— Нам надо выбираться из омута, в который она затянула нас, — вздохнула Прю.

— Я делаю все, что могу. Но ничего не получится, если ты пойдешь и убьешь этого подонка раньше, чем я опозорю его.

Задумчиво нахмурившись, Прю медленно шла домой, выполнив поручения в городе. Прошла целая неделя с тех пор, как Крау привез их домой. Хотя ей было невыносимо признаться, она скучала по китобойной стоянке, скучала по жизни на берегу, по сну под убаюкивающий шум прибоя. Она вспоминала, как слушала жалобные звуки деревянной флейты Крау и веселый гул голосов мужчин, собравшихся у костра. Вспоминала, как следила за восходом луны над водой.

Она скучала по возможности в любой момент увидеть Гедеона, всегда державшегося чуть в стороне от своих людей. Увидеть, как развеваются на ветру его светлые волосы, и сверкает под солнцем бронзовая кожа, когда он проверяет температуру воды.

Ей бы полагалось ненавидеть этого мужчину. Он взял ее слишком рано, когда она еще не была готова. Взял все, что она могла предложить. И когда взятого ему не хватило, отправил ее прочь.

Если бы только они могли встретиться при других обстоятельствах, думала она, тогда он тоже мог бы полюбить ее. У. нее был шанс, и она потеряла его из-за своей самоуверенности, из-за своей неопытности, из-за своей озабоченности. Сверх всякой меры. Из-за своей… Но какой бы Прю ни была, очевидно, она не такая, какую хотел бы Гедеон.

Придя домой, Прю обнаружила там двух женщин вульгарного вида. Помнится, они работали в одном из кабаков отца. Сейчас начищали два оловянных подсвечника по обеим сторонам главного камина. Озадаченная Прю заспешила в кухню, где ее ждала Лия. Если у женщины глаза сверкают гневом, ее голос будет слышен до самого Окрэкока.

— Ты видела они, женщины, в моем доме? Хитрый мужчина говорит, Лия не заботится о тебе и о мизус! Он говорит, Лия должна уходить. Он присылает женщин занять ее место.

— Черт бы его побрал! Где бабушка? Что она сказала об этом?

— Мизус спит. Он принес ей много бренди. Прю ворвалась в парадную часть дома таким вихрем, что юбка из поблекшей индийской ткани спиралью закрутилась вокруг ее единственной смены белья.

— Мы еще посмотрим, — бормотала она. Гнусный долгоносый хлыщ в этот раз зашел слишком далеко, прислав своих женщин в ее дом и заявив, что Лия должна уйти. — Вон! — приказала Прю, указывая дрожащим пальцем на дверь.

Одна из женщин, неряшливое создание, подоткнув юбку под тесемки передника, развалилась, расставив ноги, на самом лучшем бабушкином кресле с выгнутой спинкой и, не глядя, возила грязной тряпкой по раздвижному столу.

— Мусье Деларуш приказал слушать только его.

— Это мой дом, а не Деларуша. Вы будете слушать меня. А я говорю, что если вы не уйдете отсюда к тому времени, когда я вернусь, то пожалеете, что когда-то появились на свет!

Прю резко повернулась, не имея представления, куда идти и что делать. Она знала только одно: если останется здесь минутой дольше, то удавит двух потаскушек, представляя, что под руками у нее шея Деларуша.

К тому времени, когда Прайд вернулся домой, женщины ушли и Прю взяла себя в руки и успокоилась. Ей удалось убедить Лию остаться, но она знала, что если прямо сейчас не положит конец сложившемуся положению, то оно станет только хуже.

— Я собираюсь поговорить с проклятым французом, — объявила она Прайду, едва он переступил порог. — Немедленно. Ты упоминал, что он спит на борту бригантины, которая стоит на якоре недалеко от общего причала?

— Бригантины «Сен-Жермен»? Да. Но послушай, Прю, если ты пойдешь и разозлишь его, он может сделать что-нибудь такое, что тебе совсем не понравится.

— Если я разозлю его? А если он разозлит меня? Как насчет этого? Папа давно вышвырнул бы его, не дожидаясь, пока он окончательно обнаглеет! Когда я думаю о том, что пресмыкающийся негодяй сделал с нами…

— Пока он ничего не сделал, кроме как обеспечил стол едой и прислал женщин помочь в доме, но предупредил нас, что мог бы сделать, не будь он таким хорошим.

— Ничего! Ты считаешь, что превратить бедную бабушку в бочонок с бренди — ведь она едва может встать с постели — это ничего? Ты считаешь, что рыскать по нашим комнатам и обшаривать корзинки для рукоделия — это ничего? — Он украл наши деньги.

— Тшш, теперь помолчи, а то бабушка огорчится. Она, может быть, и во хмелю, но слух у нее острый, как у летучей мыши. Если ты только дашь мне время, я позабочусь о нем, обещаю. По-моему, тебе лучше помочь Лии накрыть на стол к ужину, — закончил он в своей успокаивающей манере.

— Сегодня мы не будем ужинать за большим столом. — Прю, нахмурившись, сдвинула брови. — Я буду есть с бабушкой в ее комнате. А ты можешь есть с Лией в кухне.

— Прюди, ты напрашиваешься на неприятности. Клод придет и, если не увидит на столе ужина, как обычно, поймет, что это значит.

— Пусть. Он узнает, что делает дочь Урии Эндроса, когда находит в доме змеиное гнездо.


Гедеон стоял, опершись на штурвал и скрестив руки на рукояти, и смотрел на спокойную, залитую лунным светом воду залива Памлико. Прошло семь ночей. Восемь дней и семь ночей, а он все еще не мог выбросить ее из сознания.

Прюденс. Самое неподходящее женское имя во все времена. Прюденс Эндрос. Гедеон узнал от Крау, что близнецы — дети старого Эндроса. Боже, сколько лжи наговорила ему эта парочка!

Сироты? Да, конечно, сироты, это правильно. Но едва ли одни на свете. Там где-то на сцене есть бабушка. Только, должно быть, у нее не так много сил, чтобы справляться с близнецами, буйными, как олени во время гона. Такими они были, когда он поймал их.

Воровство. Как долго они играли в эту опасную игру? Если бы в ту зимнюю ночь он ненароком не увел их с этого пути, кто знает, что бы теперь с ними стало.

И опять в нем начала шевелиться знакомая боль при мысли, что она могла попасть в руки какого-нибудь грубого проходимца. Какие картины рисовало его воображение! И несомненно, ей бы не избежать такой судьбы, если бы не вмешался он. Гедеон нарочно позволил своему гневу дойти до кипения.

Недавно он открыл, что гнев совсем не плохая защита против сводящих с ума снов, коварных мечтаний, которые приходят к нему перед рассветом, когда слабеет самоконтроль.

Под тихий плеск волн о корпус судна Гедеон погрузился в свои мысли. Ночная вахта оставляла телу слишком много времени на воспоминания. И воспоминания неизбежно вели его к той ночи, когда он в смятении узнал, что его хитрая маленькая воровка по крайней мере в одном смысле невинна.

Боже, помоги ему! Кем бы она ни была, он поступил с ней очень дурно. У него не такое уж чистое прошлое, чтобы он имел право косо смотреть на девушку, которой пришлось из-за сложившихся обстоятельств подворовывать.

Он вернется назад в Портсмут и попытается найти ее, как только доставит нынешний груз. Должен быть какой-то способ поправить случившееся, чтобы он мог жить в мире со своей совестью. Нечистая совесть оказалась чертовски невыносимой вещью.

И конечно, эти мысли всю ночь не давали ему уснуть, вызывая нестерпимое желание и мечты о таких вещах, о которых он не смел и думать.

Глава тринадцатая

Деларуш появился в костюме из атласной парчи ядовитого зеленого цвета с широкими желтыми атласными обшлагами и отворотами, с водопадом кружев возле шеи и запястий. Прю намеренно надела самое старое платье из поношенного ситца с узором из веток, более пригодное для вытирания пыли, чем для обеда. Удивительно, но Осанна не испепелила ее сердитым взглядом за это платье. Весь день у бабушки было более затуманенное сознание, чем обычно.

— Мне больше не надо вина, спасибо, — холодно проговорила Прю.

Клод уволил Лию и отправил Прайда с поручением на склад. Две женщины остались одни с гостем.

— Oui, да, красота ваших глаз, cherie, дорогая, и аромат ваших волос возбуждают больше, чем вино.

От легкого ветерка, залетавшего в открытое окно, чуть колебалось пламя свечей на столе. Их мерцающий свет странно отражался в темных глазах Клода. Глаза зомби, подумала Прю, без света жизни. Она подняла голову.

— Аромат, о котором вы упомянули, сэр, принесен ветром, и это всего лишь болотный газ, который образуется из-за того, что тысячи мертвых созданий гниют внизу, под слоем грязи. От них идет такой сильный смрад, что я…

— Прюденс!

— Но, бабушка, они гниют. Когда ветер дует с прибрежных болот, я почти не могу дышать.

— Позвони Сьюди. Мы будем пить кофе в гостиной.

Не было ни колокольчика, ни Сьюди, но Прю сдержалась и ничего не сказала. Не обращая внимания на вопрос, выраженный поднятыми бровями Клода, она пробормотала, что сама посмотрит, готов ли кофе, и заспешила в крытый переход.

Ей просто надо было выйти хоть на минуту! Этот человек с пустыми гладкими фразами и жеманными манерами приводил ее в ужас. Его глаза, ощупывающие ее тело, казалось, затаили коварную угрозу. Ей становилось тошно от одной только мысли о его руках.

Сквозь решетчатые стены перехода Прю посмотрела на пролив. Из окна ее спальни была видна вода, а отсюда она видела лишь слабое отражение лунного света на прибрежных болотах и низкий частокол кустов на берегу.

— Гедеон, где ты сейчас? — прошептала она и мысленно представила его, высокого и сильного, стоявшего на палубе «Полли» или сидевшего на верхней перекладине вороньего гнезда, уперев одну ногу в столб, и смотревшего на неугомонный прибой.

Не проходило и часа, чтобы она не думала о нем. Боль, которую он причинил ей, быстро рассеялась, а волшебное воспоминание сияло сладостью его прикосновений, поцелуев… и того, что вызвало в ней необыкновенное чувство перед тем… как возникла боль.

— Cherie, вашей бабушке кто-то должен помочь.

Она вздрогнула и резко обернулась. Француз так бесшумно прошмыгнул в переход, что она даже не подозревала о его приближении.