Теперь, лежа в ванне, она снова пыталась разобраться в происшедшем. Несколько раз, еще в Хатерлее, она спрашивала его, чем он расстроен, но он всякий раз отвечал одно и то же:

– Чего вы хотите от меня? Я что, отношусь к вам без должной доброты?

Она уверяла его, что это не так, и он заключал:

– Тогда вам не о чем беспокоиться.

Но она беспокоилась, хотя внешне его отношение к сестрам оставалось вполне благожелательным, и с нею он был неизменно внимателен и любезен. Однако сердце его опять словно закрылось наглухо. Почему?

Джулия вздохнула. Раз сэр Перран не хочет ей ничего говорить, стало быть, остается надеяться на время.

Появление Габриелы с чистыми простынями под мышкой отвлекло ее от тягостных раздумий. Служанка была бледна и, видимо, чем-то сильно расстроена.

– Что случилось? – заволновалась Джулия.

Темные глаза Габриелы наполнились слезами.

– Григсон только что сказал мне, что Бонапарт… он в Париже! C'est impossible! Королевские войска не сумели их остановить.

– Не может быть! – На миг сердце Джулии перестало биться. Она слишком хорошо понимала, что должно последовать за появлением Наполеона в столице Франции: война. А это означало, что Эдварду снова предстоит сражаться с врагом на поле брани. Глаза Джулии защипало от слез, и она поежилась, хотя от воды еще поднимался густой пар.

Она, разумеется, слышала, что в конце ноября Наполеон бежал с Эльбы. Но почти все англичане и их союзники надеялись, что французы станут стеной против своего бывшего императора, возьмут его в плен и опять отправят в ссылку – на сей раз не на островок у самого побережья Франции, а куда-нибудь подальше от Европы. Но, судя по всему, войска не могли забыть полководца, который принес им славу бесчисленных побед, и вот уже Бонапарт снова в Париже и наверняка готовится к войне.

Подумав об Эдварде, Джулия поймала себя на том, что запретное желание снова овладевает ею. Она зачерпнула пригоршню розовой воды и постаралась сосредоточить все свои мысли на вытекающей между пальцами струйке, но Эдвард, высокий, широкоплечий и красивый, словно во плоти стоял у нее перед глазами. Она слышала его голос, говоривший о любви, и на ее губах горел его поцелуй, словно они целовались вчера, а не восемь месяцев назад. С тех пор, как муж снова отдалился от нее, мечты об Эдварде преследовали ее даже чаще, чем прежде. От сэра Перрана она знала, что его племянник еще в Лондоне, и не исключено, что они могут с ним встретиться. Джулия зажмурилась, тщетно стараясь отогнать воспоминания. Боже, как ей хотелось видеть его! Только зачем? Чтобы терзаться потом еще больше?

На другой день Джулия набралась храбрости и одна, без мужа и сестер, поехала с визитом к леди Тревонанс. Хозяйка встретила ее в гостиной. Гостиная ее милости была выдержана то ли в древнегреческом, то ли в древнеримском стиле. По обеим сторонам камина поднимались к потолку мраморные колонны. Из цветов преобладали ярко-синий, белый и золотой. Мебели, кроме дивана и нескольких ампирных стульев в разных углах комнаты, не было, что в целом создавало впечатление строгости и простоты. Шесть высоких окон – четыре напротив двери и два сбоку – были искусно задрапированы сверху и по сторонам синим бархатом с золотой бахромой, карнизы украшали бронзовые фигурки соколов. На полу – синий, с золотистым узором, ковер.

Сама леди Тревонанс была в утреннем платье из голубого шелка, с рюшами по манжетам и горловине. Ее светлые, чуть посеребренные сединой волосы были подняты высоко на затылок и ниспадали оттуда длинными живописными локонами. Ее наряд дополняли жемчужные сережки, кольцо с большим сапфиром, шелковые белые туфельки и небрежно наброшенная на плечи пестрая шаль голубых и коричневых тонов. Наконец, за ее плечом, словно в довершение картины, стоял негритенок-паж с большим опахалом, готовый в любой момент сорваться с места по поручению хозяйки. Поздоровавшись с Джулией, маркиза шепнула что-то ему на ухо, и он тут же исчез.

Леди Тревонанс очень внимательно оглядела белое муслиновое утреннее платье Джулии, отделанное светло-зелеными лентами.

– Так, – пробормотала она как бы про себя, – похоже на ту модель в последнем журнале, только тут, я вижу, пущена по подолу полоска игольных кружев. Очень мило! Повернитесь-ка, – приказала она. – Нет, не так, помедленнее. – Джулия повернулась, и леди Тревонанс одобрительно наклонила голову. – Ваши золотистые волосы, и этот гофрированный кружевной воротничок… Гм-м, недурно, очень недурно. Спинка присобрана, и подол сзади ниспадает этаким полушлейфом. Да, все просто безукоризненно! Это сэр Перран выбирал фасон?

Джулия отрицательно качнула головой.

– Последние несколько лет мы с сестрами сами придумываем для себя фасоны.

– Милая, вам надо было родиться модисткой! Один ваш наряд может служить ручательством того, что вы будете приняты в самых лучших домах. – С этими словами она ослепительно улыбнулась Джулии и знаком предложила ей сесть на черный лакированный стул напротив ее дивана. – Впрочем, думаю, что и моя протекция вам не повредит.

– Ах, миледи! – едва слышно выдохнула Джулия. – Я надеялась, но не смела вас просить!..

– Ну вот и хорошо, что я сама об этом заговорила. Но обещайте в другой раз не чиниться и без церемоний просить меня, о чем вам нужно. Я буду рада в меру своих сил помочь вам и вашим сестрам. А теперь расскажите мне, как вы живете.

Расправив складки платья, Джулия начала подробный отчет обо всех хатерлейских новостях: о том, как ее сестры стали чаще принимать гостей, как сама она всерьез решила завоевать сердце своего мужа и как он сперва словно бы откликнулся на ее порыв, но потом снова отдалился от нее.

Дослушав до конца, леди Тревонанс сказала:

– Я вижу, вы многого добились за этот короткий срок. Только не отчаивайтесь из-за временных поражений и неудач. Вы должны помнить: сэр Перран не привык к женскому обществу. – Она еще раз улыбнулась, после чего заговорила совсем другим, деловым тоном. – Чтобы свет отнесся к вашим сестрам благосклонно, в эту первую неделю в Лондоне вам придется немало сделать. Вы готовы выслушать мои рекомендации?

– О да! – радостно кивнула Джулия. Почти три года она самоотверженно трудилась над тем, чтобы только приблизить эту минуту. И вот наконец ее сестры в Лондоне и при поддержке маркизы, Бог даст, скоро будут приняты придирчивым столичным светом.

– Во-первых, – начала леди Тревонанс, – нельзя забывать, что ваше положение осложнено двумя обстоятельствами: безвременной кончиной вашего отца и тем, что вы вышли замуж, не дождавшись конца траура.

– Я это понимаю, – серьезно кивнула Джулия.

– Хорошо. В таком случае, вам следует быть готовыми к тому, что самые ярые ревнители морали станут вас сторониться, хотя, думаю, и они не посмеют заявить об этом открыто. Если же до моих ушей дойдет, что в отношении вас выказаны какие-либо признаки неуважения, – поверьте, тут уж никому не поздоровится!.. Но это мое дело, вы же предупредите сестер, что, какие бы холодные взгляды на них ни кидались и как бы они себя при этом ни чувствовали, они всегда должны держаться спокойно и уверенно – будто ничего не произошло. Это очень важно. Я видела много сезонов на своем веку и знаю, что частенько одна-единственная улыбка, которой никто не ожидал, заставляет сплетников прикусить языки.

Далее, вы должны будете предъявлять мне все получаемые вами приглашения. В Лондоне слишком много «модных» гостиных, в которых нечего делать ни вам, ни вашим сестрам. Это тоже очень важно. И, хотя некоторых званых вечеров и балов придется избегать, все же, если вы хотите добиться успеха, каждый день вам нужно будет показываться по возможности в нескольких местах. Как только вы, все вчетвером – так что вас трудно будет не заметить, – начнете появляться то там, то тут, весь Лондон тотчас убедится, что сестры Вердель приняты везде. Почаще бывайте в Опере, гуляйте иногда в Воксхолл-Гарденз, только не в дни маскарада. Днем можете сколько душе угодно ходить по магазинам, лучше всего на Нью-Бонд-стрит, но упаси вас Бог забрести в ранний час на Сент-Джеймс-стрит: там молодые повесы подкарауливают несчастных девушек, по большей части приезжих, и набрасываются на них прямо из окон своих клубов. Непременно посетите Британский музей, Королевскую Академию и библиотеку Хукхэма. Будет просто превосходно, если вы где-нибудь повстречаетесь с принцем-регентом и ему случится вас заметить.

Джулия, слушавшая с большим вниманием, нашла список леди Тревонанс весьма подробным и даже исчерпывающим, за исключением одного пункта, который маркиза почему-то совершенно выпустила из виду. Случайно или намеренно? Скорее всего последнее, но все же Джулия хотела знать наверняка. Поэтому, собравшись с духом, она задала волновавший ее вопрос вслух.

– А что вы скажете о Доме Алмака?

Маркиза вздохнула.

– У меня, конечно, большие связи, но мое влияние все же не безгранично. В Доме Алмака всем заправляют несколько патронесс. Все они строгие блюстительницы нравов и очень ревностно относятся к вопросам репутации своих гостей. Я говорила с каждой в отдельности, включая леди Каупер, но – увы! – никого из них не удалось убедить. Мне очень жаль.

Дом балов и собраний Алмака, известный лондонский «рынок невест», был кратчайшим и самым верным путем к успеху во время сезона. Джулия прекрасно понимала, что если этот путь будет закрыт для ее сестер, то многие молодые люди – в первую очередь те, которые считаются «завидными женихами», – постараются воздержаться от знакомства с ними.

– Так вы полагаете, что без этих приглашений мы сможем чего-нибудь добиться?

Леди Тревонанс широко улыбнулась.

– Подождите, дайте порядочным молодым людям раз-другой взглянуть на Элизабет, Каролину и Аннабеллу, и тогда – увидите сами – сэру Перрану трудно будет отбиться от гостей!

Джулия была не очень уверена в последнем, но поскольку ее визит и так уже растянулся далеко за положенные четверть часа, то она поднялась и стала прощаться. Однако леди Тревонанс, видимо, не собиралась пока отпускать свою гостью и снова уговорила ее сесть. Когда вернувшийся паж занял свое место за диваном у ее плеча, маркиза заметно оживилась. Они немного пошептались, и негритенок куда-то убежал, но через минуту появился снова, с блаженной улыбкой на широконосом лице, и шепнул на ухо хозяйке какое-то слово.