Глава 16

– Вы свинья, – сообщила Линнет Пирсу. Он разбудил ее, покачивая лентой над ее лицом, так что та щекотала ее нос.

– Я принес вам горячий шоколад.

– Что ж, это несколько искупает ваше свинство, – заявила она, сев на постели и взяв у него чашку.

Прислонившись к спинке кровати, Линнет пила шоколад, украдкой наблюдая за Пирсом, хотя и не понимала, почему она так снисходительна к этому невоспитанному типу.

Впрочем, женщина, которая всю ночь грезила, что ее целует вполне конкретный доктор – не останавливаясь на поцелуях, – едва ли может притворяться, что он ей безразличен.

– Не расставляйте смертельную ловушку для Себастьяна, – сказал Пирс. Он все еще не смотрел на нее, играя с лентой, как маленький ребенок, завязывая узлы и испытывая их на прочность.

– Вы испортите ленту, а это одна из моих любимых.

– Шелковая? – Он завязал очередной узел.

– Конечно. А в чем дело?

– Нам требуется что-нибудь прочное, чтобы привязывать пациентов к столу во время хирургических операций. Обычно мы используем веревки, но потом больные жалуются на натертые места на коже. Возможно, шелк сработает. – Он снова проверил прочность ленты, перекинув ее через спинку кровати. Она лопнула посередине.

– О, ради Бога, – сказала Линнет. – Неужели надо было ее рвать? Оберните веревки шелком.

– Отличная идея. Вы слышали, что я сказал о Себастьяне?

– Да. Боитесь потерять своего товарища по играм?

Пирс фыркнул.

– Хотел бы я быть подростком, которым вы меня упорно называете.

– Почему?

– Через тридцать, максимум через сорок лет мы будем иметь средства, предотвращающие заражение. Хирургия кардинально изменится.

– Вам, кажется, тридцать лет? Вы сможете оперировать и в семьдесят пять, прислонившись к столу.

– И отрезая носы пациентам трясущимися руками, – вставил он.

– Я называю вас мальчишкой, потому что вы ведете себя как ребенок, обидевшийся на родителей и решивший отплатить им той же монетой.

– Я люблю свою мать. – Кажется, он действительно слушает ее. Впрочем, вдруг поняла Линнет, не слушать не в характере Пирса.

– Конечно, вы любите свою мать. Но вы любите и своего отца. А он любит вас.

– Как бы меня не стошнило от такого количества нежных эмоций натощак.

– Похоже, у вас проблемы с желудком, возможно, лет через тридцать Себастьян сделает вам операцию.

– Проклятие, надеюсь, что нет. Он хороший хирург, но операция не слишком приятное дело. Ладно, нам пора идти. Меня смущает столь интимная обстановка, особенно с женщиной, с которой я не спал.

Линнет допила свой шоколад и вскочила с постели. При мысли, что Пирс никогда не сможет заниматься любовью, она искренне опечалилась.

– Как вы повредили ногу… и остальное? – спросила она, направившись к ширме, где оставила одежду накануне вечером.

Не дождавшись ответа, она обернулась и обнаружила, что он созерцает ее спину.

– В чем дело? Я запачкалась в шоколаде?

– Эта ночная рубашка практически прозрачная, – ворчливо отозвался он. – Я могу видеть ваши ягодицы.

Линнет поспешно скрылась за ширмой, ощутив вспышку жара в крови… и приступ печали. Она, никогда по настоящему не стремившаяся спать с мужчиной (если быть честной с самой собой), наконец-то смогла представить себя в постели с одним из них.

С Пирсом.

С Пирсом, который не способен к интимной близости. В этом была самая жестокая ирония из всех возможных.

– Мне не нравится слово «ягодицы», – сказала она, следя за тем, чтобы ее голос не выдал даже намека на желание. – Оно из лексикона врачей.

– А вы какое предпочитаете? Зад? Задница?

– Полагаю, зад.

– Пожалуй, мне нравится «задница». Оно такое округлое. Округлое и роскошное.

Линнет натянула через голову платье и расправила складки. Затем потянулась к своему заду. Определенно он был округлым. Оставалось только надеяться, что и роскошным тоже.

Она вышла из-за ширмы и направилась к туалетному столику.

– Я только причешусь. Попробую заплести косу, чтобы волосы не превращались в спутанную гриву. Элиза потом не может их расчесать.

Пирс подошел ближе, остановившись у нее за спиной, и начал застегивать пуговицы, не дожидаясь, пока она попросит. Линнет провела щеткой по волосам и помедлила, поймав его взгляд в зеркале.

– Выглядит, как если бы мы были женаты уже лет десять, – заметил он с кривой улыбкой.

– Вы вообще не собираетесь жениться, не так ли?

– Не вижу смысла.

– Почему же? – И тут до нее дошло. – О, потому что вы не можете иметь детей?

– Брак предназначен именно для этого, – сказал Пирс. – Иначе в нем нет смысла.

Линнет открыла рот, но вдруг поняла, что ей не хочется защищать любовь и даже привязанность перед убежденным мизантропом. К тому же она была согласна с Пирсом, что любовь и брак зачастую имеют мало общего.

Она завязала конец косы обрывком ленты и встала.

– Идем?

Он окинул ее взглядом.

– С этой косой вы выглядите на четырнадцать лет. И вы не надели чулки.

– Я пришла к выводу, что это лишнее. Мы ни разу никого не встретили на пути к бассейну и обратно.

– Прафрок не из тех дворецких, которые считают, что слуги должны быть на ногах в три часа утра.

– Он весьма необычный дворецкий, – заметила Линнет, приноровившись к его походке и взяв его под руку.

– Я же говорил вам. Прафрок не дворецкий, он шпион моего отца.

– Но зачем вашему отцу иметь шпиона в вашем доме?

Пирс пожал плечами.

– Перестаньте пожимать плечами. Вы постоянно это делаете, когда хотите уйти от ответа. Зачем вашему отцу иметь шпиона в своем доме?

– Полагаю, он хочет знать, что здесь происходит.

– И вы говорили, что в доме вашей матери у него тоже есть шпион.

– Да.

– Он все еще любит ее, знаете ли. И это чувство взаимно.

– Себастьян говорит то же самое. Что ж, им придется решить, что с этим делать.

Линнет бросила на него взгляд, но увидела по его упрямо сжатой челюсти, что он не желает обсуждать эту тему. К тому же это ее никак не касалось.

– Итак, вы говорили, что больные распределяются по палатам в зависимости от заболеваний.

– И от пола, – сказал Пирс, воспользовавшись своей тростью, чтобы скинуть с тропы камень, прежде чем ступить на нее. – Пациенты весьма щепетильны насчет соблюдения приличий.

– В таком случае почему Гэвин лежит рядом с мистером Хаммерхоком? Вы говорили, что мистер Хаммерхок, возможно, заразный.

– Вряд ли. Эта разновидность горячки перестает быть заразной, после того как волдыри лопаются. Я всего лишь пытался помешать вам влюбиться в него. Его очаровательная сыпь делает его опасным для женщин. Не говоря уже о трогательной шепелявости, которая сопутствует заболеванию. Хотя, как ни печально, и то и другое пошло на убыль.

– По-моему, сегодня воздух теплее, – заметила Линнет, когда они свернули на последний отрезок пути, миновав сторожку, и увидели бассейн.

– Мне не нравится небо, – сказал Пирс, подняв глаза.

– Почему? Облаков вроде бы нет. – Она отпустила его руку и подставила ему спину, чтобы он расстегнул пуговицы на платье.

– Этот мрачноватый оттенок голубого предвещает шторм, но, возможно, я ошибаюсь.

– Вы не только ставите диагнозы, но и предсказываете погоду? – Она стащила платье. – Раздевайтесь. Вчера вечером я практиковалась…

– Неужели?

– Лежа на полу. Элиза застала меня за этим занятием, подтвердив все свои подозрения, что я окончательно лишилась рассудка. – Она побежала к скале, нависавшей над водой.

– Помедленнее. Вы заставляете меня чувствовать себя калекой.

– Задев ваши несуществующие чувства? – поддразнила Линнет, подойдя к самому краю скалы. С моря дул легкий ветерок, принося запах соли.

Пирс снял сапоги. Затем помедлил секунду, глядя на нее, и продолжил раздеваться. Странно, но ей хотелось, чтобы он снова посмотрел на нее. Она чувствовала, что сорочка облепила ее тело, подчеркивая каждый изгиб, и хотела…

Линнет пронзило чувство вины. Как это жестоко с ее стороны. Надо быть совсем немилосердной, чтобы щеголять перед мужчиной тем, чем он не может насладиться.

Она села на скалу, подтянув колени к груди. Пирс тем временем снял рубашку, и Линнет принялась наблюдать за ним, делая вид, будто смотрит на воду. У него была мускулистая грудь, с темной порослью волос, которая сужалась к талии, уходя за пояс бриджей. Ее пальцы дрожали от желания коснуться его, пробежаться по его груди, скользнуть на спину и вниз, к его…

Ягодицам. Хотя, возможно, «задница» – более правильное слово для обозначения мужского зада, подумала Линнет, когда Пирс повернулся, чтобы отложить в сторону свои бриджи и рубашку.

Спустя мгновение они оба прыгнули в воду. Как всегда, ее обожгло холодом, но это шокирующее ощущение не могло затмить восторга от падения и прилива бодрости, словно до того мгновения, как ее тело вошло в воду, она пребывала в полусне.

Не говоря уже о восторге, который она испытывала каждый раз, когда Пирс подхватывал ее и прижимал к своему теплому телу. Но он не позволил ей оставаться в таком положении долго.

– Держитесь одной рукой за край! – рявкнул он. – А теперь попытайтесь плыть.

Линнет набрала в грудь воздух и оттолкнулась от края бассейна. И тут же пошла ко дну.

Он вытащил ее и снова подтолкнул к краю бассейна.

– Постарайтесь удержаться на воде, а потом начинайте грести руками, – велел он. – И не забывайте двигать ногами.

Линнет дрожала и не была уверена в том, что сможет пошевелить конечностями. Однако смогла и спустя мгновение поплыла, пусть медленно и неуклюже, но она двигалась, а не тонула. Пирс оставался рядом, выкрикивая указания, большую часть которых она не слышала. Но постепенно она ухватила суть, сообразив, как поочередно двигать руками, поворачивая голову в противоположную сторону, а ее ноги…