Мужчины-апачи полностью игнорировали Кармен. Ее это устраивало, только хотелось бы, чтобы и Пума игнорировал ее. Нет, мысленно поправила себя Кармен, это не совсем так. Честно говоря, ей нравилось, когда он разговаривал с ней. Когда он оказывался рядом, сердце ее учащенно билось. К ее удивлению, он не пришел к ней ночью ни разу — чтобы делать детей. Она удивлялась: ведь он взял ее в плен именно для этого. Так он сказал. Кармен вздохнула: ей никогда не понять мыслей апачей.

Дни, которые она провела с апачами, проходили как в тумане. Она изучала их язык, узнавала обычаи и работу индейских женщин. Парящая В Небе слегка говорила по-испански, хотя и не так хорошо, как Пума, который, как она выяснила, лишь притворялся сначала, что не понимает по-испански.

Пуме, по-видимому, нравились ее успехи. Он с удовольствием называл ей индейские слова и делал комплименты по поводу растений и корней, которые она приносила. Но Кармен знала: он твердо решил сделать ее белой индианкой.

Он пристально следил за ней. Когда она уходила из деревни по своей естественной надобности, он бросал на нее подозрительный взгляд голубых глаз; а когда она долго не возвращалась, он шел по ее следам, неоднократно вызывая в ней конфуз. Он подозревал, что она вновь сбежит.

Кармен при первой возможности решила сбежать непременно, но неопределенно было одно: куда бежать? Горы были незнакомы и пугали ее; да она и понятия не имела, в какой стороне искать испанские отряды. Она давным-давно не видела ни одного испанца.

Она подумала о Пуме: он обращался с ней хорошо. Это она вынуждена была признать. Он приносил ей мясо — ее излюбленное, антилопу. Когда начинался дождь, он помогал сделать крышу непромокаемой. После того, как он спас ее от когтей кугуара, Пума пришел с его шкурой. Он рассказал ей, что Злой с его наемниками ушли. Мясо кугуара было уже подпорченным, сказал Пума, но шкуру ему удалось спасти. Кармен кивнула, совсем не горя желанием попробовать мяса кугуара. С помощью Парящей В Небе она выделала шкуру, и теперь она украшала ее ложе. Время от времени Кармен не могла не бросить на нее гордого взгляда.

Кармен заметила, что Пума постоянно носит с собой ее мешочек с драгоценностями. Знает ли он истинную их ценность? По его поведению она заключила, что знает. Кармен старалась не слишком часто бросать на мешочек взгляды; ей не хотелось подогревать подозрения Пумы. Но если она все-таки сбежит, тогда драгоценности помогут ей.

Прошло несколько дней, прежде чем она подумала о своем женихе. Каждый раз, думая о нем, она не могла избавиться от чувства вины. Пума был перед ее глазами и в ее думах каждый день. Она ела принесенную им пищу, чинила и стирала его одежду. Она уже привыкла к нему…

Но Хуан Энрике Дельгадо… Думает ли он о ней? Достигла ли Дона Матильда Санта Фе и рассказала ли о том, что случилось с Кармен? Плачет ли он по ночам о ее горестной судьбе? Эта мысль польстила ей, и она несколько изменила воображаемый образ своего жениха, представляя себе его не влюбленно глядящим ей в глаза, сидящим возле ее ног, а бессонно повторяющим в ночи ее имя. Да, ей нравилась эта сцена — больше, чем прежняя. Она видела, как Хуан тщетно пытается нащупать рукой ее тело на своем ложе, как он обращает к небу свое залитое слезами лицо в мольбах о… И тут раздался удар грома и прервал ее мечты.

Грозы в Стране апачей были частыми и свирепыми. Впереди нее Парящая В Небе куда-то указывала рукой. Потом она побежала. Кармен побежала вослед, едва успевая под тяжестью корзины.

Они достигли крова, которым оказалась пещера, как раз перед разразившимся яростным дождем. Они пережидали дождь, освещаемые светом молний, и Парящая В Небе бесконечно пересказывала Кармен историю апачей. Когда дождь кончился, небо было уже темно и наступила ночь. Им предстоял долгий и опасный путь в темноте, по мокрой траве. Они пришли в деревню совсем поздно.

Пума вышел к ним навстречу; на этот раз его обычно каменное лицо выражало открытую радость и облегчение.

— Я хотел идти вас искать, — сказал он. — Думал, вы потеряли путь.

Рядом с ним стояли несколько мужчин. Кармен поняла, что они хотели помочь ему в поисках. В груди ее поднялось теплое чувство: апачи беспокоились за нее. Но вскоре оно угасло. Конечно, они беспокоились за Парящую В Небе, а вовсе не за нее. Она грустно повернулась и пошла в вигвам, не замечая радости и блеска в голубых глазах Пумы.

Он вошел в вигвам следом за ней, и она не попросила его выйти. После этой ужасной грозы и трудной дороги ей необходимо было его общество.

Пума молча смотрел на нее. Он в самом деле испугался за нее. Он боялся за мать тоже, но Кармен больше занимала его мысли. Если бы что-то случилось с каждой из них… Но он прогнал эти мысли. Теперь она была в безопасности.

Она увидела, что пища уже приготовлена.

— Мужчины-апачи часто готовят сами? — спросила она, указывая на ужин. Она блаженно втянула носом воздух: ее любимая антилопа. Кармен улыбнулась.

Пума пожал плечами:

— Иногда. — Он тоже улыбнулся. — Я рад, что ты вернулась и с тобой ничего не случилось, Чигонни, моя подруга. — Голос его согрет теплом. Похоже, он, действительно, переживал за нее.

Они молча ужинали. Когда ужин был окончен, Кармен думала, что он, как обычно, потянется, встанет и уйдет. Но он не двинулся с места. Она пересела на свое ложе, устланное кугуаровой шкурой, что обычно бывало знаком к тому, чтобы он удалился. Он остался недвижим, глядя на нее. Она заметила одеяла на его свернутом ложе.

Пума страдал, оставаясь как бы в стороне, но он решил дать ей время, чтобы она привыкла к обычаям и жизни апачей; он не хотел применять к своей пленнице силу. Он и так уже восстановил ее против себя, сделав пленницей. Теперь он желал большего. Он хотел ее теплого, зовущего тела. Эта гроза дала ему понять, как много она для него значит. Она напомнила ему, что жизнь в горах подчас слишком коротка и опасна. Ему она нужна прямо сейчас.

Он облокотился на руку и подался чуть вперед.

— Сегодня я останусь, — проговорил он. Глаза его стали теплыми в свете костра.

Сердце Кармен бешено забилось. Она не могла сказать, чего в этих словах было больше: предупреждения, мольбы или вызова.

Она долго глядела на него и медленно кивнула в ответ.

Он поднялся и пошел к ней. Она глядела, как завороженная; не в силах сказать ни слова. Вдруг она вскочила и, подчиняясь инстинктивному страху, выбежала за дверь.

Он нагнал ее в один прыжок.

— Возвращайся, моя маленькая испанка, — прошептал он ей на ухо.

Она отталкивала его, но это не возымело никакого результата. Снова полил дождь; они оба промокли до нитки; и он втащил ее в вигвам.

Он опустил ее на пол и начал стягивать с нее одежду.

— Стоп, стоп! — закричала она. — Прекрати! Не надо!

Он взглянул на нее: она дрожала и была бледна. Ее губы тоже дрожали… он вспомнил свои собственные слова: «Я не обижу тебя». Он не понял: сказал ли он их ей — или они просто пришли ему на память. С чувством упрека к себе самому он отпустил ее и откатился прочь. Несколько минут он лежал молча, стиснув зубы, желая, чтобы утихло его сердцебиение, чтобы прошла боль. В конце концов он встал и пошел к кровати, которую сам себе приготовил.

— Хорошо, — сказал он вслух. — Я буду спать здесь.

Он решил, что даст ей время на то, чтобы привыкнуть к нему, к его присутствию по ночам; и, в конце концов, она будет принадлежать ему.

Кармен посмотрела на него; сердце ее колотилось. Дождь колотил в стены вигвама в такт с ее сердцем. Она с облегчением расправила плечи, подняла голову: может быть, он снова предпримет атаку?

Пума, закинув руки за голову, наблюдал за ней.

— Чувствуй себя в безопасности, — просто и мягко проговорил он в ответ на ее немой вопрос.

Кармен со вздохом забралась под меховые одеяла и натянула их на голову. Она слушала свое сердце, лежа в полнейшей тьме. Так что же случилось — или почти случилось? Ей дана отсрочка — но отсрочка чего? Когда Пума сказал ей, что не хочет оставаться в эту ночь на улице, так она его поняла, что он не желает ночевать на сырой земле под дождем, она кивнула в знак согласия. Но взглянув на ситуацию его глазами, она поняла, что соглашалась на нечто большее. Когда он втащил ее в вигвам, он превратился в совсем незнакомого, пугающего человека, почти не-человека. Такого Пуму она еще не знала. Все еще думая об этом, Кармен заснула.

А на другой стороне вигвама Пума вертелся без сна всю ночь. Перед рассветом он окончательно обессилел от дум. Неужели он сам на себя навлек эту муку? Жить рядом с женщиной, которую желаешь и сдерживать себя, видеть ее каждый день — и отказываться от нее? Что такое случилось с ним? Но, если он возьмет ее силой, он уничтожит то доверие, которое постепенно между ними установилось. И — он преступит через данное ей слово, что не причинит ей вреда.

Что делать? Неужели ему суждено страдать каждую ночь? Или превратить ее в забитое, уничтоженное существо — но страдать от мук совести? Наверное, Боги смеются над ним, подумал он, предоставив ему такой выбор. Он взглянул на женщину еще раз: ее светлые волосы разметались по одеялу: ее лицо было спокойно во сне. Она совсем не страдает, со злобой подумал он. А он готов умереть: так его обуревало желание.

И вдруг его осенило решение: ему не надо выбирать. Нужно заставить ее ощутить такое же желание — и тогда ему будет принадлежать и ее душа, и ее тело. Она сама отдастся ему. Тогда уж ей придется выбирать. А он сдержит свое слово.

Пума посмотрел на Кармен; на его губах появилась улыбка. В эту ночь он получил урок. Чувствуя себя свободно и спокойно, впервые за несколько недель, Пума заснул на рассвете.

Когда он проснулся, Кармен исчезла.

Глава 25