— Ты, — выкрикнула она. Ярость захлестнула ее. — Кровавый захватчик, негодяй-викинг! — набросилась она на него.

Улыбаясь, он поймал ее за руку, притягивая ее к себе. Она боролась, стараясь освободиться, и ее плащ остался в его руках. Она отбежала в угол комнаты, но он был уже там, схватив ее. Она била его кулаками в грудь, но он схватил ее за запястья и закинул их ей за голову, обняв ее здесь, в углу. Свободной рукой он сорвал голубое шерстяное платье, а потом и льняную рубашку под ним. Она попыталась лягнуть его коленом, и вся ее злость выплеснулась в крике:

— Мне казалось, что это Юдифь обслуживает тебя спереди, викинг!

Его смех был хриплым, его дыхание на ее щеке теплым и сладким от меда, а его тело было близко к ее телу.

— Рианон. — Он замолчал, потому что она исхитрилась ударить его коленом и сообщила:

— Господин, это все, что я могу сделать для тебя спереди!

Через секунду она уже лежала на тюфяке, отчаянно извиваясь. Она попыталась прикрыть себя тем, что осталось на ней, но он сорвал с нее все с устрашающей силой. Дрожа, она обняла себя руками, а потом ее завернули в мех, согревая ее. Удивленная, она повернулась и увидела, что Эрик сбрасывает с себя промокшую одежду, заворачиваясь в мех сам.

Потом он снова повернулся к ней. Она попыталась ударить его, но он толкнул ее на спину и оседлал ее. У нее на глазах заблестели слезы. Мех еле прикрывал его плечи. Его обнаженная грудь играла мускулами, они были гладкими и блестящими, притягивающими взгляд; долгое время она не видела его таким. Его член покоился у нее на животе и наполнял ее теплом и желанием, и казалось, был причиной того, что какое-то неистовое пламя разгоралось внутри ее. Но теперь, когда он ей нужен так отчаянно, когда она желала его каждый день, каждую минуту, страстно хотела хотя бы прикоснуться к нему, теперь, когда она любила его, он предал ее. Он хотел эту девку, Юдифь.

— Не прикасайся ко мне! — прошипела она, испугавшись, что из ее глаз польются слезы, а ее гордость будет сломлена.

И опять он схватил ее запястья, а потом растянулся на ней. Ее груди коснулись его груди, и ей захотелось, чтобы он накрыл их своими ладонями, чтобы он ласкал их. Его губы приблизились к ее губам, и он прошептал хрипло:

— Как же ты сможешь обслужить меня спереди, если я не буду к тебе прикасаться?

— Пропади ты пропадом!

Он заставил ее замолчать поцелуем. Глубоким, страстным, а потом сладким и нежным. Насилие стало наслаждением. Он украл у нее всю волю и заставил задыхаться от своих медовых поцелуев, и он успокоил бурю своим теплом. Оторвавшись от нее, он снова и снова касался ее губ. Потом из ее глаз полились слезы, она отвернула голову и умоляюще сказала:

— Эрик, не надо!

— Рианон, я понял, что это была ты.

Она встретилась с ним взглядом, ее глаза расширились, в них было недоверие.

— Как ты мог…

— Потому что твой запах невозможно перепутать ни с каким другим. Запах розы. Может, это из-за мыла, которым ты пользуешься, но тебя всегда окружает этот аромат. Я его знаю так же, как знаю цвет твоих волос, оттенок твоих глаз. Я чувствую его, потому что он преследует меня с тех пор, как мы встретились. Он преследует меня даже во сне и зовет меня, когда тебя нет со мной. Он обволакивает меня, как твои мягкие волосы, когда мы вместе. Такого запаха нет ни у одной женщины.

— Но… Эрик, она была в твоей комнате, когда ты принимал ванну!

— Она принесла полотенца. Любовь моя, она же служанка в нашем доме.

— А ты… — Она прервалась, а потом глубоко вздохнула. — Ты так отдалился от меня!

— Я боялся повредить тебе и ребенку.

— Но ведь столько времени прошло!

— Рианон, ты же сказала мне, что роды были трудными. Я подумал, что некоторое время мне нужно держаться от тебя подальше. А потом… ну, ты ведь не предложила, чтобы я вернулся.

Она облизнула губы, вглядываясь в его глаза.

— Потому что я думала, что стала тебе не нужна!

— Ты хочешь, чтобы все было по-прежнему? Она вздохнула, боясь и желая поверить в нежность его взгляда.

— Ох, Боже мой! — выдохнула она. — Я не верю, что могу сказать это викингу! Да… да… я хочу, чтобы все было по-прежнему… я хочу… тебя… я… — Она замолчала, дрожа, а потом почувствовала его призывное тепло и все, о чем она так долго мечтала — тяжесть его бедер, стук сердца в груди, жар его тела на ней. И черты его лица, красивого и сильного, его глаза… такие бесконечно синие, такие нежные, когда он смотрит на нее. Она осмелилась прошептать:

— Я хочу тебя, Эрик. Очень сильно. Я люблю тебя. Эрик удивился этим сказанным шепотом словам, вглядываясь в нее с изумлением и любовью. Ее глаза были влажны от слез и блестели в отблесках огня серебряно-голубым светом, обрамленные красивыми густыми темными ресницами. Ее волосы, сияя, обрамляли ее наготу и вились по меху, покрывая все вокруг локонами цвета огня. Ее губы были сладкими, как мед, лицо порозовело, а тело было гораздо прекраснее, чем то, что манило его в длинные ночи одиночества. Ее груди несколько увеличились и стали более тугими, ее соски были темно-розовыми и набухли от желания. И она шептала, что любит его…

— Клянусь Господом, я так боялся! — сказал он ей. — Боялся, что потерял ту малость, которой я обладал, когда погиб Рауен. Я могу взять верх над мужчиной, ты знаешь, но не над воспоминанием. Я думал, что его тень будет между нами, и я ждал, но я… — Он замолчал, и ее глаза смотрели на него с немым вопросом. — Я так боялся полюбить тебя, Рианон. Любовь делает человека уязвимым. Это такое сильное оружие. И я боролся с ней, и не знаю, когда она победила меня, но знаю, что я проиграл это сражение. Может быть, оно было проиграно с самого начала, с того дня, когда я увидел тебя на стене. А может быть, когда я поймал тебя в доме. Или когда я смотрел, как ты танцевала и соблазняла мужчин в вечер нашей свадьбы. Может быть, это было безрассудство — так хотеть тебя, и когда я добился своего, я пропал навсегда. Я не знаю, как это произошло со мной. Но, жена моя, я тоже люблю тебя всем сердцем, всей своей душой, сильнее жизни.

— Эрик, — прошептала она, и слезы полились по ее щекам, она говорила так быстро, что он с трудом понимал ее. — Я полюбила тебя гораздо раньше, еще до смерти Рауена. Он был дорог мне, я горевала о его смерти, но ты заменил его в моей душе еще раньше. Я не могу понять, как я могла любить тебя, если ты постоянно командовал мной, так надменно и требовательно.

— Надменно?

— Конечно. — Она засмеялась, и тогда, позабыв все, что хотела сказать, она прошептала:

— О Эрик, неужели это правда?

— Я знаю, что ты — моя жизнь и что я люблю тебя сверх всякого разумения и без видимой причины! — прошептал он.

Потом у него вырвался легкий стон, он провел рукой по ее щекам и сказал:

— Я все время смотрел на своего сына, когда он был у твоей груди, и мне так хотелось прильнуть к ней самому!

Он снова поцеловал ее губы, а потом нашел ее грудь, пробуя ее на вкус, лаская ее. Она застонала от удовольствия, обняв его золотоволосую голову. По-том он приподнялся и прошептал, что любит ее глаза, и нежный беспорядок ее волос, и прекрасные выпуклости ее грудей. Он упал на нее, гладя ее, возбуждая ее, и снова приподнимался, чтобы шептать нежные слова, напоминая ей снова, что он любит ее, и, шепча эти слова, он гладит, и дразнил, и ласкал ее, и возбуждал поцелуями и прикосновением своего голодного от страсти языка ее бедра, ее плоть, ее самые сокровенные секретные места. Она в свою очередь приподнялась и обняла его, и его ласкал ее шепот, и мягкие, ароматные завитки ее волос. Она смело касалась, гладила и изучала его, ласково уверяя, что рада служить и повиноваться ему во всем, что она с удовольствием обслужит его спереди со знанием дела, а потом стала доказывать, что это было правдой. Он засмеялся, пока у него не перехватило дыхание, и он крепко прижал ее, подложив под себя. Перед горящим камином они продолжали обмениваться словами любви и клятвами, и между ними возникло новое чувство, чувство удивления их любви.

Поздно ночью, обнимаясь и прислушиваясь к падающему снегу и треску огня в камине, они касались друг друга снова и снова, и снова и снова занимались любовью, а потом Рианон забеспокоилась о сыне. Эрик был уверен, что с ним будет все в порядке до утра и что волноваться не о чем, потому что все знают, что Эрик поехал за ней.

— И они знают, что все будет в порядке, потому что ты непобедимый? — спросила она вызывающе. Он засмеялся.

— Да, возможно.

— Ты очень самоуверен.

— И всегда буду, боюсь. Тебе это очень не нравится? Она вздохнула в притворном смирении.

— Мне придется с этим смириться.

— Правда? А мне придется смириться с тем, что ты, любовь моя, своевольна, горда и норовиста и мне всю жизнь придется носить на бедре шрам от твоей стрелы.

— Ты — требовательный, деспотичный и, кроме того, самонадеянный, — напомнила она ему, нежно проводя пальцем по его шраму и уверяя его с улыбкой, что проведет с ним много ночей, искупая свою вину. Потом они снова обнимались и любили друг друга опять и опять, пока не погрузились наконец в ленивую полудрему.

Наступил рассвет, и она повернулась к нему и сказала взволнованно:

— Эрик, я не предавала ни тебя, ни Альфреда. Клянусь. Он — мой король и был моим опекуном, я люблю его и никогда не предам его. И тебя я тоже не предавала.

Он взял ее руку и поцеловал.

— Не нужно, любовь моя, я это знаю.

Он больше ничего не сказал, но воспоминания перенесли его в тот день, когда Рауен был еще жив и вместе с ним сражался с датчанами, а потом увидел его мертвым, лежащим на земле, и вспомнил кинжал.

Он придвинул ее к себе и поцеловал в лоб.

— Я знаю, любовь моя, я знаю.

Через несколько минут они поднялись, и он надел на нее свой плащ и завернул в мех. Они вышли наружу и увидели, что снегопад прекратился, и земля была покрыта прекрасным белым покрывалом. Они сели на белого коня, и огромное животное повезло их домой.