— Ты одна говорила. — Картер садится на одну из каменных скамеек перед входом.

— Картер, это был долгий день, — я хватаю его за руки. — Давай просто…

— Я больше не знаю кто ты, Софи. — Он отсаживается подальше от меня. — Ты обычно добра и внимательна, но сейчас зашла слишком далеко. Сейчас стало предельно ясно, что меня использовали, — и ты не первая и вряд ли будешь последней. Но Эмма? Как можно так поступать с подругой? Ты же знаешь, что она равняется на тебя и совершенно не представляет о твоих манипуляциях.

— Почему дело всегда в ней? А? — Я встаю. — Почему ты так волнуешься об Эмме? Теперь и ты хочешь с ней встречаться? Что ж, встань в очередь.

— Меня не интересует Эмма в этом плане. Она первая, кто выслушала меня и попыталась, помочу мне, откровенно старому Картеру. Все, что интересует тебя, так это имя и фотографии с Картером Харрисоном. И я не собираюсь продолжать играть эту роль. Устал от этого. Устал от твоих игр. Я считал тебя особенной, Софи, правда. Но теперь я увидел настоящую тебя и не могу поверить, что так долго мирился с этим.

Не могу поверить, что он бросает меня. Сейчас. Перед шоу, когда я еще не стала звездой.

— Пожалуйста, Картер. Прости. Ты не можешь так поступить со мной…

— Удачи, Софи. — Он встает. — Я знаю, что быть звездой — много значит для тебя. Надеюсь просто, что не разрушишь еще больше дружеских отношений, пробираясь на вершину".

Он уходит, а я чувствую себя опустошенной.

Почему у меня все разваливается на части?

Как Картер мог бросить меня так?

Как будто я ничего не значу для него. Как будто я никто.

А ведь я не просто кто-то. Я особенная.

Я выигрывала пять лет подряд конкурс "Талантливые дети Бруклина".

Когда нам приходилось соревноваться с Эммой, я всегда выходила победительницей.

Ладно, не обошлось без ошибок. Но если что я и успела выучить хорошо, так это то, как снова вернуться на вершину. Не могу позволить, чтобы все разрушилось из-за простого недопонимания.

Первый шаг: минимизировать ущерб. Я беру телефон и набираю номер.

— Гуру сплетен, Стейси.

— Привет, Стейси, это Софи Дженкинс… девушка Картера Харрисона.

Повисло непродолжительное молчание:

— Ой, привет, Софи. Вы собираетесь куда-нибудь сегодня? Было бы здорово найти там фотографов.

— Нет, но у меня для тебя есть история.

Я рассказала Стейси о том, что Картер порвал со мной на пороге школы, оставив всю в слезах.

Второй шаг: я должна купить капкейки.


Миссис Коннели была рада видеть меня, открывая дверь в свой особняк. Заходя в комнату Эммы, все выглядело таким привычным. Она лежала на кровати и выписывала какие-то математические задачки.

— Эмма? — тихонько позвала я.

— Ой, привет, Софи. Я не…

Я открываю коробку с капкейками.

— Тебе не следовало…

Она смотрит на капкейки и я замечаю, как роятся в её голове мысли.

— Эм, мне надо с тобой поговорить, — я сажусь на кровать и выдыхаю. — Я не знаю, что будет со мной в будущем. Просто растеряна. Я не хотела беспокоить тебя, ведь ты была так занята, но мне действительно тебе нужно кое-что сказать.

Её глаза расширяются, и она указывает мне на место рядом с собой.

— Не думаю, что была хорошей подругой, — она ничего не произносит. — Все идет не так, как я планировала. Ты знаешь. Не представляю, почему у меня такие трудные времена. Иногда мне кажется, что лучше было бы остаться в Бруклине. — Слеза, реальная слеза застыла в уголке глаза. — Но одна вещь, за которую мне радостно, за которую горжусь, это то, что ты поступила в СРА. Здорово видеть, как ты растешь и сияешь. Понимаю, что слишком сфокусирована была на себе, но ты должна знать, как много значит для меня наша дружба. Не только сейчас, а с самого детства. Я помню, когда увидела тебя на сцене впервые и поняла, что встретила невероятную пианистку… в восемь лет!

— Я знаю, ты через многое прошла… И надеюсь, понимаешь, что можешь прийти ко мне с чем угодно. И я не хочу, чтобы мы общались только во время репетиций. Ты моя подруга, моя лучшая подруга. Я скучаю по нашему простому общению. И я всегда рядом. Не смотря ни на что.

— Ой, Софи, — Эмма подсаживается поближе и обнимает меня.

Я не выдерживаю и начинаю рыдать. Она держит меня и ничего не говорит.

Это заставляет плакать меня еще сильнее. Просто не могу остановиться. Потому что эта боль, эта безнадежность по поводу моего будущего реальны.

Все, что я когда-либо хотела, утекает сквозь пальцы. Моя жизнь вышла из-под контроля, впервые я не знаю, что делать.

Мне казалось, я точно знаю, что надо сделать, чтобы стать звездой. Но может быть мне что-то не известно.

И за это я себя ненавижу.

КАРТЕР

Я не могу не смеяться над заголовком.

— Прочти снова!

— Картер Харрисон: сердцеед. — Мама качает головой и поднимает газету.

— Гениально. Гуру Слухов в этом году заслуживает Пулитцера. — Я скрещиваю пальцы, а мама откладывает газету.

Подобрав её сам, начинаю читать о себе. Забавно, хоть и в статье значится моё имя и фотография с какого-то мероприятия, прошедшего несколько месяцев назад, но ощущается как будто не обо мне. Особенно полюбившаяся часть: "Будьте внимательны одинокие девушки Нью-Йорка. Освободилось вакантное место невесты горячего холостяка".

Но должен признать, что мне больше всего понравилось то, что имя Софи не упоминалось.

— Я думала, раз у нас нет пиар-менеджера, нам не стоит беспокоиться об утечке нечто подобного. У той Джил получится замечательный день, раз ты снова один. Помнишь её? До Шейлы Мари? Та, которая разболтала про прослушивание в СРА?

Я уставился на маму. Думал, это она сделала…

Но относил к сомнениям, которые у меня были на счёт матери. Не могу поверить, что все эти годы считал её виноватой в утечке прессе новостей. Или все разногласия, которые у неё были с продюсерами, происходили, потому что она чрезмерно помешана на контроле (когда на самом деле она присматривала за своим ребёнком). Или, что более важно, мысль о том, что я до сих пор актёр — это её полная ответственность.

Я до сих пор не могу поверить, что мама спокойно приняла новость о том, что актёрство — это не моё. Не думаю, что это месяца на три, но всё же. И она очень поддерживала меня в поиске школы искусств.

— Поэтому она была уволена?

Помнится, думал, что Джил уволили потому, что она не распространила информацию о моём поступлении в СРА. Всякий раз, как об этом упоминалось, мама всегда комментировала это. Но я считал, она не рада размещению или чему-то еще. А не то, что она была расстроена, что новость вообще была упомянута.

— Да. Я совершенно ясно дала ей понять, что твоё образование — это не предмет для распространения. Если она хотела прорекламировать твой выход в свет, то вперёд, но учёба и личная жизнь — это табу.

Я никогда не представлял, чем занимается мой пиар-менеджер. Этими вопросами всегда занималась мама. Мне оставалось только делать то, что она говорит.

— А кто, ты думал, рассказал прессе о прослушивании?

Я молчу. Она поднимает газету и начинает читать.

— Мам, когда я был маленьким, мне нравилось ходить на все эти прослушивания?

— Да. Каждое утро ты подходил, садился ко мне на колени и спрашивал, куда мы на этот раз собираемся. Казалось, тебе действительно нравилось. После прослушиваний мы обычно шли в Макдональдс потому, что я хотела, чтобы у тебя был своего рода опыт чего-то нормального — поесть жирную еду, поиграть с другими детьми… Не знала, что еще делать. Я была матерью-одиночкой, которая не планировала иметь сына с таким стремлением к известности.

Я прихожу к мысли, что во всём случившимся со мной, виноват только я. Ненавижу мать за то, что выглядела в моих глазах как типичная мамочка малолетней звезды, потому что она кто угодно, только не такая.

— Кстати, дорогой, в музее Гуггенхейма открывается новая выставка. Хочешь сходить в следующие выходные?

Большинство детей убили бы за такого понимающего и поддерживающего родителя. У меня есть такой, но всю жизнь её отталкивал. Потому что легче винить кого-то другого.

Но как только я осознал, что сам себе мешал быть счастливым, весь мир стал сразу более открытым.

Я чувствую себя счастливее, увереннее и сейчас, к счастью, один.

И возможно готов стать самим собой.


С тех пор, как говорится, я увидел свет, то осознал, что должен воспользоваться даром судьбы.

Эмма изучает меню с пристальным вниманием, словно вспоминает иностранный язык.

— Тебе действительно позволено есть подобную еду? Я не вижу в меню курицу-гриль.

— Эй, я делаю так раз в неделю. Добро пожаловать в мой сладкий нижний мир. Ты со мной или нет?

— Ой, определённо да. Подумываю о ванильном мороженном…

— Скучно!

— Дай закончить. C арахисовым маслом, горячим шоколадом, карамелью, зефиром со взбитыми сливками, миндалем и вишней, конечно.

— Конечно.

Эмма заказывает просто мороженое с фруктами из того магазина мороженного, который я открыл несколько лет назад, когда направлялся домой из студии Адской кухни. Теперь, когда Чейз Проктор слёг с лихорадкой (внимание спойлер! Она превратилась в неизлечимую болезнь, которая вводит меня в ступор… на тот случай, если когда-нибудь я захочу вернуться), я смогу вернуть своё лицо.