– Он был недостоин тебя, – сказала Каролина. – Я ведь видела, как ты старалась, делала все, что могла. И если он оказался глух к голосу твоего сердца… Мне жаль его, но теперь ему придется расплачиваться за собственную черствость и бездушие.

После этих слов сестры Джулия вздохнула с невольным облегчением и перешла к делам практическим.

– Думаю, что на вырученные за изумруд деньги мы с вами как-нибудь протянем несколько месяцев, а там… – Не очень хорошо представляя, что «там», она нахмурилась и покачала головой.

– А там, – Элизабет решительно положила руку на ее плечо, – мы что-нибудь придумаем – или мы не дочери леди Делабоул! Неужто мы сами, без помощи такого ничтожного человека, как твой муж, не сможем устроить свое будущее?

Джулия улыбнулась в ответ.

– Спасибо, Элизабет, я всегда считала тебя сильной натурой… и кроме того, ты совершенно права! Но сейчас, коль скоро мы с вами все решили, надо спешить. Чем дольше мы пробудем под этим кровом, тем больше времени предоставим сэру Перрану для всякого рода ухищрений. Если же мы съедем немедленно, то ему гораздо труднее будет предпринять против нас что бы то ни было – разве что с грандиозным скандалом, на который он вряд ли пойдет.

В этот момент на пороге появился Григсон. За плечом у него маячили лица лакеев и служанок, поэтому разговор о будущем пришлось прервать, и весь дом скоро загудел от спешных сборов.

Через час, около одиннадцати вечера, Джулия и ее сестры покинули дом на Гроувенор-сквер.

* * *

Когда сэр Перран, пребывающий после двух бутылок кларета в состоянии приятной легкости, вернулся из клуба, дом встретил его непривычной тишиной. Почему-то дверь ему отпер не Григсон, а лакей, но баронет не обратил на это особого внимания. Сегодня ему удалось выиграть у приезжего молодого дурня целых пять тысяч фунтов, а большего удовольствия, чем обчистить дурака, сэр Перран просто не мог себе представить.

Он поднялся к себе в спальню и мгновенно уснул, как ребенок, получивший желанную игрушку.

* * *

Благополучно разместив сестер в гостинице, Джулия наняла у подъезда первый попавшийся экипаж и поехала на Хаф-Мун-стрит, где квартировал майор Блэкторн. Покачиваясь на обшарпанном сиденье, она скользила рассеянным взглядом по отсветам газовых ламп на каменных плитах тротуара. Серая лондонская дымка – смесь угольного дыма и тумана, ползущего то ли из Темзы, то ли из низких облаков над головой, – растекалась по всем улочкам и скрадывала очертания ночных крыш. В тумане было свое очарование: от него силуэты домов казались странно размытыми, тени загадочно покачивались, а над тротуарами висели призрачные шары света от газовых ламп. Шары висели неподвижно, но стоило мимо проехать какой-нибудь карете или экипажу, как свет в них начинал клубиться и волноваться, как живой.

Джулия вслушивалась в мерное цоканье копыт, и на душе у нее было спокойно и хорошо, словно она только что вернулась домой после долгих скитаний. Смех из окон и из встречных колясок и экипажей неправдоподобно далеко разносился в ночном городе.

Когда она подъехала к дому майора Блэкторна, сам майор в низко надвинутой на глаза шляпе и плаще с многослойной пелериной стоял посреди тротуара и отдавал распоряжения своему денщику. Экипаж остановился совсем рядом с ним, и сердце Джулии забилось сильнее. Но Эдвард, внимание которого было целиком поглощено чемоданами и сундуками, даже не повернул головы на стук колес. В этом не было ничего удивительного: здесь, в Мейфэре, кареты подъезжали и отъезжали почти от всех домов в любое время дня и ночи. Даже когда Джулия уже спустилась с подножки экипажа и расплатилась с возницей, он все еще не замечал ее.

– Нет-нет, это лучше поставь мне в ноги, – говорил он.

Может быть, это все сон? – вдруг подумалось ей. Сердце гулко колотилось у нее в груди, она слышала стук собственных каблучков по каменным плитам и чувствовала влажную прохладу тумана на щеках, однако ощущение сна не проходило.

Когда экипаж отъехал, она не подошла к Эдварду, а осталась стоять на обочине, с интересом разглядывая его длинный плащ, перевязанные лентой черные волосы и сдвинутую на глаза шляпу. Голос его, вероятно, из-за тумана и темноты, звучал мягко и бархатисто, как виолончель. Джулия закрыла глаза и вслушалась.

– Черт бы побрал этот сундук! – воскликнул в этот момент Эдвард. – Из-за него будем ехать, согнувшись в три погибели, как у блохи в заднице! Я же говорил, что надо нанять вторую карету – для багажа!..

Джулия закусила губу. У блохи в заднице! Ей нестерпимо хотелось рассмеяться, но момент был слишком неловкий. Она никогда не слышала от него подобных выражений – но ведь он был солдат. Боже, что он подумает, когда поймет, что она все слышала?

– Эдвард, – негромко позвала она, решив, что пора дать о себе знать.

Обернувшись, он застыл с открытым ртом.

– Джулия! – вымолвил наконец он после долгой паузы. – Ты… здесь? Я уже собрался уезжать. И давно ты здесь стоишь? Боюсь, мне придется просить у тебя прощения… Ой-ой, что я говорил!..

– Плевала я на то, что ты говорил. Слава Богу, что я тебе застала.

Он взял ее за локоть, отвел в сторону и заговорил шепотом.

– Зачем ты приехала?.. Как ты хороша при этом свете! – Он быстро провел пальцем по ее щеке. – Скажи, ничего не случилось? Когда я уходил, дядя был чертовски зол.

В эту минуту Джулия не думала ни о приличиях, ни о собственной репутации. Поэтому, хотя мимо проезжали кареты и слуга Эдварда разглядывал ее с нескрываемым любопытством, она спокойно взяла одетую в перчатку руку Эдварда и поднесла к своей щеке. Потом она привстала на цыпочки, легко поцеловала его в губы и сказала:

– Я должна была проститься с тобой.

Неожиданно ей стало страшно. Видимо, собственные неприятности так ее поглотили, что только теперь, глядя на чемоданы, составленные у подножки дорожной кареты, она вдруг осознала, что он едет в Брюссель не отдыхать, а возвращается к месту службы.

– Скажи, Джулия, что случилось? – настаивал он. – Черт, я так и знал, что надо было тогда догнать его… вернее, тебя! Он что… посмел поднять на тебя руку?

– Нет. – Джулия покачала головой, не отводя взгляда от его встревоженных любящих глаз. – Знаешь, я только сейчас поняла, что ты едешь на войну.

– Все будет хорошо, – твердо сказал он и прижал обе ее руки к своей груди. – Поверь, я никогда без надобности не иду на риск. – Он немного помолчал и, с улыбкой глядя на нее, добавил: – Разве что в очень редких случаях.

Джулия вздохнула.

– Знаю, что это глупо, но я только теперь начинаю понимать, что ты солдат. – На миг сердце тревожно замерло у нее в груди. Наверное, подумала она, так чувствуют себя все офицерские жены, прощаясь со своими мужьями. – Как я могла не понимать этого раньше? – Она медленно покачала головой.

Вместо ответа он наклонился к ней и поцеловал прямо в губы. От его поцелуя Джулии, как и всегда, стало хорошо. Она постаралась отбросить все страхи и насладиться близостью с любимым, тем более что времени для этого у нее, как видно, было в обрез. Они стояли в клубах тумана, прижавшись друг к другу, и Джулия согласилась бы стоять так вечно, но надо было рассказать Эдварду о том, что произошло после ее ухода из дома леди Тревонанс, поэтому она отстранилась от него и заговорила:

– Эдвард, я нашла их, я нашла твои письма. Я для того тогда и торопилась на Гроувенор-сквер, чтобы попасть раньше твоего дяди в его кабинет и разыскать письма, которые он недавно читал. Я нашла их в столе, и это оказались твои письма, те самые, которые ты писал мне прошлым летом. Все это время они были у него. До сих пор не могу поверить!..

– Я знал это, – глухо отозвался Эдвард. – Как только ты обмолвилась о том, что застала его за чтением писем, я сразу понял, что это были за письма.

– Но это же чудовищно! Как можно опуститься до такой низости?.. Эдвард, я хочу сказать тебе еще кое-что. Я… я ушла от него. Мы все, вместе с сестрами, поселились пока у Грийона. Я поняла, что не могу больше быть его женой.

– Джулия! – воскликнул он, крепко обхватив ее обеими руками за талию. – Значит, я могу надеяться?..

– Да, – улыбаясь, прошептала она.

Лицо его озарилось не сдерживаемой уже радостью.

– Родная моя! – Он стиснул ее в объятиях. Она слабо вскрикнула, но его губы зажали ей рот. Ее руки обвились вокруг его шеи, и он начал целовать ее сильно и страстно, отрываясь только затем, чтобы шептать ей слова любви и что с этого дня они будут вместе всегда, всегда…

Впервые за много месяцев Джулия дала волю своему сердцу.

– Я люблю тебя, – страстно шептала она, чувствуя его губы на своих губах, щеках, глазах.

– Мы едем вместе, – шептал он. – Ты должна ехать со мной, Джулия. С сегодняшнего дня мы с тобою будем вместе!..

Слезы на ее ресницах дрогнули и скатились по щекам. В эту минуту у нее не было мужества разуверять его.

– Войдем в дом! – прошептала она. – Пожалуйста!

Эдвард, который уже осушал поцелуями ее лицо, застыл на секунду, словно плохо понимая, где он и что сейчас должен сделать.

– Сколько у нас времени до отплытия? – спросил он своего слугу.

– Час-другой, не больше, – отвечал денщик. – Отлив ждать не будет.

Эдвард напряженно глядел на Джулию, видимо, думая о своем.

– Пойдем, – сказал он наконец и, взяв ее под локоть, направился к крыльцу.

Когда они вошли, Эдвард прежде всего запер дверь, швырнул шляпу на ближайший стул и зажег на столике у входа подсвечник в пять свечей. Комната осветилась мягким желтоватым светом. Он быстро расстегнул свой плащ и, сбросив его с плеч прямо на пол, занялся зеленой бархатной накидкой Джулии.

Некоторое время она молча наблюдала, как он неловко борется с рядом пуговиц, и наконец, рассмеявшись, спросила, удобно ли ему в перчатках. Эдвард тоже рассмеялся, пылко поцеловал ее и стянул лайковые перчатки. После этого дело у него пошло гораздо быстрее. Пока он расстегивал мелкие пуговки, Джулия гладила и целовала его лоб, щеки и губы.