Проведя большим пальцем по краю пачки, баронет ощутил в своей груди почти любовное томление. Он любил перечитывать эти письма, особенно в такие несчастливые минуты, как эта. Он наугад вытянул из пачки одно из писем и развернул его на столе.

«Милая моя Джулия…»

– Я вам не помешаю? – послышался с порога голос его жены.

Как он мог не услышать, когда она вошла?.. Боже правый, он забыл запереть дверь!

Сэра Перрана бросило в жар, и он почувствовал, как краска густо заливает его лицо. Он торопливо сложил письмо, а лежавшую на столе пачку смахнул рукой к себе на колени.

– Очень даже помешаете! – крикнул он тонким пронзительным голосом.

От неожиданности Джулия сперва опешила, потом вздрогнула и, пробормотав: «простите», поспешно затворила за собой дверь. Из коридора донеслись ее удаляющиеся шаги.

Некоторое время сэр Перран не мог сдвинуться с места. Что она успела увидеть? Догадается ли, что это были за письма? И главное, что подумает о его собственном, более чем странном поведении?

Облокотившись двумя руками на стол, скрестив свои длинные ухоженные пальцы перед глазами, баронет долго разглядывал глобус, который стоял тут же на столе. Нет, она ничего не подумает и ни о чем не догадается. Она просто не сможет поверить, что он – или кто-то другой – способен на столь бесстыдный обман. То, что до женитьбы он обманывал ее в течение нескольких лет, дела не меняет: она всегда будет думать о нем, равно как и об остальных своих ближних, только самое лучшее.

Усмехнувшись, он сунул письмо в пачку, неторопливо убрал свидетельства своего преступления в нижний ящик стола и уверенной рукой повернул ключ.

Что ж, в жизни случаются порой презабавные повороты!.. Но пора было думать о том, как пригвоздить Джулию и ее возлюбленного к позорному столбу.

21

Вечером накануне первого бала в Доме Алмака Джулия сидела в Желтом салоне, обдумывая итоги минувшей недели. Ноги ее, стоявшие на невысокой скамеечке, овевало приятное тепло камина. Да, хотя столица в последнее время радовала их на удивление погожими солнечными днями, в доме сэра Перрана на Гроувенор-сквер было не по-весеннему пасмурно.

По звукам, доносившимся из Малиновой гостиной, Джулия догадалась, что сестры занимаются с учителем музыки: они то упражнялись в игре на арфе и фортепиано, то повторяли трудные места из своих любимых песен. Джулия вдела в иголку шелковую нить и начала вышивать ярко-синий глаз на хвосте павлина.

В тот вечер, когда она вслед за сэром Перраном вошла в его кабинет и застала его за столом с пачкой каких-то писем, она воочию убедилась, что ее взаимоотношения с мужем окончательно зашли в тупик. До этого она несколько недель кряду надеялась, что былая теплота еще может вернуться, надо только немного постараться. Но когда на самый обычный, хотя и неожиданно заданный вопрос муж едва не набросился на нее с кулаками, все ее надежды на этот счет улетучились.

Подойди он к ней на следующий день, чтобы извиниться за резкость, она бы не отчаивалась так. Но вместо этого в нем вдруг опять проявились замашки настоящего тирана, которые так измучили Джулию и сестер прошлым летом. Приказы его были жестки и неумолимы. В частности, он без всяких объяснений наложил запрет на добрую половину балов и вечеров, которые леди Тревонанс особенно рекомендовала сестрам для достижения успеха.

Для Джулии дело осложнялось еще тем, что Эдвард тотчас по ее поведению заподозрил неладное и не далее как позавчера, во время одного из балов на Аппер-Брук-стрит, умолял ее открыть ему причины своей печали. Джулии так хотелось облегчить душу, что, чуть поколебавшись, она поделилась с ним кое-какими своими тревогами и описала случай с письмами.

– Я начинаю подозревать, что у него есть любовница, – заключила она, – и я лишь по наивности не догадывалась об этом раньше. Как ты думаешь?

Серые глаза Эдварда смотрели на нее задумчиво.

– Это были именно письма? – спросил он. – Ты уверена?

– Совершенно уверена, – кивнула Джулия. – Помню, в тот миг, когда я вошла, а он меня еще не заметил, у него был такой вид, что я подумала: этот человек влюблен. Знаешь, до сих пор мне даже в голову не приходило, что у твоего дяди может быть какая-то другая женщина. Но ответь же наконец, что ты обо всем этом думаешь?

Эдвард рассеянно покачал головой.

– Не знаю. Ведь между нами никогда не было особой близости. Дядя всю жизнь относился ко мне довольно пренебрежительно – вероятно, из-за того, что мама в свое время предпочла ему моего отца.

Джулия кивнула и, заметив, что муж незаметно следит за ними из-за двери, торопливо простилась и отошла от Эдварда.

Негромкий стук в дверь прервал воспоминания Джулии, и плечи ее невольно сжались. Муж? Интересно, какой букет изысканных насмешек он приподнесет ей на этот раз? Что ему не понравится – ее волосы, платье, цвет туфелек? Или он явился, чтобы отдать очередное распоряжение?

К счастью, за дверью оказался Григсон: он привел лакея леди Тревонанс, который, бледнея и заикаясь, изложил просьбу хозяйки.

– Миледи Тревонанс просит вас приехать к нам на Беркли-сквер, миледи… Она велела передать вам, что дело очень спешное.

Говоря, лакей почему-то упорно отводил от нее глаза; на лбу его поблескивали бисеринки пота, напудренный парик съехал набок.

– А письма она мне не передавала?

– Нет, миледи, только просила вас быть у нее в восемь. Она ждет вашего ответа.

– Что ж, благодарю вас. Пожалуйста, передайте ее милости… Впрочем, не надо. Я сейчас сама напишу ответ. – Она хотела отложить вышивание, но лакей торопливо шагнул вперед.

– Нет-нет, миледи! – воскликнул он. – Писать ничего не нужно! Ее милости угодно, чтобы я передал ей ответ на словах. Так что ей сказать?

– В таком случае, скажите, что в восемь я буду.

– Хорошо, миледи. – Лакей поклонился.

После ухода посыльного Джулия несколько минут не отрывалась от работы. А вдруг маркиза действует по просьбе Эдварда? – неожиданно подумала она, но тут же улыбнулась своей нелепой фантазии: вероятно, это ее собственные тайные желания снова дают о себе знать.

Однако почему вдруг такая спешность, думала она, и, главное, как ей выбраться из дому незамеченной? В те вечера, когда сестрам не позволялось никуда выезжать, ее муж имел обыкновение ужинать в своем клубе и сегодня, насколько Джулии было известно, собирался поступить так же. Однако ей так же хорошо было известно и то, что за нею ведется тайная слежка. Она заметила это некоторое время назад, а после того, как Габриела передала ей сочиненное кем-то из слуг присловье – что миледи «одна не ходит нигде, только что по нужде», – ее сомнения на сей счет окончательно развеялись.

В какой-то момент, между двумя крошечными синими стежками, она решила, что не может ехать, раз за нею следят. Однако врожденный дух противоречия тут же взял верх, и ей захотелось поступить вопреки и даже назло деспотичному супругу. Итак, решение было принято, оставалось лишь дождаться, когда он уедет, да немного позже – по всей вероятности, завтра, – понести наказание за провинность.

Полчаса спустя Джулия радовалась тому, сколь многому она успела научиться за время замужества. Желая супругу приятного ужина в «Уайтсе», она недрогнувшей рукой продолжала вышивать павлиний хвост и ни единым движением не выдала своих чувств. Перед уходом сэр Перран разглядывал ее с каким-то особенным любопытством, и, пожалуй, в эту минуту она бы почувствовала себя плоховато, сохранись в его отношении к ней хоть малая толика участия или доброты. Теперь же она без особого волнения встретила его пристальный взгляд и невозмутимо продолжила вышивание.

Только когда с улицы донесся стук отъезжающей кареты, Джулия встала и поспешила в свою спальню. Сердце ее замирало от волнения и страха. По дороге она подумала, не сообщить ли на всякий случай сестрам, куда она едет, – но тут же решила, что это ничего не даст, только навлечет на них гнев сэра Перрана. Лучше пусть они ни о чем не знают. Девушкам велено было упражняться в пении и игре на музыкальных инструментах, и их голоса все еще доносились из Малиновой гостиной. Скорее всего они знали, что сэр Перран уехал, но не могли прервать занятий: их учитель, получая от баронета хорошее жалованье, всегда ревностно относился к своим обязанностям.

В половине восьмого, набросив поверх зеленого бархатного платья черный шелковый плащ и прикрыв золото волос черным капюшоном, Джулия опустилась на сиденье, и наемный экипаж покатил сквозь туман вечерних лондонских улиц в сторону Баркли-сквер.

* * *

Из окна своей дорожной кареты, стоявшей в ряду точно таких же карет у крыльца большого особняка, сэр Перран видел, как нанятый его женой экипаж, покачиваясь, завернул за угол и выехал на площадь, и велел форейтору ехать следом. На его губах играла самодовольная улыбка. Один из лакеев сообщил ему, что к леди Блэкторн приходил посыльный от леди Тревонанс. Подслушать, что он ей передал, шпиону не удалось, поскольку Григсон в продолжение всего разговора почему-то не отходил от дверей Желтого салона, и баронету оставалось лишь догадываться, о чем шла речь. Он имел основания предполагать, что маркиза хочет свести Джулию с Эдвардом.

Сэр Перран никогда не числил леди Тревонанс среди своих друзей. Она относилась к нему с явным, хотя и сдерживаемым, презрением. По всей видимости, он когда-то ненароком ее обидел, хотя понятия не имел, когда и чем. А посему, считал баронет, при первой же возможности она только рада будет устроить его жене и племяннику тайное свидание.

Если все произойдет в соответствии с его расчетами, то уже сегодня у него в руках окажется мощное оружие, которое поможет ему покарать Джулию и перечеркнуть все ее планы на успех в высшем обществе. Ибо одно дело, когда замужняя женщина имеет любовника, и совсем другое, когда собственный супруг застает ее с ним в момент нарушения супружеской клятвы. Словом, баронет возлагал на предстоящее свидание своей жены немалые надежды.