- Боже мой! - отшатнулся Ротгар. Его глаза расширились от испуга. - Это лесной человек!

- Насколько вы, англичане, суеверны! Это всего лишь Фен. - Ротгар был не первым саксом, проявившим такую реакцию при виде мальчика. - В тот самый день, когда ему нанесли удар по голове, в результате чего он стал таким, Хью спас Фена от неминуемой гибели. С тех пор Фен верой и правдой служил ему и заботился о нем. - Она улыбнулась Фену, а затем дала шлем Ротгару, закрыв его своим телом от глаз Хью, а Фена от взора Ротгара. - Вот, смотрите, куда был нанесен удар, - сказала она, указывая на вмятину в шлеме. Она вложила в нее кулак, затем распрямила пальцы. - Четыре пальца глубиной - ширина ладони, - и невольно вздрогнула, вспоминая такую же вмятину на черепе Хью. Ротгар, посмотрев на пышную шевелюру Хью, перевел взгляд на шлем и нахмурился:

- Никогда не носил таких. Куда пришелся Удар?

Она мягко погладила его свежевыбритый затылок с короткими, плотными, кудрявыми волосами. Ей пришлось задрать голову, так как ее макушка от силы доставала до его подбородка. Может, из-за различия в росте, ее короткой руки, его голова покорно склонилась ей навстречу. Его лоб чуть не коснулся ее лба, губы его дрожали всего в нескольких дюймах от ее губ.

- Удар пришелся вот здесь, - сказала она почему-то сразу охрипшим голосом. Она не была уверена, что ее пальцы указывали точное место, но, казалось, была не в состоянии их оторвать. Они, казалось, пульсировали в унисон с потоком жизненной энергии, будоражущим его тело.

- Понятно.

Его теплое дыхание было мягким, словно первый весенний ветерок. Она чувствовала его на своих губах, хотя произнесенные шепотом английские слова смущали ее еще больше. Что видел он, когда его глаза сверлили ее глаза, когда ее пальцы запутались в нежной шелковистости его кудрявых волос? Видел ли он в ней родственницу дворянина.., или просто продажную девку, предающуюся непристойным ласкам?

Мария отдернула руку.

Еще никогда, с тех пор, как умер ее муж Ранульф, пульс ее так не учащался, когда мужчина был рядом с ней. Но если быть честной до конца, то не с тех пор, как умер Ранульф.., а даже и тогда, когда он был жив. Осторожно взяв в руки шлем Хью, она поспешила к своему брату.

- Мария! - прозвучал у нее над ухом голос Ротгара, его приятный, чуть хрипловатый тембр взволновал ее так, что по всему телу забегали мурашки. Вероятно, он бесшумно, словно кот, последовал за ней.

Ей следует отплатить за бешеные удары пытающегося вырваться из груди сердца.

- Уолтер! - Ее обращение по имени к рыцарю прозвучало насмешкой над Ротгаром, который осмелился также обратиться к ней.

Он ворвался в комнату, держа руку на рукоятке меча. Только после этого она соизволила отреагировать на долгий взгляд Ротгара. Заметив в нем озадаченность и боль, она постаралась не выдать своих чувств.

- Уведите его! - приказала она.

- Прошу вас, но я многого не понимаю. - Уолтер резко схватил его за руку. - Что прикажете с ним сделать, миледи?

Было достаточно одного ее слова, чтобы его верный меч либо пронзил сердце Ротгара, либо снес ему голову с плеч. Стоило ей это сделать, как она избавится от его навязчивого присутствия, сможет умиротворить Гилберта, а также вернуть себе лояльность рыцарей Хью, но таких слов не последовало.

- У него не вызывает аппетита ни норманнская еда, ни норманнское питье. Заприте его где-нибудь, - приказала она.

- Где же, миледи? В этом доме нет подвалов.

- Посадите его в курятник, - решила она. - Это избавит нас от лисиц и прочих хищников. Там ему будет неплохо.

Уолтер с Ротгаром давно ушли, как вдруг Мария почувствовала, как кровь в ее жилах явно замедлила свой бег.

***

Эдит, плотнее прижимаясь к стене, дюйм за дюймом приближалась к главному входу, двери которого не были закрыты на засов - впервые на ее памяти. Само собой разумеется, это результат неосмотрительности одной из этих глупых девиц или парней с вытаращенными глазами, которые так разволновались из-за вести о пленении Ротгара и возвращении его в Лэндуолд.

Добродушный смех доносился от группы норманнов, сгрудившихся вокруг тех рыцарей, которые выловили в лесах Ротгара. Эдит сделала еще один шаг по направлению к двери, уповая на небо и надеясь, что те неотесанные парни, которые обычно ее здесь сторожат, сейчас разделяют веселую компанию рыцарей. Может, на сей раз ей все же удастся избежать их сверхбдительных взглядов и их прилизанных фраз: "Не беспокойтесь, миледи. Я принесу все, что вам нужно"; "Я провожу вас, миледи, и подожду снаружи, пока вы закончите";

"Нет никакой нужды разговаривать с ними. Я могу доставить им любое сообщение от вашего имени". До елейности вежливые, неизменно куртуазные, тем не менее, они держали ее в плену под присмотром этой стервы Марии, словно на ней были оковы или кандалы.

Осталось совсем немного. Порыв свежего воздуха донесся до нее через щель между створками, и ледяная свежесть стужи только дразнила ее обещанием свободы. Еще три шага.., нет, только два...

- Сегодня дует колючий ветер, леди де Курсон, а на вас даже нет плаща.

Если бы раздавшийся у нее за спиной голос принадлежал одному из ее обычных охранников, Эдит, вероятно, взвыла бы от отчаяния и неудачи. Но демонстрировать такую слабость перед Гилбертом Криспином отнюдь не мудрый шаг.

- Я заметила, что дверь не закрыта на засов, - сказала она. Эта ложь ей удалась легко, сложнее оказалось выдавить из себя такую улыбку, чтобы отбить у этого всесильного рыцаря задавать ей дополнительные вопросы в отношении причин ее нахождения в опасной близости от выхода.

Она не успела собрать в кулак все свое мужество и повернуться лицом к нему, как почувствовала его руки у себя на плечах. Потом всю ее охватило тепло наброшенного на нее плаща на меховой подкладке. Ей и не нужно было поворачиваться, так как Гилберт, выйдя вперед, раскрыл перед ней двери.

- Не желаете ли сопровождать меня во время инспектирования нашей обороны? - Эдит потребовалось собрать всю свою силу воли, чтобы медленно, с достоинством, выйти из дверей, словно не прошло и полгода с тех пор, когда она это делала в последний раз.

Ей удалось пройти рядом с ним около десяти шагов, а потом ноги у нее задрожали, подкосились, и она уже не могла идти дальше.

Гилберт, вероятно, предполагал заранее, что случится такая беда. Он сжал ее за локоть.

- Пройдет, - заверил он ее. - Мне приходилось видеть многих осужденных, которые бегом удирали из плена, а потом падали на землю, как подкошенные. Мне кажется, что сейчас вы испытываете такие же чувства, которые одолевают воина, который выживает в битве, несмотря на полное отчаяние.

Она, полагаясь на его силу, шла, прихрамывая, смущенная и возбужденная до предела. Она наслаждалась порывами ветра, ей доставляли удовольствие комки мерзлой земли, которые впивались в ступни через мягкие подошвы ее шлепанцев. Вот из-за облака вышла луна, а она подняла к небу голову, чтобы сильнее, острее воспринять ее желтоватый блеск.

Кружащее голову чувство свободы и неожиданное соучастие в ее проступке Гилберта развязали ей язык.

- Каждую ночь, когда раздается храп и кашель Хью, я предаюсь мечтам о побеге из Лэндуолда. Мне кажется, что я буду бежать быстро-быстро, как заяц, а не ковылять, как убогая старуха.

- И какую же борозду на поле изберет мой маленький английский зайчик? Мягкий смех Гилберта не смягчил суровости его слов. Удовольствие Эдит от предпринятой озорной эскапады сразу покинуло ее.

- Мне не нужно ничего иного, кроме того уюта, который был мне предоставлен воспитавшими меня монахинями, - пробормотала она сквозь зубы, внезапно задрожав всем телом от холодного ветра.

- И вы поспешите прямо к своим монашенкам, даже не останавливаясь в пути, чтобы посплетничать о своем муже, правителе Лэндуолда, со своими друзьями, членами семьи?

Щеки Эдит вспыхнули от гнева.

- Вы также недоверчивы ко мне, как и Мария. В Лэндуолде у меня нет ни друзей, ни семьи. И даже если бы они здесь были, у меня нет никакого желания рассказывать всякому встречному-поперечному о том, как я была насильно отдана в жены безнадежному идиоту.

- Но вы же непременно расскажете о своем положении монашенкам.

Серебряный лунный свет резче очертил дерзкое лицо Гилберта. Эдит нравилось любоваться только одним мужским лицом - лицом Христа, распятого на кресте. Некоторым женщинам - она знала это, - Гилберт нравился, они считали его привлекательным, они восхищались его смуглыми чертами, широкими плечами, мощными бедрами. Их любование им вызывало у нее удивление, - они явно никогда не видели его таким, как она сегодня ночью, когда луна отбрасывала зловещую тень на его торчащие брови, на плотно сжатые губы, а какой-то неприятный отталкивающий блеск еще больше чернил его невероятно черные глаза. Она снова задрожала всем телом, но уже не только от холода, и решила, что ему лучше лгать.

- Да, я расскажу монахиням о своих муках. - Он покачивал в такт ее словам головой, и ей очень захотелось хотя бы умерить чрезмерное самодовольство с его лица. - Да, я расскажу настоятельнице, что до сих пор девственница, что готова постричься, и попрошу ее выделить для меня место. Хью долго не протянет. Мария со своими приспешниками его убьет, или же он сам размозжит себе голову о стену, чтобы навсегда избавиться от жестоких болей.

Она ожидала, что норманн рассмеется. Она ожидала его язвительных шуток по поводу ее девственности, его поддразниваний, его утверждений, что они правильно поступили, обвенчав ее с Хью, чтобы тем самым установить какое-то подобие нормального положения, одновременно изолировать ее, чтобы никто, кроме норманнов, не знал истины. Но он вдруг заговорил с таким трудом, словно кто-то железными пальцами сжал ему горло.

- Хью был моим другом. Я так по нему скучаю.

- Но ведь он еще не умер. - Непроизвольно она почувствовала приступ жалости к своему мужу, вспоминая, как он сидит, крепко охватив руками свою лохматую голову, вспоминая это отрешенное безумное от диких болей выражение его глаз, когда доза лекарств, выданная Марией, начинает утрачивать силу, и он остается наедине с ней, с Эдит. - Мне кажется.., кажется, что теперь он может воспользоваться нашей дружбой, сэр Гилберт.