Элоиза Джеймс - Покоренный ее красотой

– Значит, я видел тебя больной, – сказал Роберт, обняв ее крепче и осмелившись поцеловать в ухо. – Я ухаживал за тобой, помнишь? Когда тебе стало плохо посреди ночи. И я буду рядом, чтобы позаботиться о тебе снова, если случится худшее. Если Пирс заболеет, мы будем вместе у его постели.

– Чепуха, – сказала она, высвободившись из его объятий и повернувшись к нему лицом. – О чем ты говоришь, Роберт?

Даже то, как она произнесла его имя, со своим очаровательным акцентом, заставило его сердце учащенно забиться.

– Я говорю, что не оставлю тебя, – сказал он.

Ее брови сошлись на переносице.

– Это глупо.

– Нет.

– Глупо, – настаивала она.

Секунду они молча смотрели друг на друга, а затем он сказал:

– Я больше никогда не оставлю тебя.

– Что, скажи на милость, ты имеешь в виду?

– Если ты выгонишь меня из этого дома, я буду спать на дорожке снаружи. Если вернешься на континент, я последую за тобой. Я построю плетеную хижину у твоих ворот. Я буду спать под твоим окном. Я буду ждать тебя у твоей парадной двери.

Она прижала ладонь ко рту, заглушив смешок.

– Ты лишился рассудка, Роберт.

Он покачал головой:

– Наоборот. Я обрел его. Я всегда любил тебя. Даже когда был не в состоянии трезво мыслить, даже в опиумном опьянении я знал одно: я люблю тебя.

– Жаль, что ты не смог вспомнить о своих любимых в тот день, когда Пирс неожиданно вошел в твою комнату, – резко сказала она.

– Я буду всегда, до своего смертного часа, молить Пирса о прощении. Но, Маргарита… В данный момент я не хочу говорить о Пирсе. Он теперь взрослый мужчина, замечательный человек, что полностью твоя заслуга. Но ты не только мать Пирса. Ты моя жена, единственная женщина, на которой я когда-либо хотел жениться, и ты всегда оставалась таковой в моем сердце, пусть даже я вел себя как дурак, когда ты увезла Пирса во Францию. Ты имела полное право уехать.

– Ты вел себя как идиот, – согласилась она. Но ее взгляд поощрил его.

– Никто никогда не полюбит тебя, как я, – сказал он, схватив ее руки и поднеся их к губам. – Никто никогда не любил тебя так, как я. Ты мое сердце, моя жизнь, Маргарита.

Уголок ее губ приподнялся в соблазнительной и очень женственной улыбке.

– Прими меня обратно.

Его слова, казалось, повисли в воздухе, отозвавшись эхом в крохотном домике.

– То, что ты сделал, непростительно, – сказала она наконец, – все мои друзья так считают.

– Они правы. Не прощай меня. Просто… просто прими назад. – Он крепче сжал ее пальцы.

– А если я скажу нет?

– Тогда я покину этот дом.

– И?

– Я не допущу, чтобы ты подвергалась опасности подхватить скарлатину. Я буду снаружи на тот случай, если понадоблюсь тебе. Буду принимать пишу у слуг, чтобы они не могли заразить тебя.

– Ты можешь сам заразиться, – мягко произнесла она.

– Я бы умер за тебя, не задумываясь. – В его сердце вспыхнула надежда, распространившись по его жилам вместе со странной смесью радости, страха и желания.

Шагнув ближе, она высвободила руки и обняла его за шею.

– Можешь остаться.

Он привлек ее к себе, прижавшись щекой к ее волосам, и закрыл глаза.

– Mon amour.

– Но я не уверена, что снова выйду за тебя замуж, – заметила она.

– Мне все равно, даже если мы проживем в грехе остаток наших жизней.

Она издала смешок.

– Я француженка. Мы очень чопорны.

– Чопорны и восхитительны, – прошептал он, скользнув ладонями по ее изящной спине.

– А что, если этот опиум нанес непоправимый вред твоему организму?

Он отстранился, глядя на нее.

– Уверяю тебя…

Ее губы изогнулись в лукавой улыбке, а глаза скользнули к двери спальни.

– Француженки никогда не принимают важные вещи на веру.

В порыве восторга Роберт подхватил свою бывшую жену на руки, перешагнул порог спальни и осторожно опустил ее на постель.

– Я сочту за удовольствие рассеять твои сомнения.

Он выпрямился, наслаждаясь звуками ее смеха.

– Я должен убедиться в том, что Линнет благополучно отбыла отсюда в карете. А потом примчусь сюда с такой скоростью, будто слуги решат, что я сумасшедший.

– Ты сумасшедший, – сказала Маргарита, хихикнув, как девчонка.

– Нет, – возразил он, нагнувшись, чтобы поцеловать ее еще раз. – Я в здравом уме. Впервые за долгие годы.

– Мне очень жаль, – сказал герцог Уиндбэнк, обращаясь к Линнет после того, как он забрался в карету и обнаружил, что она плачет. – Я извиняюсь за то, что привез вас сюда, мисс Тринн.

– Линнет, – отозвалась она, всхлипнув. – В конце концов, мы чуть не породнились. У вас, случайно, нет носового платка? Мой насквозь промок.

– Мой сын – тяжелый человек, – сказал герцог, вручив ей огромный носовой платок с вышитым в уголке гербом.

– Он… дурак, – сказала она, при этом голос ее дрогнул.

– И это тоже.

– Он любит меня, я знаю, и тем не менее говорит, что не женится на мне. Что он вообще не желает жениться.

Герцог молчал.

Линнет высморкалась.

– Возможно, он еще передумает. – Она взглянула на герцога, прочитав ответ в его глазах. – Вы не верите в это, не так ли? – Из ее глаз снова заструились слезы.

– Я был бы рад дать вам другой ответ, моя дорогая.

– Все в порядке, – сказала Линнет. – Мы уже можем ехать?

Герцог медлил в нерешительности.

– Вы намерены остаться с герцогиней, – догадалась она. – Я хотела сказать, с леди Бернис.

– Я не могу покинуть ее, – тихо отозвался он. В его глазах светилась решимость, такая же, как у его сына. – И не могу бросить Пирса. При всех моих прегрешениях я всегда считал их своей семьей.

Линнет весьма неизящно шмыгнула носом.

– Я поступила бы также. Не беспокойтесь обо мне. Со мной все будет в порядке.

– Мне очень жаль, что все так случилось, – сказал герцог. – Моя карета отвезет вас в деревню, где ожидают слуги и горничная. Вам нельзя задерживаться, потому что я распорядился, чтобы они продолжили путь, если вы не появитесь до вечера. Я хочу, чтобы все, у кого есть такая возможность, оказались как можно дальше от центра эпидемии.

– Я готова ехать, – сказала Линнет.

– Боюсь, это будет одинокое путешествие.

Она выдавила улыбку.

– Я привыкла к одиночеству.

– О… – Герцог, казалось, еще больше расстроился.

– Не обращайте на меня внимания, – сказала Линнет, улыбнувшись сквозь слезы. – Мне просто жаль себя. Я умудрилась влюбиться в вашего невыносимого сына. Причем безнадежно. И теперь мне нужно приспособиться к жизни без него. Что я и сделаю, – сказала она, хотя и не представляла себе, каким образом. При одной только мысли об этом ее грудь разрывалась от боли.

– Это будет нелегко, – сказал герцог, подавшись к ней и похлопав ее по колену. – Но вы справитесь. Я справился в свое время.

– Возможно, когда мне стукнет шестьдесят, – отозвалась она с невеселым смешком, – я приеду в Уэльс и заставлю Пирса жить со мной в сторожке.

– Неплохая мысль, – произнес герцог. – Мне было бы спокойнее за него, если бы я мог вообразить, что когда-нибудь вы приедете и вытащите его из этого замка.

– Если вы скажете ему об этом, мне будет нечего ждать даже в шестидесятилетием возрасте, – заметила она с грустной иронией.

– О, я понимаю. И не скажу ему ни слова. Если бы я сознавал, насколько глубока его неприязнь ко мне, вы не страдали бы так сейчас. Я глубоко сожалею, что втянул вас в эту историю.

– Тогда бы я не встретила Пирса. – Она снова промокнула глаза. – Это стоит разбитого сердца.

Он снова протянул руку и сжал ее колено.

– Вы замечательная женщина, знаете ли.

Ее губы тронула улыбка, скорее застенчивая, чем фамильная.

– Спасибо. От всей души желаю вам удачи.

Брови герцога взлетели, в точности как у его сына.

– Спасибо. – Он сделал движение к дверце. – Я навещу вас, как только вернусь в Лондон.

– Думаю, вы будете не один, – сказала она.

Он помедлил на ступеньках кареты, прежде чем ступить на землю.

– Надеюсь, – промолвил он так тихо, что она едва расслышала.

Дверца захлопнулась, и карета тронулась с места, покатив по дороге. Прочь от замка, прочь от океана и бассейна, прочь от Кибблса, Пендерса, Биттса, Прафрока и пациентов. Прочь от Пирса.

Линнет позволила платку герцога упасть на пол. От слез у нее разболелась голова. Казалось невероятным, что день еще не закончился. Что она сидит в карете, а не лежит в постели. Невозможно было себе представить, что она так и будет ехать в этой карете день за днем, домой, в Лондон.

Спустя некоторое время она откинулась назад на мягком сиденье, уставившись в колеблющийся потолок кареты. Ей было трудно найти удобную позу. Должно быть, она перенапрягла шею и плечи, когда плавала.

Наконец она закрыла глаза и позволила мягкому покачиванию экипажа унести ее прочь от жестоких реалий мира Пирса, хотя они и отзывались в ее сновидениях.

– Он умирает, – сказал Пирс, ощутив укол досады и отчаяния, как всегда бывало в таких случаях.

Он стоял у постели больного, плотного мужчины лет шестидесяти.

– Каждый раз, когда я даю ему воды, она выливается у него изо рта, – сообщил санитар.

– Позаботьтесь о нем, насколько это возможно, – сказал Пирс, направившись к выходу. – Покраснение глаз, возможно, указывает на приближающуюся смерть.

– Он похож на хорька, – заметил Себастьян, который поджидал его в коридоре, прислонившись к стене.