Подъезжая к дому на Баркли-сквер, он откинулся на мягкую спинку сиденья и удовлетворенно вздохнул. Очень скоро, возможно, завтра, он увезет свою жену обратно в Бат.

* * *

Стоя на пороге строгой гостиной леди Тревонанс, Джулия смотрела на Эдварда и не верила своим глазам. Дворецкий маркизы уже уведомил ее о том, что самой леди Тревонанс дома нет, но что майор Блэкторн – с ведома ее милости – ожидает леди Блэкторн в Голубой гостиной.

Портьеры на окнах были задернуты. Эдвард стоял у камина, опершись одной ногой на прогретый кирпич, и глядел на красные угли. Дворецкий не докладывал об ее приходе, а Эдвард, по-видимому, глубоко задумался, так как до сих пор не замечал ее. Почему-то он был не во фраке, а в синем сюртуке, начищенных ботфортах и бриджах цвета буйволовой кожи, словно собрался в дорогу.

Присмотревшись внимательнее, Джулия заметила в его лице странную сосредоточенность. На его скулах ходили желваки, он был явно чем-то встревожен, и его тревога тотчас передалась ей.

– Что случилось, Эдвард? – Быстрыми шагами она пересекла гостиную и приблизилась к нему.

Эдвард обернулся, и в ту же секунду она шагнула в его объятия.

– Слава Богу, что ты приехала, – шепнул он ей в ухо, крепко прижимая ее к себе.

– Я не знала, что ты здесь, ведь посыльный был от леди Тревонанс.

– Это чтобы не создавать тебе лишних осложнений, – сказал он и погладил ее щеку. Серые глаза жадно смотрели на нее. Не говоря больше ни слова, он нагнулся и приник к ней губами.

Силы тотчас покинули Джулию, и она при всем желании не смогла бы его оттолкнуть. И, как всегда, когда его руки смыкались у нее на спине, ей показалось, будто они, обнявшись, падают со скалы, и она крепче вцепилась в него и разомкнула губы, чтобы он мог завладеть ее ртом. Муж, сестры, общество с его правилами – ничего этого не было сейчас для нее; только Эдвард и любовь к нему. Зачем она не дождалась его тогда, в июле? Зачем поддалась на уговоры сэра Перрана, посулившего ей удобства и покой? Ведь, если бы не это, она могла бы теперь быть женою Эдварда.

Наконец, оторвавшись от нее, он взял ее за плечи и заставил смотреть себе в глаза.

– Скоро, а точнее, завтра рано утром, я уезжаю в Брюссель. Джулия, я хочу, чтобы ты поехала со мной. Ты нужна мне. Я не знаю, что ждет меня во Франции, когда я вернусь и вернусь ли вообще. Знаю только, что раз Наполеон опять на троне и союзники объявили ему войну, то сражение неизбежно. Веллингтон полагает, что оно должно произойти через два месяца, в июне. Прошу тебя, поедем со мной в Брюссель! Мы будем там вместе – я все устрою.

Джулия зажмурилась изо всех сил. Ехать с ним, быть с ним ей хотелось больше самой жизни; но она не могла.

– То, о чем ты просишь, невозможно. Совершенно невозможно. Я не понимаю, как мы с тобою там можем быть вместе… Но дело не в этом. Сестры – что станется с ними? Думаешь, узнав о нашем с тобой побеге, твой дядя будет и дальше великодушно заботиться о них?

Серые глаза наполнились невыразимой тоской.

– Я забыл все, кроме моей любви к тебе, Джулия, – прошептал он. – Я хочу только быть с тобой… Хочу знать, что всегда, что бы ни случилось, ты будешь ждать меня.

– Боже, как я хочу ответить тебе «да»!.. Быть твоей женой…

Он снова начал целовать ее, и теперь она могла думать только о том, какие у него нежные губы и сильные руки и как его ноги, прижатые к ее ногам, жгут ее сквозь платье. Возможно, она прощалась с ним сейчас в последний раз, и от этого каждое его прикосновение, каждый поцелуй на ее лице, шее, губах, каждое движение его языка дарило ей невыразимое блаженство и вместе с тем причиняло невыносимую боль.

Дышала ли она? Она не знала. Касались ли ее ноги ковра? Она не чувствовала этого. Был ли то день или ночь, весна или осень, апрель или сентябрь? Она не знала, забыла. Время словно остановилось и, однако, мчалось вперед с пугающей быстротой. Вся ее жизнь провалилась куда-то, остались только слова любви, которые Эдвард шептал ей на ухо. В эту минуту он один существовал для нее, и она льнула к нему, гладила ладонью его лоб и щеки, чувствовала его сильное гибкое тело под тканью сюртука. Его руки ласкали ее там, где было нельзя, но она не запрещала ему ничего и думала лишь о том, увидятся ли они снова. Нестерпимо острое желание пронзило все ее существо.

Снизу, вероятно, с первого этажа, до нее словно сквозь туман долетели какие-то едва различимые звуки. В дальнем углу сознания шевельнулась смутно тревожащая мысль, но поцелуи Эдварда и вкус его любви на губах были сейчас гораздо важнее.

Звуки, на сей раз голоса, послышались ближе. Она уже пообещала себе, что этот поцелуй будет последним, но звон в ушах все усиливался, и она позволила ему целовать себя снова, и его губы огнем обжигали ее щеку, ухо, шею.

Наконец, когда она уже пыталась высвободиться, шепча, что ей пора, дверь гостиной рывком распахнулась. Джулия в этот момент упиралась ему руками в грудь, но ее ноги были по-прежнему прижаты к его ногам, а Эдвард одной рукой удерживал ее за плечо, чтобы она не уходила, другой гладил ее щеку.

При виде мужа и с ним дворецкого леди Тревонанс, у которого лицо было неестественно красное, кровь вдруг словно похолодела у Джулии в жилах.

– Прелестно, просто прелестно! – Опираясь на трость, сэр Перран переводил взгляд с жены на племянника и обратно. – Так вот как вы держите свое слово? – патетически воскликнул он, поймав взгляд Джулии. – По дороге в «Уайтс» я вспомнил, что забыл свою табакерку, пришлось вернуться за нею на Гроувенор-сквер. Каково же было мое удивление, когда, подъезжая, я увидел собственную жену, которая садилась в наемный экипаж. Любопытно, сказал я сам себе, куда же она направляется? Любопытство, друг мой, вот что заставило меня поехать за вами – и увы, вот к чему оно меня привело! Вы, по всей видимости, считаете меня глупцом? Что ж, скоро мы увидим, кто из нас окажется глупее. Смею вас уверить, что патронессы Дома Алмака вряд ли пожелают видеть в числе своих гостей молодую замужнюю даму столь легкого поведения. Я, со своей стороны, позабочусь о том, чтобы принцесса Эстергази была осведомлена о вашей сегодняшней «прогулке». Думаю, нет нужды сомневаться, что приглашения, которыми вы так дорожили, будут завтра же объявлены недействительными. – И, назидательно качнув головой, баронет перевел взгляд на своего племянника.

При этом в его глазах сверкнула такая неприкрытая ненависть, что Джулия еще больше похолодела, но все же попыталась вмешаться.

– Я… пришла попрощаться с вашим племянником, – запинаясь, проговорила она. – Завтра утром он уезжает в Брюссель, и… мы больше с ним не увидимся.

– Вот как! – Сэр Перран насмешливо приподнял бровь и, знаком приказав дворецкому удалиться, неторопливо двинулся в сторону камина. – Что ж, очень возможно! Его ведь могут убить в сражении.

– Перран, отвезите меня домой, – собрав все свое мужество, твердо проговорила Джулия. – Дальнейшие выяснения ни к чему не приведут.

Она попыталась вырваться, но Эдвард крепко держал ее за руку.

– Не уезжай с ним, – сказал он.

– Ах, не уезжать? – язвительно воскликнул сэр Перран, остановившись в двух шагах от племянника. – Со мной – не уезжать? А с кем же, позволь спросить, ей уезжать? С тобой, у которого ни гроша в кошельке? Вот это будет чудесно! В Брюсселе ты, верно, отведешь ее в какую-нибудь жалкую лачугу, этакое миленькое любовное гнездышко… с крысами! Ах, как романтично! А ее сестры? Думаешь, сегодняшний позор Джулии не отразится на их будущем? Любопытно, где теперь ты собираешься искать им всем женихов…

– Да как вы смеете? – воскликнул Эдвард. – Вы, укравший у меня Джулию!.. Не отпирайтесь, вы украли ее у меня! В эти несколько месяцев, после той последней игры с Делабоулом, я начал понимать вас гораздо лучше. Не вы ли искушали его снова и снова, подставляли ему наполненный бокал и хладнокровно следили за тем, как уплывают остатки его былого состояния? А письма, которые я писал к Джулии? Признайтесь, не вы ли их перехватили? Как вам это удалось, сэр Перран? Сколько вы уплатили батскому почтмейстеру за то, чтобы мои письма не попали в Хатерлей?

В памяти Джулии всплыла вдруг удивительно ясная картина: сэр Перран сидит в своем кабинете за полированным столом; свет от свечей падает на пачку писем, одно из писем развернуто и лежит у него перед глазами. Сердце Джулии предательски сжалось, голова закружилась, словно от приступа дурноты, и она торопливо зажала рот рукой.

Письма Эдварда. Да, конечно, это были они.

Она сглотнула подкативший к горлу ком и приказала себе успокоиться. Она уже научилась владеть собой.

Пока Эдвард бросал своему дяде обвинения, его рука на плече у Джулии постепенно разжалась, но он даже не заметил этого. Теперь, отойдя на несколько шагов в сторону, Джулия внимательно всматривалась в лицо своего мужа.

Она наблюдала и ждала.

Письма Эдварда…

Она отметила, что на лице у баронета появился слабый румянец, щека задергалась, а грудь начала вздыматься часто и неровно. Нет, то был не праведный гнев напрасно обвиненного человека, а ненависть и злоба пойманного за руку лгуна.

– У тебя нет доказательств! – презрительно процедил он.

– Нет? А те письма, с которыми Джулия видела вас на днях? – угрожающе произнес Эдвард, делая шаг в сторону баронета.

– Ах, не все ли теперь равно? – с надменной гримасой возразил сэр Перран. – Те это письма или не те, Джулия давно уже моя жена и будет делать то, что я ей велю. Она вместе с сестрами вернется в Бат. Что же касается тебя…

Но Джулия не слушала дальше. Она уже узнала все, что ее интересовало. По всей видимости, Эдвард прав, и сэр Перран каким-то образом перехватил письма своего племянника. Страшное предательство поразило ее как громом. Пока мужчины продолжали горячо спорить между собой, Джулия выскользнула из комнаты и медленно, как во сне, начала спускаться по лестнице. Мысли ее путались и сменяли друг друга без всякой связи. Письма Эдварда должны быть у мужа в кабинете… Сэр Перран довел отца до самоубийства, только что не вложил в его руку пистолет… Как теперь она будет заботиться о сестрах?