Сегодня вечером, мечтал Холт, он сделает решающий шаг. Произнесет именно те слова, которые задумал. Включит музыку. Сюзанна откроет футляр, заглянет внутрь…

Ее пальцы обвивали изумруды. Брэдфорд нахмурился, вынуждая себя встряхнуться. Неправильно. Ничего подобного он не покупал. Но образ был совершенно отчетливым: Сюзанна на коленях, в ладонях держит изумруды. Три сверкающих ряда между ледяными бриллиантами, в центре — невероятного зеленого цвета пылающий камень в форме слезинки.

Ожерелье Калхоунов. Холт ощутил холод на шее, но проигнорировал дуновение. Брэдфорд видел фотографию, найденную Максом в старой книге в библиотеке, и помнил, как выглядело сокровище. Просто атмосфера, напряженная тишина и мерцающие свечи заставили подумать о драгоценности. Представить ее.

Бывший коп не верил в видения. Но когда закрыл глаза, чтобы прочистить мозги, в голове по-прежнему держалась та же картина: Сюзанна стоит на коленях, с пальцев стекают изумруды.

Почувствовал руку на плече и оглянулся.

Никого, только тени и пляшущий свет свечей. Однако ощущение чьего-то присутствия за спиной не исчезло и сделалось настолько отчетливым, что волосы встали дыбом.

Это просто сумасшествие, сказал себе Холт. Настало время положить конец этой безумной затее.

— Послушайте, — начал он.

И тут портрет Бьянки рухнул на пол.

Коко пронзительно взвизгнула и затряслась на стуле.

— О Боже. О Боже мой, — бормотала она, поглаживая грудь в районе зачастившего сердца.

Аманда без промедления рванулась вперед.

— Надеюсь, картина не пострадала.

— Уверена, что нет.

Лила выпустила руку Холта.

— Как ты?

Ясный пристальный взгляд заставил его смутиться. Проигнорировав вопрос, Брэдфорд повернулся к Сюзанне. Ее пальцы заледенели в его ладони.

— Что это было? Что случилось?

— Ничего.

Но невольно вздрогнула.

— Пожалуй, тебе стоит взглянуть на портрет.

Холт поднялся и направился к присевшим на корточки домочадцам, а Сюзанна через стол посмотрела на двоюродную тетю. И без того бледная кожа Коллин побелела до прозрачности, глаза потемнели и наполнились слезами. Сюзанна молча встала и налила тетушке бренди.

— Все хорошо, — прошептала она и погладила хрупкое старушечье плечо.

— Рама треснула.

Слоан провел пальцем по окантовке и встал:

— Странно… с чего это ей падать? Гвозди достаточно крепкие.

Холт поначалу не обратил внимания, но когда нагнулся ближе и изучил место, где багет отошел от холста, сразу насторожился:

— Там что-то есть.

Подняв портрет, положил его на стол лицом вниз.

— Мне нужно что-нибудь острое.

Слоан предложил свой перочинный нож. Холт сделал длинный тонкий разрез чуть ниже треснувшего дерева и достал несколько листов.

— Что это?

Вопрос прозвучал приглушенно, потому что Коко прижала пальцы ко рту.

— Записи моего деда.

Мимолетные сильные эмоции отразились в глазах Холта, когда он взглянул на Сюзанну.

— Похоже на дневник. Датировано 1965 годом.

— Сядьте, дорогой.

Коко успокаивающе погладила Холта по предплечью.

— Трент, вы не нальете бренди? А я заварю чай для Кики.

Брэдфорду действительно требовалось сесть, и он надеялся, что напиток поможет придти в себя. А пока просто глазел на бумаги и видел деда — восседавшего на заднем крыльце и вглядывающегося в воду, стоящего на чердаке, резкими мазками рисующего на холсте, прогуливающегося по утесам, рассказывающего истории юному мальчику.

Когда Сюзанна подошла и положила ладонь ему на плечо, Холт поднял руку и сжал ее пальцы.

— Даже не подозревал, что все это время записи хранились так близко.

— Тебе не суждено было узнать, — спокойно сказала она. — До сегодняшнего вечера.

Брэдфорд посмотрел на возлюбленную, и она еще сильнее сжала его ладонь:

— Некоторые вещи надо принимать на веру.

— Что-то произошло сегодня вечером. Ты расстроена.

— Обязательно расскажу. Попозже.

Обретя самообладание, Коко принесла чай, затем заняла свое место.

— Холт, что бы ни написал ваш дедушка, дневник принадлежит вам. Никто не станет просить поделиться с нами, и, если после прочтения вы почувствуете, что предпочитаете держать узнанное при себе, мы поймем.

Внук Кристиана в очередной раз взглянул на бумаги, затем взял первый лист.

— Мы прочтем это вместе.

Потом глубоко вздохнул и стиснул напряженные пальцы Сюзанны:

«В тот момент, когда я увидел ее, моя жизнь переменилась».

Никто не вымолвил ни слова, пока Холт зачитывал дневник своего деда. Но все снова соединили руки, сидя вокруг стола. Царило полное безмолвие, нарушаемое только мужским голосом и ветром, шевелящим деревья за окном. Когда Брэдфорд закончил, в комнате повисла тишина.

Лила заговорила первой, слезы катились по щекам и стискивали горло.

— Кристиан никогда не переставал любить Бьянку. Любил до самой смерти, хотя как-то сумел устроить свою жизнь.

— Что он испытал, когда примчался сюда той ночью и узнал, что она погибла.

Аманда склонила голову на плечо Слоана.

— Но он был прав.

Сюзанна наблюдала, как капают собственные слезы на руку Холта.

— Бьянка не лишала себя жизни. Просто не могла такого сотворить. Мало того, что она безумно любила Кристиана, но еще и вытерпела бы все что угодно, лишь бы защитить своих детей.

— Нет, она не выбрасывалась из окна, — прошептала Коллин, подняла бокал дрожащей рукой, затем вновь поставила. — Никогда и никому я не рассказывала о той ночи. Долгие годы мне казалось, что увиденное тогда было просто ночным кошмаром. Невероятным ужасающим кошмаром.

Преисполненная решимости, дочь Бьянки прояснила затуманенные глаза и повысила голос:

— Он все правильно понял, ее Кристиан, и не смог бы так написать о ней, если бы не проник ей в душу. Она была не только красивой, но такой же доброй и щедрой. Никто и никогда не любил меня так, как мама. И ни к кому и никогда я не испытывала такой ненависти, как к отцу.

Гранд-дама распрямила плечи. Бремя стало легче.

— Я была слишком юной, чтобы осознавать ее несчастье и отчаяние. Тогда этот человек заправлял домом и семьей по собственному разумению. Никто не смел задавать ему вопросы. Но я помню тот день, когда она принесла щенка, маленького песика, которого отец не захотел приютить. Мама действительно отослала нас наверх, но я спряталась и все подслушала. Никогда раньше она не повышала на него голос. О, она была храброй. А он жестоким. Тогда я не понимала значения слов, которыми он осыпал ее. Тогда, но не потом.

Коллин затихла и сделала глоток, горло пересохло от ненавистных воспоминаний.

— Она защищала меня от него, зная то, о чем и я уже догадывалась — из-за того что я девочка, он только терпел меня. Когда Фергус покинул дом после скандала, я была счастлива и той ночью горячо молилась, чтобы он никогда не возвращался. На следующий день мама сказала мне, что мы отправляемся в путешествие, моим братьям она ничего не сообщила, но я была старшим ребенком, и она хотела заверить меня, что позаботится обо всем и ничего плохого с нами не случится. Потом отец неожиданно вернулся. Я видела, что она расстроена, даже напугана. Мама велела мне оставаться в своей комнате, пока не придет за мной. Но она все не приходила и не приходила. Было уже поздно, разразился шторм. Я хотела к маме.

Старуха сжала зубы.

— Ее спальня оказалась пуста, поэтому я направилась в башню, где она часто проводила время. До меня доносились их голоса, пока я карабкалась по лестнице. Дверь была открыта, и я все слышала. Ужасная ссора. Фергус бушевал, обезумев от злобы. Мама кричала, что больше не будет жить с ним, что не желает от него ничего, кроме детей и свободы.

Коллин затрясло, Коко встала и наклонилась, взяв тетушку за руку.

— Он ударил ее. Я различила звук удара и помчалась к двери. Но боялась, очень боялась войти. Мама прижимала руку к щеке, глаза сверкали. Не страхом. Яростью. Всегда буду помнить, что в последние минуты жизни в ней не было страха. Он угрожал ей бесчестьем. Орал, что если она оставит его дом, то никогда больше не увидит никого из детей. Что не позволит опозорить Фергуса Калхоуна. Что ей не удастся разрушить его репутацию.

Хотя губы дрожали, Коллин вздернула подбородок.

— Мама ничего не просила. Не плакала. Она была великолепна. Метала в ответ слова, словно разряды молнии.

Старуха сжала руку в кулак и прижала ко рту, чтобы задушить собственные слезы.

— Говорила, что он никогда не заберет у нее сыновей и дочь, и плевать она хотела на чертов скандал. Он думает, ее волнует людская молва? Думает, что она боится его возможностей сделать ее изгоем общества? Она все равно заберет детей и начнет новую жизнь, где и она и малыши будут любимы. Уверена, именно это свело его с ума — мысль, что жена предпочла ему какого-то другого мужчину. Ему! Фергусу Калхоуну! То, что бросила ему в лицо его деньги, власть и социальный статус, а не покорилась его приказам. Он схватил ее, оторвал от пола и затряс, визжа, как поросенок, щеки побагровели от бешенства. Наверное, я закричала, и мама, услышав меня, начала вырываться. Когда она ударила его, он отшвырнул ее в сторону. Раздался звон стекла. Он подбежал к окну, ревел ее имя, но она не откликалась. Не помню, как долго он стоял там, ветер и дождь хлестали по нему. Когда обернулся, лицо было белым, глаза остекленели. Он прошел мимо меня, ничего не видя. Я вошла внутрь к выбитому окну, стояла и смотрела вниз, пока не пришла няня и не унесла меня.

Коко прижалась поцелуем к седым прядям, потом нежно погладила волосы тети.

— Пойдемте со мной, дорогая. Я провожу вас наверх. Лила принесет чашечку отменного чая.