меня в Брюсселе, я не могу его подвести. По пути заедем к Грийону, скажем обо всем твоим сестрам, а потом…

Она зажала ему рот рукой.

– Эдвард, я очень, очень тебя люблю, но… – Она помолчала, собираясь с духом. – Я не могу поехать с тобой в Брюссель. Во всяком случае, пока.

Тотчас она почувствовала, как все его тело напряглось.

– Как ты сказала?

– Я не могу ехать с тобой. Я должна сейчас быть со своими сестрами.

Он немного отодвинулся и привстал на локте, чтобы видеть ее глаза. Джулия провела рукой по его щеке.

– Я не могу поехать с тобой в Брюссель. Потом – возможно, но сейчас я просто не имею на это права. Пойми меня. Я должна сначала устроить сестер.

Лицо Эдварда потемнело, он сел. Теперь он смотрел на нее так, будто она только что вонзила в него нож.

– Значит, ты не едешь со мной, – деревянным голосом произнес он. – Ну что ж, все ясно. Да, глупо было рассчитывать на твою преданность. Стало быть, так. – Еще некоторое время он, тяжело дыша, сидел на постели, потом встал и занялся своим туалетом.

Джулия молча следила за ним. Ей нечего было сказать, чтобы смягчить его гнев или облегчить боль. Набросив сюртук на плечи, он вышел в соседнюю комнату. Вскоре оттуда послышались приглушенные ругательства: очевидно, платок не хотел завязываться. Джулия знала, что даже в спокойные минуты не всякий мужчина мог справиться с полосой накрахмаленной материи, а уж Эдварду в его нынешнем состоянии такая задача и вовсе могла оказаться не по плечу.

Эта мысль вызвала бы у нее улыбку, но улыбаться не было сил. Лежа в постели лицом вниз, она уже сейчас тосковала по Эдварду и гадала, простит ли он ее: ведь она опять поставила свой долг выше любви.

Когда он вернулся в спальню и подошел к кровати, она повернулась на спину, чтобы лучше видеть его. Он стоял перед нею уже совершенно одетый, в безукоризненно сшитом плаще. Высокий, красивый. Любимый.

– Мне пора, – холодно сказал он.

Глядя на него почти равнодушно, она задала вопрос, которым, вероятно, надеялась поколебать его уверенность.

– Почему ты покидаешь меня?

По его удивленному лицу Джулия поняла, что вопрос достиг цели.

– Потому что я должен ехать в Брюссель. Меня ждут там.

– Мне ты нужен здесь, – бесстрастно ответила она.

Эдвард слегка прищурился.

– Ты прекрасно знаешь, что я не могу остаться.

– Если бы любил, смог бы. – Она глядела ему прямо в глаза, словно пытаясь внушить мысль о том, что ее решение остаться в Лондоне не менее обоснованно, чем его отъезд.

– Что за чушь? – вспылил он.

– Отчего же чушь? До сих пор я ни разу не просила тебя остаться, потому что понимала: ты выполняешь свой долг. Но у меня тоже есть долг, ты же не хочешь этого понять.

– Это не одно и то же.

Джулия устало отвела глаза.

– В таком случае, нам, вероятно, нечего обсуждать.

Эдвард долго – как ей показалось, бесконечно долго – стоял около кровати. Даже не глядя на него, она чувствовала исходивший от него гнев.

Когда он заговорил, голос его звучал еще холоднее, чем прежде.

– Оденься, пожалуйста. Я найму тебе экипаж. Я не могу ехать, пока ты здесь. – С этими словами он по-военному развернулся и вышел из комнаты.

Через несколько минут Джулия спустилась с крыльца и ступила на каменные плиты тротуара. Подсаживая ее в карету, Эдвард не поцеловал ее и не выказал никаких признаков сочувствия или теплоты.

Джулия откинула голову на спинку сиденья. Ей не хотелось запоминать Эдварда таким, каким он был с нею в эти последние минуты, поэтому она закрыла глаза и позволила себе снова унестись в ту изумрудно-зеленую высь, которую ей довелось познать сегодня в его объятьях.

Что-то ждет их обоих в будущем? – думала она.

Увидятся ли они снова?

* * *

Сэр Перран проснулся оттого, что солнечный луч упал на его лицо. Лежа в постели и вспоминая в высшей степени удачный вчерашний вечер, он, впервые за много недель, испытывал ничем не омраченное довольство. Довольство сияло в его улыбке и приятно растекалось по всем его членам. Что ж, думал он, и месть может быть сладостной.

Слова Джулии о том, что она якобы уходит от него, он счел пустой угрозой, недостойной даже минутного внимания. Во-первых, идти ей некуда, во-вторых, сейчас для нее важнее всего сохранить хотя бы видимость приличий, в третьих, у нее нет денег.