– Я скоро уеду, – сказала она, пробуя эти слова на вкус. Это означало, что она оставляет Уиллоу-Крик, людей, которых любила, что она оставляет здесь свое сердце.

– О чем вы говорите? – спросила Винни.

– Я сказала вам об этом в первый же раз, когда мы встретились. Я приехала сюда, чтобы получить развод. Теперь у него есть средства, и мы сможем оплатить бракоразводный процесс.

– Мне это совсем не нравится, – отшатнулась Винни.

– Вы меня удивляете, миссис Гаунер, – усмехнулась Энджи.

– Такой мужчина, как он, нуждается в женщине. Это проще простого. Помяните мое слово, пройдет немного времени, и он женится снова. А вы можете сказать, какой будет его новая жена?

Энджи только удивленно раскрыла глаза. Она об этом боялась думать, не хотела это обсуждать.

– Одному Богу известно, подойдет ли она для моих внучек, сможет ли их воспитать.

– Насколько мне помнится, вы и меня считали неподходящей для этой роли.

– Вас я по крайней мере знаю. Я вижу, что мои внучки привязаны к вам. Вы прямая женщина, как и я. Мы можем говорить, понимая друг друга. Не сомневаюсь, что в вас есть недостатки, но во многих отношениях вы напоминаете мне Лору. Вы своевольная, упрямая, решительная. Вы умеете добиваться своей цели. – Сжав губы, она с минуту размышляла. – Нет ли способа добиться, чтобы суд запретил вам развод?

Энджи встала, давая понять, что их разговор окончен.

– Миссис Гаунер, перестаньте пытаться руководить людьми и управлять их жизнью, – сказала она как можно мягче. – Это не сработало в случае с Лорой и не будет иметь успеха со мной. Что же касается вашего присутствия во время операции, я поговорю на этот счет с Сэмом.

По правде говоря, Энджи не была уверена, что сама будет здесь, когда наступит время операции. Оставаться в Уиллоу-Крик до операции Дейзи означало продолжение нынешних отношений с Сэмом. И она еще не знала сама, что думает и чувствует на этот счет.

Когда Винни ушла, Энджи вошла на цыпочках в затемненную спальню посидеть с девочками. На каждой было с полдюжины повязок. Кроме того, их кожа в разных местах была испещрена красными пятнами, не требовавшими особой обработки. Склонившись над кроватью, она поцеловала Люси в лоб и разгладила ее обгоревшую челку, потом поцеловала в щечку Дейзи.

На глаза ее навернулись слезы, пока она смотрела на них. За последние пять месяцев она узнала, что дети могут ставить в тупик, приводить в ярость, что они требует массу времени, терпения и энергии. Но они могут быть нежными, забавными, благородными, щедрыми и любящими и столь бесхитростными во всех этих проявлениях, что у нее сжималось сердце. И она поняла, что дети необязательно должны быть плотью от твоей плоти, чтобы занять место в твоем сердце, в ее сердце.

Десять лет Энджи считала, что ее собственная жизнь не начнется, пока она не разведется с Сэмом. Но, как выяснилось, она ошибалась. Смахивая слезы и глядя на спящих девочек, Энджи поняла, что ее настоящая жизнь началась, когда она сошла с поезда на вокзале в Уиллоу-Крик.

Они поужинали в спальне девочек тем, что принесли соседи, и это было вроде пикника. Потом Сэм привел всех в восторг, рассказав историю о семье, состоявшей из матери, отца и двух маленысихдевочек, с которыми все время что-то случалось. Кто-нибудь в семье постоянно носил повязки.

– Как мы, – сказала Дейзи, хлопая в ладоши.

– Не была ли старшая из девочек очень храброй? – спросила Люси.

– Очень храброй, – подтвердил Сэм все еще хриплым голосом. – Однажды она упала и содрала кожу с колена, ободрала его почти до самой кости. Было ужасно больно, но она только махнула рукой, сказала «Фу!» и пошла дальше. Энджи попыталась скрыть улыбку:

– Она сказала «Фу!»?

– Именно так. «Фу!»

Дейзи и Люси захихикали и закричали: «Фу!» – и кричали до тех пор, пока все четверо не начали смеяться. Когда наступило время прощаться на ночь, девочки протянули к Энджи руки, будто она всегда их целовала перед сном. Она поцеловала обеих и медленно погладила их нежные щечки кончиками пальцев. И тут ей захотелось плакать.

У двери она обернулась и спросила:

– Дейзи, ты обойдешься без лампы в раковине? Твой папа и я прямо за дверью.

Дейзи зевнула, уже сонная от вечерней дозы лауданума.

– Думаю, что обойдусь.

Энджи послала им воздушный поцелуй и тихонько закрыла за собой дверь.

– Я видел в леднике пару бутылок пива, – сказал Сэм. – Хочешь?

– Благодарю.

Ей хотелось бы выйти на воздух и, как всегда, посидеть на ступеньке, но крыльцо Молли состояло всего из двух ступенек. К тому же запах гари был все еще сильным и неприятным. Они сидели за столом Молли, и Энджи улыбалась, глядя на старую выцветшую клеенку и вспоминая, как Молли высыпала на нее свои бриллианты.

– Что это? – спросила она, когда Сэм положил на стол перед ней конверт.

– Две тысячи долларов. – Он вертел в руке бутылку пива. – Это поможет тебе спокойно прожить год, пока ты будешь ждать окончания бракоразводного процесса.

Теперь это стало реальностью. Но у нее было такое ощущение, будто ее жизнь кончается, а не начинается.

– Хотел бы дать тебе больше.

– Нет, нет, – прошептала она, – этого и так много. – Сэм прокашлялся и поднял голову.

– Я позволю себе вольность спросить: ты останешься, пока Дейзи не сделают операцию? Думаю, твое присутствие успокоит ее и поможет ей пережить трудное время.

И все это продлится не более двух недель.

Теперь все окончательно встало на свои места. Они уже обсуждали ее отъезд.

– Я обещала Дейзи, что буду с ней во время операции. Если бы ты ничего об этом не сказал, я все равно попросила бы у тебя разрешения остаться, пока все не закончится.

– Попросила бы у меня?

Он покачал головой и положил забинтованные руки на стол. После долгой паузы глубоко вздохнул.

– Мы поедем на поезде до Колорадо-Спрингс и остановимся в отеле недалеко от больницы.

– Ты решил позволить Гауиерам быть там, пока не пройдет операция Дейзи?

– Я был бы счастлив никогда больше не видеть Герба и Винни Гаунер, – ответил он не сразу.

– Ты полагаешь, что Лора хотела бы этого? – мягко спросила Энджи. – Ты ведь говорил, что она страдала от этой размолвки с родителями.

– Я могу тебе сказать с полной уверенностью, что, если бы Герб и Винни получили право опеки, они бы ни за что не разрешили мне видеться с дочерьми!

– Это было бы ошибкой.

– Черт возьми! Еще какой!

Они сидели смущенные и молчаливые. Хорошее настроение, навеянное мирным ужином в спальне девочек, улетучилось.

– Ты все еще намерен переехать в Денвер? – спросила Энджи наконец.

Он с размаху опустил бутылку на стол. Звук был настолько громким, что резонанс, должно быть, отдался болью в его обожженных руках. Потом направился к задней двери. Не увидев на крючке своей любимой шляпы, Сэм чертыхнулся и напялил на голову одну из подаренных соседями.

– Я иду в «Золотой башмачок». Увидимся утром.


Энджи допоздна просидела за столом, вспоминая все, что произошло с момента ее приезда в Уиллоу-Крик. Все смешалось – слезы и смех, разочарования и радости, и в конце концов она уронила голову на свои забинтованные руки.

Она любила его. Любила так глубоко, как давным-давно, когда впервые увидела. Ей нравился его облик и звук его голоса. Ее трогала нежность в его взгляде, когда он улыбался своим дочерям. Она любила его за то, что он готов был мужественно встретить все, что преподнесет ему жизнь. За его чуткость, заботу и уязвимость. За то, что он умел заставить ее рассмеяться. Даже его упрямство и с трудом воспринимаемое ею чувство личной чести восхищали ее.

И она полюбила Люси и Дейзи. Лорадоверила своих дочерей Сэму, но, должно быть, она понимала, что в жизни Сэма и ее девочек появится другая женщина. Были минуты, когда Энджи, живя в доме Лоры, воображала, что чувствует ее молчаливое одобрение.

А теперь Сэм, Люси и Дейзи стали ее семьей. О Господи! Как же она сможет жить без них?


Две недели до операции Дейзи прошли как один миг. Хотя ни Сэм, ни Энджи не доверяли банкам, Энджи уже имела представление о том, что происходите деньгами, если держать их в кубышке. Поэтому она положила свои две тысячи долларов в банк в Уиллоу-Крик. Мистер Кравиц, да благословит его Господь, отложил все предыдущие заказы, чтобы изготовить для Дейзи новую пару башмаков, и сделал новую пару для Люси, потому что «бедная маленькая обожженная девочка нуждалась в подарке».

Через десять дней повязки были сняты и с девочек, и с нее, и с Сэма. Молодая кожа была ярко-розовой и мягкой на ощупь, но Энджи могла уже заниматься домашней работой и готовить. Она даже написала благодарственные письма многим людям, подарившим им вещи, в которых они нуждались, чтобы начать жизнь заново.

Много радости принес им приезд Молли и Кена. Молли привезла из Денвера модные шляпы для Энджи и девочек, а также бритву с ручкой из слоновой кости и новый бритвенный ремень для Сэма. Энджи провела прекрасный день, слушая рассказы о чудесах большого города, и всплакнула на вокзале, провожая своих друзей.

Самым тяжелым за эти две недели был период, когда спина Сэма поджила и он смог спать в одолженной у соседей раскладной кровати. Энджи металась и ворочалась в темноте, прислушиваясь к его дыханию в другой половине маленькой гостиной, и томилась по нему. Она надеялась, что он пересечет это ничтожное пространство, преодолеет бездну, разделявшую их.

Но он не дотронулся до нее, старался не прикоснуться к ней даже случайно и большую часть времени проводил в городе, как было, когда он работал. Во время их трапез он шутил с девочками, поддразнивал их и болтал ни о чем, но редко обращался к Энджи с каким-нибудь замечанием или вопросом, почти не смотрел прямо ей в лицо, а по вечерам отправлялся в «Золотой башмачок» и не возвращался до тех пор, пока, по его представлениям, Энджи не уснет. Если она не спала и смотрела, как он раздевается в лунном свете, он притворялся, что не замечает этого.