Поймет, что, кроме него, ей никто не нужен. И все будет как раньше Когда Максу объявили, что надежды на выздоровление Марины нет все рухнуло. Она отобрала у него шанс. Жизнь потеряла всякий смысл. Но его зачем-то вытолкнуло из смерти в жизнь. Вот теперь, меряя шагами гостиную, он недоумевал: зачем же? Чтобы слушать этот бред? А может.., может, у нее действительно есть другой?

Он круто затормозил посреди комнаты.

— Марин, у тебя есть другой мужчина?

Марина взглянула на мужа в полном недоумении.

— Хороший вопрос на смертном одре, — усмехнулась она.

Макс судорожно сглотнул. Ему было не до смеха, и Марина это поняла.

— Нет, Максик, у меня никого нет. И никогда не было. Сейчас меня волнует в общем-то не это. Как жаль, что ты так мало меня знаешь…

— Ну тогда расскажи мне о себе. — Макс подавил готовый вырваться вздох облегчения. — Я готов слушать тебя хоть всю ночь.

Марина зевнула:

— Ты знаешь, я спать хочу. Поздно.

Марина стащила плед со спинки дивана, укрылась им и свернулась клубком. Макс хорошо помнил эту ее привычку — свернуться клубком. Марина положила под щеку гобеленовую «думку» и закрыла глаза. Длинная челка упала на нос и вздрагивала от дуновения. Макс невольно потянулся и убрал волосы. Марина вздохнула и повернулась к нему спиной. Он взял поднос с остывшим молоком и отправился на кухню.

— Оставь мне, пожалуйста, ключи от дедова дома, я завтра поеду в деревню, — донеслось ему вслед.

Укладываясь спать в кабинете, Макс еще надеялся, что утром жена передумает. Ну, погода будет другая, другое настроение. Но он ошибся. Она действительно довольно быстро собралась и даже не разрешила проводить себя.

Здесь, в деревне, Маринино беспокойство осело, уступило место робкой радости. Она вдруг обнаружила источник радости в простых и, казалось бы, скучных вещах — высаживании ростка в цветочный горшок, прогулке в поле без особой цели, болтовне с соседкой, выпалывании грядок. Когда Марина ходила в лес за какой-нибудь необходимой ей корягой, подсолнухи, казалось, поворачивали ей навстречу свои круглые головки. Марина смеялась им в лица и подмигивала: живу, как видите! И ей чудилось, что все живое вокруг разделяет ее ликование, ее радость от простых и понятных вещей, и это лишь усиливало ее радость и ее ликование. А стоя на поляне у леса и созерцая сверху мелкие домики деревни, Марине хотелось бежать вниз, чувствуя ветер. Она иногда не могла удержаться и впрямь проделывала этот финт. Потом лежала в высокой траве, глядя в небо. Неясные волнующие образы бродили вокруг нее в такие минуты. Она не пускала в себя воспоминания о детстве — они горчили, а также и мечты о будущем — они были неясны. Но смутные художественные образы были допускаемы в Маринину голову без препятствий.

Там они, цепляясь друг за друга, складывались, рассыпались, рождая идеи, которые позже, возвратясь в дом, она воплощала на бумаге.

— Господи, как хорошо! — вскрикивала она иногда, окинув взглядом все вокруг — траву, деревья, ветки сосен, золотистую кору, стога вдалеке. — Как хорошо! Я живу, дышу, я вижу это! Как я раньше могла не замечать?

И пугалась собственной сентиментальности. Марина срочно искала себе какое-нибудь дело, конкретное занятие. Например, как муравей, тащила в дом объемную замысловатую корягу, затем шлифовала ее, пропитывала морилкой, покрывала лаком. Постепенно дом преображался, поддаваясь настойчивым усилиям хозяйки.

* * *

Половина дома, принадлежащая Никите, была погружена во тьму, лишь свет от лампочки над крыльцом пробивался сквозь густую зелень черемухи. Никита донес сумки до крыльца, принадлежащего Максу, и сразу ушел к себе. Вика вступила в дом, как космонавт ступает на грунт незнакомой планеты. Здесь, на половине Макса, пахло ремонтом. Везде царили следы бурной деятельности. Сейчас эта часть дома была примерно в том состоянии, в котором находилась половина Никиты, когда Вика жила там с детьми. Но в отличие от голого пространства той части, где жил Никита, пространство Макса приобретало иные черты. Здесь сквозь хлам ремонта пробивался образ будущего жилища, и Вика не могла понять — что же ее так взволновало с самого начала?

Марины не было видно, и Вика двинулась по дому самостоятельно: недоверчиво, но не без любопытства. Гостиную от веранды отделяла белая прозрачная занавеска. Она колыхалась от дуновения ветра и казалась сотканной из тумана. Потолочная балка, выступающая, как и на половине Никиты, здесь была несвободна. Ее обнимали немыслимо изогнутые коряги, отполированные местами до блеска. Приглядевшись, Вика угадала в одной из коряг обезьяну. В другой — змею. Эти детали сказали Вике многое.

И белая прозрачная занавеска без рисунка, и коряги на потолке служили фоном для будущей картины. Дом словно застыл в ожидании. Кухня встретила гостью пучками трав по стенам и льняной скатертью на столе. На полках — глиняная посуда. Белый кувшин и бочонок с крышкой. Керамические емкости для продуктов. Замысловатые бутылочки с фигурными крышечками. Старые табуретки, выкрашенные явно недавно в озорной лимонный цвет, по ровному полю которого тут и там разбросаны наливные белые лица ромашек и синие — васильков. Надо всем этим витает сладко-терпкий аромат тимьяна и гвоздики. Вика опустилась на одну из табуреток, зачарованная обаянием кухни. Помещение дышало, веяло живым и теплым. Вика поднялась, когда услышала шаги на лестнице. Предстоящая встреча с подругой немного пугала ее.

Марина вошла в кухню с чашкой в руке.

— Привет. Приехали? Я совсем не слышала машины.

— Привет.

Виктория во все глаза смотрела на подругу. На первый взгляд та почти не изменилась со времени их последней встречи. Оставалась такой же худой и бледной, как в больнице. А с волосами, собранными в хвостик, в футболке, болтающейся на ней как на вешалке, Марина и вовсе смотрелась подростком. Но в глаза, некогда почти потухшие, вернулась зелень. Зелень травы, умытой утренней росой, зелень первой майской листвы и недозрелого яблока. И, подсвеченная приглушенным внутренним светом, эта зелень говорила сама за себя.

— Хорошо выглядишь, — проронила Вика.

— Надеюсь, ты мое приглашение не сочла за назойливость? Небось думаешь — вот привязалась со своими просьбами!

— Ничего я такого не думаю. В Первомайске сейчас довольно скучно, здесь мне нравится.

— Мне тоже.

Марина включила электрический чайник и достала чашки — Поройся в шкафчике, там были какие-то продукты, — предложила Марина.

Вика догадалась, что Марина быстро устает. Что там говорить — скелет скелетом. Похоже, подругу держали отнюдь не физические силы. Ею двигал этот зеленый огонь в глазах. Идея. Дух.

Вика послушно порылась в шкафчике и извлекла оттуда коробку с печеньем, сыр и несколько вареных яиц. На подоконнике стояла миска с огурцами и редиской.

— Никиту позвать? — мельком поинтересовалась Марина, снимая шкурку с огурца.

Вика пожала плечами.

— Поссорились? — догадалась Марина, и Вика поняла, что расспросов не последует.

Марина сразу перевела разговор на Викину родню. Они немного поболтали о Юльке, Валерии и отце. Марина с интересом слушала первомайские новости. Они даже посмеялись немного над общими знакомыми. Вика поинтересовалась, как дела у Макса. На что получила ответ, который ее, мягко говоря, ошарашил.

— У Макса все в порядке. Мы разводимся.

— Что? — Вика не донесла до рта бутерброд. Вернула на тарелку.

Марина спокойно мазала маслом кусок хлеба.

— Я решила, что так будет лучше.

— Что значит — ты решила? Он что.., изменяет тебе? — «догадалась» Вика, вспомнив некоторые эпизоды. — У него.., кто-то есть?

Марина откусила хлеб с маслом, пожевала. Потом пожала плечами:

— У него? Не знаю. Может быть.

— Так, значит, дело не в этом?

Марина отрицательно повертела головой. Виктория наблюдала за подругой с нарастающим беспокойством.

— Тогда я не понимаю. Давно ли ты убеждала меня, что у вас счастливая семья?

— Убедила?

— Ну… — Виктория окончательно растерялась. Совершенно очевидно, что Марина не шутит.

— Викуша, ты так удивлена, будто мы с Максом — первая пара, что решила развестись. Каждая третья семья разводится сегодня. Не распускай слюни!

Марина поднялась и поставила чашки в раковину.

— Ушам своим не верю, — пробормотала Виктория.

— Пошли, я покажу тебе твою комнату.

Марина отвела Виктории спальню рядом с балконом. Здесь стояли железная кровать с панцирной сеткой и деревянный некрашеный сундук. Полотняный коврик на полу служил соединительной деталью между кроватью и сундуком. Больше в комнате ничего не было.

— Мне здесь нравится, — одобрила Виктория.

— Вот и славно. Располагайся.

И Марина ушла. Вика слышала, как она ходит за стеной, что-то негромко напевая. Марина разводится с Максом! Это ни в какие рамки не вмещается. Вика пыталась осмыслить факт. Но осмыслению он поддавался с трудом. Конечно, в их жизни было все не так гладко, как поначалу пыталась изобразить Марина. И Виктория об этом догадывалась. Но чтобы вот так, едва выбравшись из больницы, кинуться в развод? Для этого силы нужны. Энергия. А может… Может, идея развода — это как раз и есть ее новый двигатель? Вика нашла Марину в соседней комнате. Там, кроме старого дивана, обитого новой тканью, имелись лишь крутящийся стул и длинная, во всю стену, полка. Собственно, даже не полка, а самодельный стол. Полка-стол длиной в стену. Если бы Вика не знала, чья это комната, она бы решила, что перед ней стол загруженного работой художника. В свете прикрученной к полке лампы громоздились листы бумаги, свитки ватмана, линейки. В стакане торчали отточенные карандаши. Кругом валялись цветные маркеры. С горизонтально натянутой лески, прикрепленные цветными скрепками, свисали листки с замысловатыми чертежами.

— Чем ты тут занимаешься?

Марина подняла голову от бумаг.