— Скажи спасибо и за это! — прорычал Хуан Энрике.

Чернокожий покачал головой:

— Нет. Мы договаривались на пять тех и пять других.

— Два!

— Пять. — Проводник не шевелился и не собирался сдавать своих позиций.

Хуан Энрике Дельгадо заскрипел зубами и, к изумлению Кармен, повернулся и побежал вверх по лестнице. Она услышала звук хлопнувшей двери, а потом топот ног Хуана Энрике. Он возвращался. Едва дыша, запыхавшись, он снова очутился перед чернокожим. Вытянул руку и направил ствол аркебузы прямо ему в лицо.

Кармен ахнула.

— Убирайся, — прорычал Хуан Энрике проводнику. — И чтобы я тебя больше не видел. Если ты еще мне попадешься, я убью тебя. Понял?!

Проводник не испугался и продолжал глядеть в лицо Дельгадо. Только Кармен собралась умолять проводника уйти, пока не поздно, как тот наклонился, молча взял две аркебузы и два копья, погрузил их на лошадь и взял ее под уздцы. Пройдя по двору, он, не обернувшись на Хуана Энрике, вскочил в седло и уехал.

Глядя вслед ему, Кармен подумала: Этот человек будет считать отныне Дельгадо своим врагом. Она надеялась, что он и впрямь больше не вернется, как ему велел Дельгадо. Она начинала подозревать, что у Хуана Энрике нет понятий о чести, а тем более о доброте. По-видимому, он обещал чернокожему большую плату, чем дал. Дельгадо нарушил свое слово. Кроме того, он наставил оружие на безоружного. Она переехала через океан, чтобы встретиться с человеком, который никак не соответствовал ее мечте. Внезапно ей стало страшно; ведь она в руках этого человека.

Хуан Энрике Дельгадо вытер потный лоб большим платком. Высморкался. Взглянул вверх по лестнице и, казалось, впервые увидел ее.

— Что вам угодно? — прорычал он.

Кармен в оцепенении посмотрела на него, затем отступила на шаг. До сих пор Дельгадо был хотя бы вежлив с нею.

— Не притворяйтесь такой удивленной, — криво усмехнувшись, сказал Дельгадо. — Без сомнений, вы повидали всякое. — Он медленно двинулся к Кармен. — …Живя с индейцами… как живут женщины с мужчинами.

Кровь отхлынула от лица Кармен.

— Тебе не удастся одурачить меня, маленькая потаскушка.

К Кармен вернулось самообладание, хотя от его грубости внутри нее все сжалось.

— Я желала сказать вам, что не выйду за вас замуж, — холодно произнесла она.

— Ха! Как будто я женюсь теперь на тебе! — хмыкнул Дельгадо. — У меня твое приданое, а это все, что мне было нужно. — Его маленькие жестокие глазки бесцеремонно окинули ее с ног до головы. — Это все, чего я хотел и прежде. Хотя, признаюсь, теперь, увидев тебя, я не прочь…

Кармен в ужасе и смятении поднесла ладонь к горлу. Кто этот человек?! Эта рычащая тварь — совсем не тот Хуан Энрике Дельгадо, о котором она мечтала.

— Считай себя моей пленницей, — тихим голосом добавил Дельгадо. — Можешь ждать меня к себе на ночь, донья Кармен. — Титул «донья» звучал в его устах так же оскорбительно, как и сам тон.

— И не забудь показать мне все эти грязные индейские ухищрения в постели — ты ведь наверняка многому научилась, пока прелюбодействовала с дикарями!

Кармен открыла было рот, чтобы ответить, но все это показалось ей чересчур омерзительным, чтобы отвечать. Казалось, вокруг нее рушился мир. Она была бледна.

Она не могла поверить, что все это происходит с ней. Она закрыла глаза, как от усталости. Наконец она выдавила из себя:

— …Вы не можете… вы не имеете права так поступить со мной…

Он рассмеялся, и звук его смеха резанул слух Кармен.

— У себя в доме я могу делать все, что захочу. — Он махнул рукой в направлении пустыни. — Ближайший сосед отсюда в пяти километрах. Кто вам поможет, а, донья Кармен? — Он снова рассмеялся. — Ты в моей власти, ты, индейская подстилка! И будешь здесь находиться столько, сколько я пожелаю!

Глава 38

Пума вернулся снова с последними мужчинами из охотничьей экспедиции. В ту роковую ночь, когда он оставил Кармен, он был зол и уверен, что никакая испанская женщина не сможет ничего для него значить. Но остыв, он почувствовал себя опустошенным. Надо поглядеть правде в глаза, думал Пума: он любит ее и не в силах это отрицать. То, что она — испанка, является ее неотъемлемой частью, так же, как и его частью. Она не выбирала своего происхождения.

После того, как он ускакал в ночь, у него было много времени, чтобы все обдумать. Он лежал в засаде, поджидая антилопу или оленя, и разбирался со своим испанским «наследством». Хотя он и не чувствовал радости по поводу того, что был наполовину испанцем, но сейчас он был уже более расположен принять это, как данность. Его рост, голубые глаза — все это от испанцев. Все это неотъемлемо от него. А то, что он перенес от испанцев в тюрьме — этого не знало большинство индейцев. Он будет наполовину испанцем, пока живет на этой земле. И он не имел права обвинять Кармен в испанском происхождении. Она такая, какой рождена.

Он почувствовал свою вину. Он знал, что Кармен будет обижена на него. Может быть, обилие мяса, добытого в этой очень удачной охоте, слегка смягчит ее — потому что им хватит этих запасов на всю зиму. Это несправедливо, что он обвинил ее в том, что она испанка: она не могла выбирать, кем родиться. Как и он. Теперь ему это ясно видно. Разница между ними в том, что он воспитывался индейцами и стыдился своего происхождения, а она была горда им.

Размышляя так, Пума не решался войти в вигвам. Он покормил жеребца, попоил и вычистил его. Выпустил его побегать с табуном. Пума наблюдал, как жеребец радостно поскакал к тому краю загона, где была привязана андалусская кобыла. И улыбнулся про себя: оба они, он и его жеребец, пали жертвой чар испанок.

Жеребец стал ручным, перестал кусаться и выглядел стройной, сильной лошадью. Пума с юмором напомнил самому себе, что обе лошади — подарки от испанцев. Да, некоторые вещи, которые принесли с собой испанцы, были совсем неплохи. Кармен, например.

Он шагнул к вигваму.

— Кармен! — тихо позвал он.

После слабого шороха из вигвама вышла женщина в индейском одеянии, со склоненной головой. Пума, онемев, смотрел на блестящие, черные, как вороново крыло, волосы вместо ожидаемых светлых.

— Птичка? Что все это значит? — Пума не помнил, чтобы между Птичкой и Кармен когда-либо были столь дружеские отношения, чтобы Птичка ее навещала. Но может быть, они подружились в его отсутствие?

— Где Кармен? — спросил он.

Птичка грустно посмотрела на него своими карими глазами.

— Она исчезла.

Страх охватил Пуму, но он взял себя в руки: его лицо оставалось бесстрастным, тело недвижным.

— Что ты имеешь в виду? Исчезла?! — Его мысль отчаянно заработала: ее жених отыскал Кармен и увез… Это должно было случиться. Страх сковал все члены Пумы; страх от того, что он потерял ее. Слишком быстро он успокоился, подумал, что негостеприимная пустыня вынудит жениха отказаться от поисков. Проклятый испанец все это время искал ее — и нашел. А Пума… ему следовало отказаться от этой охотничьей экспедиции и остаться, чтобы защитить ее!

Мысленно бичуя себя, Пума оттолкнул Птичку и бросился в вигвам. Вигвам был пуст; исчезло и любимое одеяние Кармен из оленьих шкур, и кожаный мешочек с цветными камешками и ожерельями, который был так важен для Кармен!

Пума в растерянности опустился на пол. Он был зол на нее за то, что она испанка — и не подумал, что она может исчезнуть из его жизни! Как он был неосторожен… И вот теперь ее нет. Отчаяние охватило Пуму.

— Она исчезла неожиданно, — донесся до него голос Птички снаружи вигвама.

Пума, шатаясь, вышел из вигвама.

— Еще вечером она была здесь, а утром уже пропала.

— Видел ли кто-нибудь здесь испанцев? — Пуме и в голову не пришло, что ее мог похитить кто-либо другой.

— От вигвама вело два лошадиных следа.

Только два? Неужели ее жених так бесстрашен, что один решился въехать в индейскую деревню и украсть женщину, принадлежащую индейцу?

— Видел ли кто-нибудь, как она уходила?

Птичка покачала головой.

— Никто? Неужели никто не слышал, не видел ничего?

— Было совсем тихо. Наверное, это было подстроено.

Неожиданная мысль пришла в голову Пуме. Он, не видя ее, глядел на Птичку. Нет, этого не может быть, кричало в отчаянии сердце Пумы. Нет, Кармен не покинула бы его по собственной воле — он уговаривал себя самого. «Нет», — пробормотал он.

Птичка пожала плечами.

— А где моя мать?

— Пошла на реку за водой.

— Может быть, она знает больше.

— Может быть, — согласилась Птичка. — Что ты собираешься делать? — Ее глаза смело встретили взгляд Пумы, что было нехарактерно для манеры поведения девушки из апачей.

Пуме было известно, что Птичка любит его и все еще надеется. Собрав всю нежность, на которую он был способен в этот страшный для него момент, Пума ответил:

— Пока не знаю. Мне надо найти ее. Возможно, мать подскажет мне, как это сделать.

Он собирался повернуться и уйти, но его остановила Птичка, которая произнесла вдруг его полное индейское имя:

— Грозный Горный Лев. — Что бы там ни собиралась сказать Птичка, это было важно. Он повернулся к ней.

Мягко, печально она спросила:

— Могу я надеяться, что ты когда-нибудь женишься на мне?

Он в изумлении посмотрел на нее, поняв, что только великое отчаяние и великая любовь могли заставить индейскую девушку говорить столь напрямик. Этот вопрос многого стоил ей: его острый глаз увидел, как дрожат ее губы; как судорожно сжала она руки, чтобы унять их дрожь.

Он подошел к ней:

— Ты нравишься мне. Ты мне — как сестра. Я наблюдал, как ты расцвела и превратилась в красавицу. И ты — член моего племени. Но я хочу жениться на Кармен.