Элоиза Джеймс - Покоренный ее красотой

Миссис Сордидо, явно игравшая первую скрипку в семье, воинственно подбоченилась.

– Вы не посмеете! – завопила она. – Это наша собственность, мы заплатили за нее своими кровными деньгами.

– Если вы вымететесь из гостиницы через час, я не стану вас преследовать. Если нет, к завтрашнему утру вы предстанете перед судьей.

– Мы не можем, – заныл Сордидо. – Приближается ночь, и что мы будем делать без денег? Я вложил в эту гостиницу все до последнего гроша.

Но Пирс закончил разговор.

– Буллер, мне понадобятся твои услуги, чтобы отнести мою… чтобы отнести Линнет в гостиницу. Один час! – резко бросил он, повернувшись к миссис Сордидо. – На тот случай, если вы сомневаетесь, что мое слово имеет вес в глазах судьи, сообщаю вам, что я только что спас его дочь от скарлатины.

– Я сделала все, что смогла, исключительно из христианского милосердия! – выкрикнула миссис Сордидо.

Пирс поднял руку.

– Она на грани смерти. Я предлагаю вам уехать исключительно из христианского милосердия. Потому что, если она умрет…

Миссис Сордидо попятилась, терзая свой фартук в руках.

– Сордидо! – крикнула она. – Быстрее!

– Отнеси Линнет в гостиницу, – велел Пирс, повернувшись к Буллеру. – Я пойду вперед и постараюсь найти приемлемую постель. А потом дашь этим болванам несколько гиней и чек на пятьдесят фунтов и отправляйся назад, в замок. Можешь поспать, а утром вернешься сюда со всем необходимым. Нам понадобится помощь.

Булл ер кивнул и скрылся в курятнике. Пирс повернулся и зашагал через двор к гостинице.

Сверху доносились крики миссис Сордидо, метавшейся по дому.

Он сразу направился в лучшую спальню.

– Это мои простыни, – заявила миссис Сордидо, появившись в дверях. – Вы сказали, что мы можем забрать свои вещи.

Она ловко поймала брошенную гинею.

– А как насчет кухни? – требовательно спросила она. – Думаю, вам понадобится пара другая горшков, и у меня полная кладовка припасов на зиму.

Пирс усомнился в этом, однако бросил ей еще пару монет.

– Убирайтесь! – рявкнул он.

Она шмыгнула прочь.

По крайней мере постельное белье было чистым, а перина достаточно мягкой. Пирс откинул покрывало, раздвинул занавески и распахнул окно, когда раздались шаги Буллера, медленно поднимавшегося по лестнице.

Вместе они уложили ее в постель.

– Милостивый Боже, – прошептал Буллер. – Что они с ней сделали? Я никогда не сталкивался с такой вонью. А ее лицо…

Пирс взглянул на ее изможденное лицо и покрытую струпьями кожу.

– Это скарлатина, а не курятник. Мне нужна вода, Буллер, много воды. Ведро сейчас, и поставь несколько кастрюль кипятиться. И принеси саквояж из кареты. Когда выпроводишь этих прохвостов из деревни, отправляйся в замок за помощью. С нами все будет в порядке.

– Вы уверены? – шепотом спросил Буллер, чей взгляд был прикован к Линнет. – Я бы не догадался, что это она. Никогда не видел ничего подобного. Чтобы такая красотка…

– Иди, – сказал Пирс, дернув головой. Он подождал, пока шаги кучера не стихли в коридоре, и сорвал с Линнет жалкое подобие ночной рубашки, которое было надето на ней. Очевидно, чета Сордидо забрала всю ее одежду, когда они решили перенести больную в курятник. Пирс швырнул ее в угол.

Линнет не шевелилась. Ее голова безвольно моталась, пока он убирал с ее лица грязные волосы и осматривал ее уши, горло, почерневший язык и кожу, объясняя ей, что он делает, медленным, размеренным тоном. Обнаружив на ее шее следы пиявок, он негромко выругался, прервав свой успокаивающий монолог.

На лестнице снова послышались тяжелые шаги Буллера, и Пирс подошел к двери.

– Мне нужно, чтобы ты привез из замка чистые матрасы, не меньше двух. Этот я испорчу, пока буду охлаждать ее водой и отмывать от грязи, и, думаю, здесь в каждой постели водятся паразиты.

Буллер кивнул.

– Кастрюли с водой на плите. Сордидо отбыли. Скрылись, воспользовавшись тем, что я занят. – Он помедлил, колеблясь.

– В чем дело?

– Я почти уверен, что они украли карету герцога. И его лошадей. Я не видел, как они уехали, но, судя по звуку, это была не телега. И они что-то говорили о служанке, но ее нигде не видно. Должно быть, девушка увидела, как обернулось дело, и сбежала.

Пирс пожал плечами:

– Они прихватили еще и вещи Линнет, так что позаботься о том, чтобы привезти ей какую-нибудь одежду. Возвращайся в замок и отдохни немного, Буллер. Жду тебя утром.

Кучер кивнул, но медлил с обеспокоенным видом.

– Она будет жить, – сказал Пирс с уверенностью, которой не испытывал.

Закрыв дверь спальни, он снял камзол и начал главную схватку в своей жизни.

За ее жизнь.

– Нам нужно привести тебя в порядок, милая, – сказал он Линнет. Она не шелохнулась. – Ты в коме и, к счастью, не представляешь себе, насколько ты грязная. – Он искренне надеялся на это. – Я собираюсь вымыть тебя, как сестра Матильда мыла Гэвина каждую неделю, и если ты собираешься извиваться и вопить, как он, пожалуйста, не стесняйся.

Молчание.

– Пока вода не согреется, я не буду мыть пораженные участки кожи, чтобы не занести туда заразу. – К сожалению, это относилось к большей части ее тела.

Боже, как она похудела. Как это могло произойти так быстро, всего за неделю? Из восхитительной женщины с округлыми формами она превратилась в подобие скелета, с волосами, как пакля, а ее кожа…

С макушки до кончиков она была покрыта слоем грязи и птичьим пометом, облепившим израненную кожу. Пирс начал со ступней, потому что они не шелушились, осторожно протирая влажной тканью каждый палец.

– Из чего бы ни состояла эта грязь, – сказал он ей, видя, что вода, в которой он полоскал тряпку, стала коричневой, – я напишу статью о ней после твоего выздоровления. Чудесные свойства куриного помета. Вряд ли он хуже, чем солодовое сусло, хотя запах определенно более пронзительный.

Он продолжал говорить, хотя Линнет не шевельнула даже пальцем в ответ. Он сообщил ей, что собирается сходить вниз, чтобы принести еще воды, и поприветствовал ее, когда вернулся.

– Извини, что так долго, – сказал он ей. – Приходится останавливаться на каждой ступеньке, поднимая вначале ведро, а потом поднимаясь самому. А теперь приступим к самому главному, дорогая. Нужно отмыть твою кожу от грязи. С мылом. Боюсь, будет больно, особенно там, где открытые волдыри.

К счастью, она, казалось, ничего не чувствовала, хотя для пациентов, находящихся в сознании, это было настоящей пыткой и они часто вскрикивали от одного лишь прикосновения. Пирс то и дело поглядывал на ее закрытые веки, проверяя, не дергаются ли они, указывая на неприятные ощущения. И постоянно прислушивался к тихому хрипу в ее груди, говорившему, что она дышит.

В какой-то момент, отчаявшись, он просто полил ее теплой водой, не решаясь тереть кожу, изъязвленную скарлатиной. Но это не сработало. Грязь въелась в тело, поддаваясь только мылу и воде.

Наступила ночь. Пирс зажег единственную лампу, которую он смог найти, не закрывая окон. Она столько дней пролежала в душном курятнике. Свежий воздух ей только на пользу.

– Ты уже не такая горячая, – сказал он. – Жар пошел на убыль, хотя что тому причиной: вся эта вода или течение болезни – я не знаю. Увы, как мы выяснили, лихорадка уходит и возвращается.

Он медленно продвигался вверх по ее телу: по ее груди, рукам и шее.

– Ну вот, мы добрались до твоего лица, Линнет. Это будет настоящая пытка. Гэвин вопил бы как зарезанный.

Ее густые волосы сбились в колтуны, пропитанные потом и покрытые засохшим пометом.

– Мне придется отрезать их, – сказал Пирс. – Возражай сейчас, или будет поздно.

Линнет молчала, безучастная и неподвижная, и Пирс обнаружил, что сдерживает рыдание, невольный отклик, которого он не позволял себе с первых лет своего увечья, когда осознал, что слезы не приносят облегчения.

Кто бы мог подумать, что в мире существует более сильная боль?

Он спустился вниз, в кухню, и вернулся, принеся еще одно ведро с водой и нож.

– Не расстраивайся, – сказал он. – Они снова отрастут. Но сейчас там завелось бог знает сколько паразитов.

Было нелегко отрезать ее волосы не слишком острым ножом. Пирс отрезал пряди как можно ближе к черепу, а затем атаковал то, что осталось, мыльной водой, обращаясь с ее лицом со всей осторожностью, на которую был способен. К тому времени, когда он закончил, вода стекала с постели, образуя ручейки, растекавшиеся по полу во всех направлениях.

– Пожалуй, нам следует удвоить зарплату сестры Матильды, – сказал он. – Это труднее, чем то, что я делаю с пациентами.

Он осторожно перевернул ее, поддерживая ее шею, как у младенца. Ее спина была чище, но кожа пострадала еще больше, и волдыри лопались при каждом прикосновении.

– Я ничего не могу поделать с болью, – произнес он страдальческим тоном. – Проклятие, Линнет, мне нужно еще одно ведро воды. Я сейчас вернусь.

Войдя в дверь со свежей водой, он нашел ее такой тихой и неподвижной, что его сердце оборвалось. Спотыкаясь, он устремился к постели и схватил ее за запястье… пульс еще бился.

К тому времени, когда он вымыл ее полностью, ручейки на полу слились в мыльную лужу, которая, очевидно, протекала в комнату внизу через щели между половицами.

– Похоже, этот пол никогда не был таким чистым, – заметил Пирс. – Так, а что дальше?

Теперь она была чистой, но лежала в насквозь промокшей постели. Он снова перевернул Линнет, осторожно уложив ее руки по бокам.

– Полночь, – сообщил он ей. – Придется мне взять с собой лампу, дорогая. Без нее ни черта не видно. Я поищу другую лампу, но у меня есть неприятное подозрение, что Сордидо увезли с собой все, что можно было вынести. В кухне нет ни одной свечки.