– Где он? – рявкнул он.

Горничная, хорошенькая молодая особа с круглыми светло-карими глазами, испуганно ойкнула и тут же залилась слезами.

Сэр Перран еще повысил голос.

– Куда он уехал? Признавайся!

Блэкторн с Лэдоком в немом изумлении глядели то на горничную, то на баронета.

– Но, сэр, – давясь слезами, отвечала Сюзанна, – я же не знаю, о ком вы спрашиваете.

– О ком? О Суткоуме, вот о ком! Говори, он уехал в Корнуолл?

– Да, – прошептала горничная, вытирая слезы рукавом коричневого платья. – Он сказал, что хочет съездить в Фалмут… отдохнуть.

Мистер Лэдок, который до сего момента поддерживал свою даму под локоть, неожиданно отступил на шаг.

– А тебе откуда это известно? – Он взирал на нее с неподдельным ужасом, как человек, только что узнавший, что его предали.

– Я не хотела… Он меня заставлял… – всхлипнула она.

– Так это ты все это время рылась в бумагах у меня на столе… Ты… – Лицо секретаря потемнело.

– Он бил меня… Он заставлял меня делать все, что ему было нужно… Я его боялась.

– Значит, Суткоум, – сказал Блэкторн, неотрывно глядя на сэра Перрана. – Ваш камердинер.

– Мерзавец, он столько лет изображал адские головные боли… и я ему верил. – Сэр Перран с размаху ударил кулаками по поверхности воды, так что брызги разлетелись во все стороны. Его колени торчали из мыльной пены, как два белых острова.

– Ну же, красотка, выкладывай все до конца! А не то я велю, чтобы тебя немедленно повесили за государственную измену!..

Глаза Сюзанны выпучились, рот раскрылся, она вскрикнула и без чувств повалилась на пол.

Через час почтовая карета везла Блэкторна на юг, в Фалмут.

* * *

Сегодня перед отходом ко сну в душе сэра Перрана теснились весьма разноречивые чувства. С одной стороны, обнаружение лазутчика в его доме не могло не огорчать его, с другой – баронет был очень доволен тем, что его племянник наконец-то уехал. Лежа в постели, он размышлял о превратностях судьбы: оказывается, он не только много лет предоставлял кров вражескому шпиону, но и сам, по собственному недомыслию, помогал победному шествию корсиканца по Европе. Конечно, неприятно, что так получилось, но жалеть уже было поздно. Странно, что за столько лет у него ни разу не возникло даже тени подозрения. Суткоум говорил по-английски без малейшего акцента и был во всех отношениях безупречным камердинером: всегда подтянут, невозмутим; кажется, баронету ни разу не удалось вывести его из себя. Иными словами, идеальный камердинер – и идеальный французский шпион.

Можно было, конечно, раскаиваться и упрекать себя до бесконечности, но сэр Перран был человек практический. Что случилось, то случилось, считал он, и тут уже ничего не поделаешь. Посему спустя несколько минут он окончательно простил себя за собственную близорукость, которая так дорого обошлась отечеству, и обратился к более приятным мыслям, связанным с отъездом племянника.

Губы баронета сами собою расплылись в улыбке. Теперь-то он постарается завоевать доверие Джулии! Сэр Перран нисколько не сомневался, что, несмотря на происшедшую у них с Блэкторном интимную сцену, свидетелем которой он был, первейшим для Джулии был и останется долг по отношению к сестрам. Требовалось всего лишь доказать ей, что ради этого долга, ради своих сестер она должна именно выйти замуж за него, сэра Перрана. Конечно, если его племянник успеет вернуться из Корнуолла раньше, чем он отведет девицу к алтарю, то положение несколько осложнится, но и в этом случае не будет безнадежным. Словом, уверенность баронета была велика и непоколебима.

Наконец, с довольным вздохом откинувшись на подушки, он обратил взор на нераспечатанное письмо, прислоненное к подсвечнику на ночном столике. Письмо было написано Блэкторном и адресовано Джулии. Однако Бистон – поистине золотой дворецкий! – вместо того чтобы отправить послание в Хатерлей, принес его хозяину. Кивнув, сэр Перран приказал Бистону оставить письмо и забыть о его существовании. Если же впоследствии майор Блэкторн попытается выяснить, что с ним сталось, то баронет изобразит полное неведение, а Бистон заявит, что письмо было переправлено в Хатерлей в целости и сохранности. Никто ничего не докажет, и действительная судьба письма для всех останется тайной.

Сэр Перран улыбнулся. Тайны и тайные замыслы были его стихией: они давали ему власть. Хотя он и уважал своего племянника за преданность отечеству и готовность умереть ради Англии, в душе он всегда считал его глупцом.

Сэр Перран поправил ночной колпак, разгладил золотое парчовое покрывало у себя на груди и только тогда потянулся за письмом. Немного подержав его в руках, он сломал печать и прочитал его от первой до последней строчки. Письмо, не очень короткое, но и не очень длинное, было почти целиком заполнено романтическими бреднями. Лишь в конце Блэкторн сообщал своей возлюбленной о необходимости снова ехать в Корнуолл, а также о том, что из этой поездки он постарается привезти хотя бы один контракт на добычу камня. Имея множество знакомых в Корнуолле и в Девоншире, он не сомневался в успехе задуманного.

Сэр Перран удивленно приподнял брови. Он не ожидал от племянника такой прыти. С другой стороны, если Блэкторн всерьез возьмется за дело, ему, по всей вероятности, придется пробыть в отлучке даже дольше, чем сэр Перран рассчитывал до сих пор.

Баронет чуть не рассмеялся вслух. Итак, судьба благоволила к нему, теперь он это знал. Он жаждал справедливости, и эта справедливость вот-вот должна была свершиться по воле небес.

Уверенной рукой он взял письмо за печать и поднес к свече. Пламя весело заплясало на листке, пожирая строчки и оставляя за собою лишь тоненькие черные хлопья. Волоски на пальцах сэра Перрана подпалились, но это нимало не беспокоило его. Наконец, когда почти все догорело, он бросил оплывшую печать с остатками бумаги в чашечку подсвечника и задул свечу. И запах дыма может порой ласкать обоняние, подумал он. Засыпая, он видел Джулию в подвенечном платье: она стояла рядом с ним у алтаря и клялась ему быть послушной женой до конца жизни.

13

Проснувшись на другое утро, Джулия села в постели, лениво потянулась и тут же снова откинулась на пуховые подушки. Она блаженно улыбалась, в голове ее мелькали обрывки каких-то приятных снов. Вчера перед сном она еще раз повторила в памяти каждое мгновение последней встречи с Эдвардом: как она признавалась ему, что была помолвлена с лордом Питером, как Эдвард потом целовал ее и овладевал ею, как потом они долго клялись друг другу в вечной любви и обсуждали свое будущее. В итоге у них составился план, из которого, пожалуй, могло что-то получиться.

Было решено, что утром Эдвард заедет за нею в Хатерлей и они отправятся к приходскому священнику и договорятся о венчании без свидетелей. Потом они вместе объедут наиболее настойчивых кредиторов лорда Делабоула и постараются еще немного отсрочить выплату долгов – иначе Хатерлей придется немедленно продавать с аукциона.

После смерти лорда Делабоула имение Хатерлейский парк перешло к старшей из дочерей. Однако несчастье обрушилось на них всех так неожиданно, что до сих пор у Джулии даже не было времени об этом думать. Лишь теперь она поняла, что стала отныне владелицей великолепного старинного особняка. Конечно, земли по большей части были уже распроданы, однако оставшиеся пятьдесят акров, а с ними дом и все прилегающие постройки принадлежали теперь ей. Конечно, можно было расплатиться с большинством долгов, продав дом, однако Эдвард считал, что достаточно будет сдать его на пять или десять лет. Также к Джулии перешел карьер, из которого, по мнению Эдварда, можно было извлечь вполне приличную прибыль, надо только взяться за дело с умом.

– К тому же, – заметил Эдвард в конце разговора, – есть еще мой дядя. Он о тебе очень высокого мнения и, кажется, хочет вам чем-нибудь помочь. Вот только не понимаю, как он позволял твоему отцу играть у него в доме? Ведь каждая игра заканчивалась для лорда Делабоула проигрышем.

После этого Эдвард, видимо, расстроился и надолго умолк, и Джулии снова пришлось повторять, что ее отец мог проиграться где угодно. Он играл, потому что был игрок. Спору нет, он проиграл свое состояние, и часть его наверняка перешла к сэру Перрану и его друзьям. Но, с другой стороны, сколько раз сэр Перран приезжал в Хатерлей и устраивал отцу самые настоящие головомойки из-за его неумеренности в игре? Раз двадцать, если не больше. После этого обычно отец держался недели две, но потом все неизменно кончалось тем же: кто-нибудь из батских знакомых приглашал его провести вечер за картами, на другое утро он возвращался домой пьяный, и из всех карманов у него сыпались долговые расписки… Нет, сэр Перран был тут ни при чем.

Эдвард не нашелся, что ответить, но Джулия догадывалась, что он не очень-то верит в дядину невиновность.

Нежась в постели, Джулия поймала себя на том, что на душе у нее как-то уж слишком спокойно. Плохо, конечно, что отец, окончательно запутавшись в долгах, не нашел для себя иного выхода, кроме пули в висок, но… Неожиданная мысль кольнула ее острой иглой: ведь она испытывает облегчение оттого, что отца уже нет. Не надо больше досадовать и беспокоиться из-за его бесконечных приходов и уходов, не надо бояться, что он наделает новых долгов; не надо ждать, когда он опять начнет выпрашивать у нее кольцо, – ведь и кольца больше нет. Она чувствовала себя все более и более виноватой. А впрочем… Будь он жив, что бы он делал со своими долгами и со своими дочерьми-бесприданницами? Нет, ей не в чем себя упрекать и не о чем жалеть.

В середине дня, когда к ним приехал сэр Перран, Джулия принимала его в Красной гостиной. Вероятно, за минувшие сутки в ее облике что-то изменилось: сэр Перран даже высказал удивление про этому поводу.

– Милая моя, вы прямо-таки светитесь! Я уже давно не видел у вас таких счастливых глаз.