В том же полубессознательном состоянии она сошла с крыльца, села в наемную карету и доехала до Гроувенор-сквер. Мысли ее продолжали двигаться какими-то странными скачками, и она даже не заметила, как вошла в дом. Пока Григсон расплачивался с возницей, она направилась прямиком в кабинет и, подбежав к полированному столу, выдвинула все четыре незапертых ящика. Ни в одном из них писем не оказалось; видимо, они хранились в нижнем правом ящике, который запирался на ключ. Джулия взяла со стола тяжелую бронзовую статуэтку, хорошенько прицелилась и с силой ударила ею по верхнему краю ящика – раз, другой, третий, – пока драгоценная древесина не искрошилась и язычок не выскочил из замка.

Внутри она увидела то, в чем, собственно, уже не сомневалась. Эдвард оказался прав: в ящике лежали его письма, бесследно канувшие еще прошлым летом. Теперь все встало на свои места, словно эта маленькая аккуратная пачка писем была последним кусочком головоломки, которая целых девять месяцев не давала ей покоя.

История ее замужества окончилась.

Подняв глаза, Джулия встретилась с изумленным взглядом сэра Перрана, стоявшего на пороге.

– Вы не имеете права… – холодно начал он.

Джулия презрительно рассмеялась.

– Не имею? Полно, Перран, вы прекрасно знаете, что имею!.. А теперь я скажу вам то, что вы сами говорили Эдварду прошлым летом: надеюсь, перед лицом обстоятельств вы сумеете вести себя как благородный человек.

Глаза баронета снова угрожающе вспыхнули, он шагнул вперед.

– Да как вы смеете?..

– Смею, потому что отныне я ничем вам не обязана. Я ухожу от вас, Перран, и забираю с собою сестер. К завтрашнему утру нас здесь уже не будет.

По тому, как раздувались ноздри сэра Перрана и как сжимались и разжимались его кулаки, было видно, что он старается овладеть собою. Взгляд его был устремлен не на Джулию, а на письма в ее руке. Через минуту, видимо, несколько успокоившись, он заговорил.

– Я еду в клуб. Когда я вернусь, извольте быть дома. Чтобы содержать сестер, нужны деньги, а вы, смею вам напомнить, нищая. Как я уже говорил, завтра мы едем в Бат.

Джулия не пыталась с ним спорить. Вместо этого она высказала мысль, почему-то занимавшую ее в эту минуту больше всего.

– Все-таки вы глупец, – сказала она. – Вы могли бы получить от меня все, что угодно: мою любовь, мое тело, мою преданность, моих детей. На что вы все это променяли? Зачем вы так мучили меня? Чего достигли? Испортили жизнь и себе. Забавно думать, что до замужества я видела в вас прекрасную, возвышенную натуру и лишь потом убедилась: ваша натура такова, какой ей выгодно быть для достижения вашей очередной цели… Раньше я готова была на все ради вас – но это прошло. Теперь вы для меня никто.

На его скулах заходили желваки, но он снова сдержался и не сказал слов, которые рвались у него с языка, лишь повторил:

– Когда я вернусь, вы должны быть в постели. Это все. Спокойной ночи.

С этими словами сэр Перран развернулся и прямо, не хромая, зашагал прочь по коридору.

22

После его ухода Джулия забрала письма и ушла в свою спальню. Сидя в кресле возле дубового резного шкафа, она разворачивала исписанные листки один за другим и прочитывала их при свете свечи. От слов любви, которыми полна была каждая страница, у нее кружилась голова. Ей чудилось, что за окном сейчас не весна, а лето, прошлое лето, а сама она, с письмами Эдварда и стаканом лимонада, сидит в кресле на длинной хатерлейской террасе и читает и перечитывает их без конца.

Вспоминая безысходное отчаяние, владевшее ею прошлым летом, она невольно представляла, как бы могло все обернуться, будь у нее тогда возможность прочесть все то, что Эдвард писал ей о своей любви, о первых контрактах на поставки камня из карьера и о том, что к его следующему месту назначения они поедут уже вдвоем. Он хотел бы служить в Индии, потому что там начиналась военная карьера Веллингтона.

Увы, и у нее и у Эдварда все вышло совсем не так, как виделось. Она стала женой сэра Перрана, ему же предстоит опять участвовать в сражениях, потому что война вернулась в Европу.

Писем оказалось пятнадцать, и в каждом из них было восхищение и любовь к ней, а в последних, кроме того, растущее беспокойство: почему она до сих пор ему не ответила?

Когда Джулия дочитала почти все, послышался негромкий стук в дверь и вслед за ним голос Григсона, который хотел с нею о чем-то поговорить.

– Войдите, – отозвалась она, поднимая глаза. Лицо старого дворецкого показалось ей встревоженным. – Что-нибудь случилось?

– Миледи, – медленно заговорил он. – Я очень надеюсь, что вы не станете судить меня слишком строго, но вышло так, что я слышал ваш последний разговор с сэром Перраном.

Джулия с притворной серьезностью неодобрительно покачала головой.

Дворецкий слегка поклонился.

– Простите мою дерзость, – продолжал он, – но я хотел бы спросить: вы уже решили, куда именно будете переезжать?

– Полагаю, что на первое время подойдет гостиница Грийона, ну а потом я постараюсь подыскать какую-нибудь квартиру до конца сезона.

Брови Григсона удивленно приподнялись, и Джулия догадалась, что он, как и вся прислуга в доме, прекрасно осведомлен о состоянии ее личных финансов.

– Миледи… – начал он. – Простите, если я вмешиваюсь не в свое дело, но ведь расходы в таком случае будут немалые… Как вы собираетесь их оплачивать? – Глаза дворецкого смотрели на нее с отеческой заботой.

Джулия улыбнулась.

– Их оплатит моя бедная мама…

Григсон уставился на нее как на умалишенную.

– Как вы сказали, миледи?

Джулия печально улыбнулась.

– Я хочу продать ее кольцо.

– А, понятно. – Старик расплылся в улыбке и, немного потоптавшись на месте, продолжал: – Тогда у меня к вам еще вопрос. Скажите, миледи, может быть… вам понадобятся мои услуги – хотя бы в ближайшие несколько недель?

Он смотрел на нее с такой нескрываемой надеждой, что сердце Джулии невольно исполнилось благодарности.

– О да, Григсон, непременно понадобятся.

Преданный слуга вздохнул с облегчением.

– В таком случае я прослежу, чтобы все ваши вещи были как можно скорее уложены и – если, конечно, вам будет угодно, – договорюсь о комнатах в гостинице.

– Очень даже угодно, Григсон. Я рада, что у меня есть такой друг, как вы. – Когда он уже поклонился, она попросила: – Пожалуйста, пришлите ко мне моих сестер.

– Хорошо, миледи.

После его ухода Джулия какое-то время сидела, прижав письмо Эдварда к губам, потом ее вдруг осенила новая мысль. Положим, она не может ехать в Брюссель, потому что долг велит ей сейчас быть в Лондоне, рядом с сестрами, – но ведь она вполне может попрощаться с Эдвардом до отъезда, увидеться с ним еще раз!.. Он будет целовать ее, и сегодня она уже не будет ему ничего запрещать. Сердце ее часто заколотилось.

Через несколько минут сестры собрались в ее спальне. Первой вошла Элизабет; ее черные волосы были скручены в узел на затылке и украшены белоснежным страусовым пером. За нею появилась Каролина – тоже черноволосая, но причесанная совсем в другом стиле: с ее затылка ниспадали роскошные черные локоны, перевитые лентами и нитками мелкого жемчуга. Последней явилась Аннабелла с толстой косой, уложенной короной вокруг головы. Несколько золотых завитков на лбу придавали ей проказливый вид, который, впрочем, вполне отвечал ее натуре.

Джулия лучезарно улыбнулась всем троим.

– У меня для вас есть новости и весьма важные. Сегодня вечером мой муж вошел в комнату в тот момент, когда я целовалась с майором Блэкторном, и устроил мне сцену. Он обвинил меня в неверности и намерен под этим предлогом увезти нас всех обратно в Бат. Я же считаю, что нам с вами лучше остаться в Лондоне и поселиться пока хотя бы у Грийона, однако мне хотелось бы знать ваше мнение. Может быть, вы хотите вернуться в Бат?

Элизабет вытаращила на нее изумленные голубые глаза.

– Ты целовалась с Блэкторном?! Джулия! Ни за что бы не подумала, что ты на такое способна. Как это безнравственно и как… прекрасно!

– Я люблю его, – просто сказала Джулия. – И, думаю, буду любить всегда. Но – ты не сказала, согласна ли ты ехать в Хатерлей?

– Разумеется, нет! Во всяком случае, не сейчас. Вот только что мы можем сделать?

Не отвечая на вопрос, Джулия обернулась к Каролине.

– Ну а ты что скажешь, Каро? Хочешь вернуться в Бат?

Каролина решительно помотала головой.

– Нет. По правде сказать, я не ожидала, что в Лондоне окажется так интересно. Но… сэр Перран, вероятно, лопался от злости. Ты не боишься, что, когда ты сообщишь ему о своем решении, он разозлится еще сильнее?

– Не боюсь. – Джулия сощурилась. – Уж не знаю, почему, но я вообще его больше не боюсь. У меня не осталось в отношении его никаких чувств, кроме уверенности, что жить с ним я не могу. – Она с улыбкой обернулась к Аннабелле. – А ты, Анни?

– В Бат? Когда я только что поняла, что такое Лондон? – Аннабелла капризно топнула ножкой. – Ну уж нет! Вот только… сможем ли мы платить за гостиницу? Ведь у Грийона, наверное, очень дорого?..

– Да, милые мои сестренки, наши с вами финансы весьма скромные. Я еще не совсем точно представляю, как мы будем бороться за себя дальше, – ну а пока мне придется продать мамино кольцо. Нет-нет, не отговаривайте меня! Я уверена, что мама бы одобрила мое решение. Далее: вы, конечно, понимаете, что сэр Перран не выразит особого восторга по поводу нашего отъезда и постарается с нами расквитаться. Я намерена в самое ближайшее время посоветоваться с леди Тревонанс – думаю, с ее помощью мы как-нибудь с ним справимся. Но теперь я должна рассказать вам еще кое-что… о своем супруге.

Опустив глаза на письма, все еще лежавшие у нее на коленях, она поведала сестрам историю, которая началась прошлым летом и закончилась только что. Дослушав до конца, взволнованные сестры с трех сторон обступили ее кресло.