– Здесь слишком много стекла, – мрачно сообщил Луциан, жестом указав на большое окно в передней части кареты, которое позволяло им видеть лошадей и почтовых служащих. – Как я могу заняться с тобой любовью у всех на виду?

Сара героическим усилием воли отбросила эротические мысли о занятии любовью в движущемся экипаже и постаралась быть практичной.

– Зато мы можем проделать весь путь за день. Погода хорошая, дороги свободные. Если мы захватим с собой еду и питье и будем останавливаться только, чтобы сменить лошадей, путь займет двенадцать или тринадцать часов.

– Ты будешь вконец измотана, когда мы доберемся до Сэндбея.

– Нет, если мы будем спать. – Она опустила голову ему на плечо. – Мы можем поочередно быть подушкой.

– Я не сплю в пути и определенно не сплю, когда путешествую с дамой. А что, если нас остановят?

– А что, если нас остановят разбойники, когда мы будем заниматься любовью? – засмеялась Сара. – Что ты будешь делать? Испугаешь их своим оружием?

– Вы шокируете меня, леди Сариса. Что вы имеете против моего оружия?

– Что вы, маркиз, меня очень даже устраивает ваше оружие.

Они оба засмеялись.

– Думаю, нельзя заниматься любовью на особенно опасных участках дороги. В картах их могли бы как-нибудь обозначать.

– Совершенно верно, – подхватил маркиз. – Изображением Купидона в красном цвете могли бы обозначать участки дороги, где заниматься любовью небезопасно. Отличная идея! На этом можно разбогатеть. На картах можно обозначать, скажем, гостиницы, где ужасно готовят, красным изображением коровьей ноги, а те, где не сушат постельное белье, – грозовым облаком. Мне нравится. Если мы потеряем все деньги, займемся издательским бизнесом.

– Идиот, – ласково сказала Сара и поцеловала жениха, не обращая внимания на то, что они ехали по главной улице небольшого городка и его жители уже спешили по своим делам.

Хорошо, что у него есть чувство юмора. Неожиданно ей пришло в голову, что у Майкла с юмором было не так уж хорошо, он не всегда чувствовал, что смешно, а что нелепо. Нет, он не был скучным, занудливым педантом. Но она не могла себе представить, чтобы он поддержал ее глупую фантазию о картах с предупреждающими знаками для любовников. Он был хорошим спутником, но очень серьезным.

Не то чтобы Луциан не был серьезным, подумала она, искоса поглядывая на жениха. Он был серьезен в отношении своей семьи, чести, чувств Маргарет, даже когда был зол на свою сестру. Он был серьезен и в отношении ее чувств тоже, уважительно отнесся к ее воспоминаниям о Майкле… Но он до сих пор не понимает, почему она переживает, зная, что Майкла так сильно заботили вопросы чести, что он решил из-за это стреляться и позволил себя убить. Его шокирует то, что она считает это слабостью Майкла, который должен был найти другой способ разобраться с пьяными бреднями Фрэнсиса.

По ее спине пробежала холодная дрожь, когда она подумала, что именно сказал Фрэнсис. Неужели Майкл пошел на смерть, уверенный, что она предала его с его же лучшим другом? Кстати, многие, наверное, так и решили бы, хотя ничего, кроме легкого флирта, между ней и Фрэнсисом не было.


Примерно на полпути Сара уснула. Было два часа пополудни. Они только что поели – жареный цыпленок, свежие булочки с маслом и кувшин эля. Из-за эля она и уснула, улыбнулся Луциан, глядя на крошки на юбке Сары и жирное пятно на ее щеке – там, где ее коснулась куриная ножка. Похоже, его будущая маркиза не слишком печется о производимом ею впечатлении. Он обнял ее за плечи и привлек к себе. Она придвинулась и устроилась поудобнее, прижавшись к жениху. А он с усмешкой заметил, что ее рука лежит на рукояти пистолета, который он на всякий случай положил в боковой карман кареты рядом с сиденьем.

Ему хотелось оберегать ее, осознал Луциан, причем даже больше, чем других женщин. Может быть, это любовь? Вероятно, да. Хотя он ожидал других симптомов, точнее, опасался их, если быть честным. Когда ее брат говорил о браке по любви, она никак не отреагировала. Что же такое увидел Клир? Луциан не чувствовал себя очарованным. И голову он не потерял. Кроме того, он не пытался писать сонеты, воспевая брови любимой, хотя они, конечно, были красивыми, и не имел никакого желания возводить ее на пьедестал и молиться своей богине.

Совсем наоборот. Его желания, связанные с этой женщиной, были совершенно земными, и единственный пьедестал, на который он был согласен, – тот, на который ее можно посадить или наклонить, чтобы было удобнее заниматься любовью.

Он испытывал желание и к другим женщинам, так почему же одна только мысль, что эта женщина может исчезнуть из его жизни, вселяла в него некое чувство, подозрительно напоминающее страх? Ничего похожего он не испытывал по отношению к другим женщинам.

Но почему? Да, она красива, желанна, умна, смела, честна. Еще она горяча в постели. Все это так, и все же дело было не только в этом. В ней было еще какое-то не поддающееся определению качество, которое объединяло все перечисленное неким особым образом, находившим отклик в его душе. Это любовь?

Прямая и честная, она ни разу не сказала, что любит его. Правда, он тоже ничего не говорил ей о любви. Этого Луциан не мог не признать. Но ведь мужчине всегда труднее говорить о любви, даже с самим собой. Нет, если бы Сара его любила, то не стала бы этого скрывать. Тогда почему она согласилась выйти за него замуж? Они говорили о необходимости отвлечь внимание от Маргарет и Грегори, обсуждали компромиссы в браке. А потом она приняла его предложение, и он даже не спросил почему.

Возможно, все дело в том, что она стала его любовницей, а потом сообразила, что совершила ошибку, вступив в сексуальные отношения вне брака. Да, она выдержала явное неодобрение отца и брата, не показав ни раскаяния, ни сожаления. Если она передумала и хотела замуж, то никак этого не показала. Слишком честная, чтобы заманить его в ловушку, она дождалась его предложения и позволила себе согласиться.

Все вроде бы логично, но такие рассуждения оставили в душе Луциана чрезвычайно неприятное чувство. Он закрыл глаза. Проклятье! Любовь – это совсем не так приятно, как пишут в романах.

Его уверенность исчезла, он почувствовал себя больным и полагал, что всему виной страх. Он находился не в своей стихии. Неудивительно, что мужчины сходили с ума от любви, стрелялись в отчаянии. Где теплый солнечный свет и розы, которые должны сопутствовать любви? Птички поют, проклятые купидоны летают…

– Луциан, проснись! Тебе приснился плохой сон. – Кто-то энергично тряс его за плечо.

Маркиз растерянно моргнул и обнаружил прямо перед собой Сару, которая – этого следовало ожидать – смеялась.

– Ты что-то бормотал о купидонах, занимавшихся тем, что, на мой взгляд, анатомически невозможно, особенно для существ с крыльями. Ты правильно говорил, что не являешься романтиком.

– Я мог бы попытаться, – предложил он, вложив в свои слова максимум уверенности.

Как это – быть романтиком? Водить свою даму на прогулки, дарить ей цветы, обращать внимание на ее платья и прически, расточать комплименты. Он не испытывал никаких сомнений, собираясь заниматься всем этим в следующем сезоне, после того как выберет будущую маркизу.

Его прежние любовницы не ждали от него никакой романтики – только страстности в постели. И он постарался не ударить лицом в грязь перед Сарой, достигнув, судя по ее реакции, весьма неплохих результатов. Но она говорила о романтике не единожды, а значит, это для нее важно.

– Мужчины! – Сара засмеялась, хотя в ее глазах не было особого веселья. – Ты или романтик, или нет. Научиться этому нельзя. Но ты не беспокойся. Мы же договорились об удобном рациональном браке, разве нет?

«Но почему они это сделали? – спросил Луциан самого себя. – Точнее, почему она на это пошла?» Поразмыслив, он понял, что не нужно задавать этот вопрос. Она может всерьез задуматься и прийти к выводу, что не хочет за него замуж, или, что ничуть не лучше, она может решить, что это он не желает на ней жениться и подталкивает к разрыву ее. Ни один джентльмен не может себе позволить обмануть леди. Это она может разорвать помолвку, если передумает, а одна только мысль о том, что Сара может усомниться в его искренности, показалась ему ужасной.

Он не станет говорить с ней о любви или признаваться в своих чувствах, потому что она решит, что он давит на нее, желая услышать то же самое. А Сара определенно не испытывает к нему любви, иначе призналась бы в этом. Она хочет удобный рациональный брак. Что ж, он любит ее и даст ей то, что она хочет. В конце концов, он тоже всегда этого хотел.


– Мы приехали.

Сара очнулась от тревожного беспорядочного сна и увидела, что экипаж приближается к центру Сэндбея. Уже стемнело. Вот ее дом. Но вскоре он перестанет быть таковым. Ее дом будет в другом месте, рядом с Луцианом. У нее начнется другая жизнь, та, от которой она бежала, выйдя замуж за Майкла.

– Сара?

– Извини, я замечталась.

Она бежала… Неужели именно это она и делала? Бежала от чуждого ей, непонятного мира, а не к человеку, которого любила? Но ведь она любила его. По-настоящему любила. Он был ее другом – надежным, верным, с ним ей было спокойно, и он познакомил ее с интеллектуальным миром, который ее очаровал.

Был другом… Она любила Майкла, осознала Сара, но не так, как Луциана. Она любила его как друга, который стал ее любовником, и это было совсем не то, что она испытывала к Луциану. С Луцианом она была готова рисковать, сделать шаг к пугающей неизвестности. С Майклом она брала, что хотела, то, в чем нуждалась. Если бы она испытывала к нему нечто подобное, она бы никогда и не подумала о Фрэнсисе, о глупости, приведшей к ужасному результату. Глупость с ее стороны, со стороны Фрэнсиса и со стороны Майкла, но только для него она оказалась роковой.

Это была не ее вина, повторяла она себе снова и снова, но продолжала чувствовать себя виноватой. Майкл любил ее по-настоящему, преданно и нежно, а она не могла ответить ему тем же. Поэтому он бросил вызов Фрэнсису. Поэтому он мертв.