что смогу сделать для тебя на будущих занятиях. Что думаешь?

– Хорошо, – она сверкнула мне беззубой улыбкой, расплавив меня на месте.

За эту улыбку я бы подарил ей весь чертов мир.

Мы пошли к перчаткам. Она будто тень, которую я не мог стряхнуть с себя с тех

пор, как мой кулак коснулся ее отца, и прямо сейчас, эта тень стала даже сильнее.

Я вытащил самые маленькие бинты, что у нас были, и присел. Она положила

руку на мое плечо. С серьезным видом, она вытянула другую руку и сказала:

– Я рада, что вы сейчас учите меня, мистер Кейс. Вы мне нравитесь – она

помолчала на секунду, а потом продолжила говорить, пока я помогал наматывать ей

бинты. – У меня нет папы, но если бы был, я бы хотела такого, как вы.

Пот выступил на моей коже, ненависть к самому себе начала затмевать мои

мысли, и боль вспыхнула у меня в глазах, пока я заталкивал слезы, готовые пролиться.

– Хотя ты тихий, – продолжила она. – И строишь смешные рожицы.

– Смешные рожицы? – переспросил я, едва способный управлять своими

голосовыми связками.

– Ага, вы всегда такой, – она уперлась в бока кулаками, подвернула губу и

прищурилась на меня.

Если бы я не чувствовал, будто меня кто–то поднял и разорвал на части, я бы

рассмеялся над ее восприятием меня.

– Не думаю, что я выгляжу так.

– Ну, не совсем так, – ответила она, теперь с двумя перевязанными руками. Она

махнула в воздух кулаком и запрыгала вокруг меня. – Жаль, как цветок, порхай, как пчела,

– сказала она, еще раз ударяя.

– Что? – переспросил я, озадачено.

– Ну, знаешь, Мамала–лади.

– Мама–что?

– Бум, бум, бум, – сказала она, ударяя по моему бедру. – Я порхаю, как пчела.

Смотри на меня, – она попрыгала вокруг меня еще немного, а потом до меня дошло.

– В смысле, Мухаммед Али?

– Точно, – сказала она, все еще вытанцовывая вокруг меня, добавив еще

несколько жалких ударов к смеси.

– Думаю, ты имела ввиду «порхай, как бабочка, жаль, как пчела».

– Точно. Пау, пау, пау. Я – чемпион.

Я вел ее к боксерским грушам, пока она продолжала прыгать.

– Полегче, киллер. Для начала, давай научимся правильно бить.

Я провел добрых десять минут с ней, игнорируя подавляющее чувство

дискомфорта и ярости. Ярости за то положение, в которое поставил Мэделин, жизнь без

отца, жизнь, сравнивая других мужчин, которых, как она считала, хотела бы в качестве

отца.

Боль была поглощающей. Боли в сердце было слишком много. Есть только

единственный способ, как я считал, избавиться от этого обволакивающего ощущения

полной ненависти к себе. Пришло время позвонить парням.

Глава 24.

Мое прошлое…

Влажность впитывалась в мои поры, когда ранний утренний свет пробивался по

переулкам Нового Орлеана. Ассенизаторские экипажи носились вверх и вниз по улицам,

смывая грехи предыдущей ночи, подготавливаясь для нового начала нового дня.

Мускусное дерьмо и желчь, разбросанная по бордюрам, и влага, блестящая на кирпичных

стенах, демонстрировали грубый накал лета в Луизиане.

Я чувствовал кровопролитие, которое ожидало меня. Воздух был наэлектризован

насилием, пока я ждал на своем обычном месте, выбранном мною месте, где никто не

посмеет побеспокоить то, что происходило там.

Зло таилось в темном и мрачном переулке, который я выбрал. Злобные и

уродливые преступники промышляли в подобных переулках, и именно для этого я был

здесь.

Сегодня годовщина смерти Маршала Дункана. Годовщина моего самого

большого сожаления. Годовщина того дня, когда я позволил своей душе ускользнуть от

меня, и день, когда я поклялся небесам, что буду наказывать себя до последнего вздоха.

Единственный способ отметить это день, единственный способ, что я знал, и это

потеряться в боли.

Тяжелые шаги раздавались по мощеным улицам. Я знал эти шаги. Они

принадлежали огромным, устрашающим мужикам в ботинках со стальными носками и

железными кулаками. Они принадлежали мужикам, которым я платил, чтобы пришли и

выбили из меня дерьмо.

Как обычно, они повернули за угол, одетые в черные штаны и футболки,

пощелкивая своими костяшками и выглядя голодными. Я хорошо платил им за нападение

на меня, чтобы заставить меня забыть. Иногда я дрался в ответ, ударяя несколько раз то

тут, то там, ничего слишком повреждающего. Я сохранял это для груш, кое–что, о чем я

должен был подумать, когда вставал лицом к лицу с Маршалом Дунканом.

Я прислонился к стене одного из зданий, окружающего переулок, когда они

подошли ко мне.

– Неплохо выглядите, мистер Хейвуд. Еще один год прошел неплохо.

Я разглядывал внешность Винни и сказал:

– Как жена?

– Только что родила близнецов.

– Да ну, – я покачал головой. – Они твои?

Прежде чем я заметил приближение, Винни занес свой кулак назад и ударил

прямо в челюсть, отправляя меня на землю. Боль отрикошетила во мне, – пьянящая боль,

желанная боль.

– Вы чертовски хорошо знаете, что они мои, – ответил Винни с весельем в

голосе.

Я встал и стиснул челюсть.

– Бля, должен был догадаться, что у тебя появилось время потренироваться, если

жена только что родила.

– Должен оставаться в форме для миссис, – Винни размялся, красуясь своим

громоздким телом. Его основная масса не определялась, поскольку он слишком любил

итальянскую стряпню своей жены, но под тонким слоем лазаньи было несколько мышц,

которые могли нанести приличные повреждения. Я кивнул другим двум мужиками,

которых Винни привел с собой.

– Новые головорезы?

– Познакомьтесь с моими племянниками, Джонни и Марко.

Я наклонил в их сторону подбородок, а потом повернулся к Винни.

– Приятно, что ты оставляешь работу в семье.

– Все для семьи, – ответил Винни, выкладывая весь свой сильный итальянский

акцент. – Покончили с чаепитием?

– Да, сделайте все хорошо. Они знают правила?

– Их проинформировали. Только несколько ударов в голову, в основном по телу,

и они понимают вашу способность драться в ответ.

– Тогда приступайте, блядь, – ответил я, раскрывая широко руки.

Марко и Джонни колебались, неуверенные в том, как справиться с ситуацией.

Они больше предпочитали думать обо мне, как о каком–то сумасшедшем, который платил,

чтобы ему надрали задницу, и да, это правда, но большую часть времени, люди хотели

быть спровоцированными, чтобы полезть в драку, поэтому я сделал то, что делал лучше

всего в эти дни: провоцировал.

– Ты просто будешь пялиться на меня, ты сучонок? – спросил я Марко. Он

попытался напугать меня небольшим шагом вперед, но я оставался непоколебимым. –

Хренов притворщик, ты, правда, думал, что твоя обманка на меня подействует?

Марко уставился на Винни, который стоял позади, дожидаясь своей очереди, и

задавался вопросом – должен ли он просто подойти ко мне?

– Твою мать, – сказал я, одновременно нападая на Марко и пришпиливая его к

противоположной стене. Джонни моментально оказался за моей спиной, защищая своего

брата. Именно то, что я ожидал от них.

Марко извивался под моей хваткой, а Джонни вцепился в мою спину, но не

впечатлил меня, поэтому я продолжил удерживать Марко, ударяя его об кирпичную стену,

пока колено не прилетело по моей печени.

– Бля, – я отпустил Марко и прислонился к стене. Именно тогда в мой глаз

прилетел кулак, отбрасывая мою голову прямо на кирпичи. В мгновение ока, мой глаз

отек, отчего мне стало труднее бороться, что стало более интересным для меня.

Называйте меня мазохистом, но я жил этим днем, днем, когда я мог вытерпеть

больше боли, чем может человек.

Моя голова кружилась, пульс зашкаливал, а желание драться ушло, когда я

попытался сориентироваться, где они были, но это было безнадежно. Они окружили меня

и использовали мой закрытый глаз в свое преимущество.

Удар за ударом, меня бросало по кругу, пинки в бок, удары по рукам, по ребрам,

по груди.

Высокая фигура Винни нависла надо мной, когда его кулак врезался в мой бок,

вынуждая меня согнуться как раз в тот момент, когда колено прилетело в мою голову,

отправляя меня спиной на землю. Один из новичков оседлал меня и пришпилил мои руки

своими ногами, отправляя удар за ударом в мои бока, а потом по обе стороны моей

челюсти.

Острая боль пронеслась по мне, мое зрение начало размываться, и теплые капли

крови поползли по моему лицу. Человек, который прижимал меня, исчез, и когда я

подумал, что они закончили, они начали пинать меня своими ботинками со стальными

носками.

Пинок за херовым пинком заставили мой желудок взбунтоваться, а грудь

вздыматься в поисках воздуха. Боль была невыносимой, и даже в моем бессознательном