Слезы ярости покатились по щекам Люси. Она топнула ногой, и тут ее взгляд упал на стол. Она схватила чашку с блюдцем и швырнула их на пол.

– Я тебя ненавижу!

Рыдая, девочка побежала в спальню и хлопнула дверью.

Потрясенная, Энджи недоуменно смотрела на осколки материнских чашки и блюдца, а потом, чувствуя, что горло ее сжимает спазм, упала на стул и закрыла глаза.

Спасения не было. Она не могла бежать. Хоть и сознавала, что должна это сделать, но она ведь ответила отказом на предложение Питера решительно и в достаточно ясной форме, и Питер, как она догадывалась, не станет предлагать вновь финансовую помощь.

– Мы с папой хотим, чтобы ты осталась здесь. – Дейзи опустилась на пол на колени и принялась собирать осколки разбитого фарфора в передник. – Это ведь была чашка твоей мамы?

Энджи тупо кивнула.

– Будь поосторожней. Не порежься.

– Может быть, мы сумеем ее склеить.

– Не думаю.

Дейзи вытерла глаза тыльной стороной руки. Смахивая слезы, она смотрела на Энджи.

– Люси думает, что мама смотрит на нас.

– Привет. – В заднюю дверь вошел Сэм, улыбающийся и бодрый, будто десяти дней молчания и не бывало.

Брови Энджи поползли вверх.

– Что ты делаешь дома в середине дня?

– Надевайте ваши шляпки и перчатки, леди. Мы идем в город есть мороженое.

Взгляд Сэма упал на ткань, разложенную на столе, потом на коленопреклоненную Дейзи с разбитыми чашкой и блюдцем в подоле.

– Где Люси?

И к своей досаде и смущению, Энджи разразилась слезами. Мысль поесть мороженого оказалась не слишком удачной.

Сначала Сэму пришлось иметь дело с Люси, плакавшей в его объятиях и с рыданиями признавшейся, что хотела бы, чтобы Энджи никогда не жила с ними. Энджи вызывала в ней дурные чувства и выгнала ее из комнаты. Она хотела, чтобы с ней была ее настоящая мать. Единственное, что мог сделать Сэм, это держать ее в объятиях, гладить по спине и бормотать: «Знаю, знаю».

Он позволил буре разразиться и уже предвидел, что дело кончится извинениями, на которых он настоял.

– Энджи не заслуживает упреков. И я думаю, ты понимаешь, что было низко и гадко с твоей стороны разбить чашку ее мамы.

– Я раскаиваюсь, что сделала это, – прошептала Люси с несчастным видом.

Сэм отер ее слезы носовым платком.

– Энджи изо всех сил старается заботиться о тебе и Дейзи и быть к вам обеим доброй. Почему вы не хотите, чтобы она стала вашим другом?

Должно быть, что-то в сказанном им было неправильно, потому что его слова вызвали новые потоки слез. В конце концов, он прибег к тактике, которую сам не любил и не одобрял, но не смог придумать ничего другого.

– Люси, ты была во всем не права и должна извиниться перед Энджи. – Он тяжело вздохнул и предложил ей взятку. – Если хочешь мороженого, тебе придется извиниться.

Извинение прозвучало вынужденно и неискренне, но оно было, и Энджи скрепя сердце приняла его.

По дороге в кафе-мороженое Стетсона никто не произнес ни слова. У Люси были красные заплаканные глаза, и она злилась. Дейзи молчала. А Энджи изнемогала от гнева и обиды на весь мир. Конечно, прежде всего она сердилась на Сэма. Были уже две большие стирки, а его грязная одежда горой валялась в палатке.

Он начинал понимать, что состояние его нижнего белья было барометром, показывавшим настроение его жены. В этот момент большая часть его одежды была сдана в прачечную Су Яна, а это означало, что она недовольна и игнорирует его.

– Ну, – сказал Сэм бодро, когда они уселись за смехотворно крошечный столик и принялись угрюмо изучать тарелочки с тающим мороженым, – что делали мои дорогие девочки после завтрака?

Его дорогие девочки бросили на него взгляды, полные яда. Как он и предполагал, наконец ответила Дейзи:

– Мы приготовили утренние блюда, потом помогли убрать в кухне, потому что из ледника натекла вода на пол. Потом мы лущили горох, а я начала вышивку. Энджи показала мне разные типы стежков.

Обычно Энджи надевала свою летнюю соломенную шляпу слегка набок, так что она сидела на ней стильно, чуть под углом. Сегодня шляпа была надета прямо, без затей, и в таком виде Энджи выглядела суровой. Она казалась усталой. Возможно, спала ничуть не лучше его.

– Почему ты пришел домой в середине рабочего дня, Сэм? – спросила она тихо.

– У меня в запасе еще много часов, потому что дни стали длинными, а я соскучился по вам всем, и мне пришло в голову, что вы, все три, давно нигде не бывали, точнее сказать, со дня парада четвертого июля. И я подумал, что мы заслужили выход в город всей семьей.

Люси отодвинула свою пустую тарелку.

– Ну, теперь-то мы можем идти?

Небогатая фантазия Сэма дала сбой. Он-то воображал, что прохожие видят через стекло кафе его семейную идиллию и восхищаются. Зеваки могли бы увидеть его красивых дочерей, элегантно одетых, в шляпках и перчатках и красивую жену с блестящими темными глазами, улыбающуюся и сверкающую ямочками на щеках. И его самого с волосами, аккуратно и гладко зачесанными назад и перевязанными на затылке тесемкой, сияющего и гордого.

– Можете идти, – сказала Энджи. – И не забудьте, что обещали помочь миссис Молли выполоть сорняки в огороде.

Девочки соскользнули со своих высоких табуреток и выбежали из кафе, оставив Сэма и Энджи в одиночестве. Он смущенно кашлянул и поправил воротничок.

– Похоже, я тоже должен извиниться перед тобой.

– Да, должен.

Энджи умела быть доброй и любезной, но сейчас был неподходящий для этого момент. Выражение ее глаз напомнило ему день, когда она приехала в Уиллоу-Крик и собиралась дать ему затрещину. Виду нее был такой, будто она кипит от гнева и готова начать драку.

– Дело в том, что этот Де Грут сидит у меня в печенках. Что он за человек, если волочится за чужой женой? – Сэм вскипел от мысли о сопернике. – Как этот мерзавец может говорить тебе о браке, когда ты еще носишь мое кольцо? Это непорядочно.

Взгляд Энджи стал ледяным.

– Ты так представляешь себе извинение? – Она была права.

– Ты понимаешь, почему я не хочу, чтобы ты с ним переписывалась? И о чем же ты ему пишешь?

Он просто обезумел при мысли о том, что они могут писать друг другу. Неужели этот Де Грут называет ее «дорогая»? А она его «милый»? Неужели они стремятся друг к другу, скучают друг о друге и пишут об этом?

– Я иду домой.

Он схватил ее за руку:

– Подожди, Энджи. Я прошу прощения.

Она смотрела на него бездонными темными глазами, и он пожалел, что ему не хватает красноречия. Вместо слов он хотел бы поцеловать ее, чтобы его рот и руки могли сказать за него.

– Когда я говорил, что мне нет дела до того, кто тебе пишет, это было не так. Ты скажешь, что это несправедливо, и будешь права. Но мне ненавистна мысль о том, что Де Грут ждет тебя. Мне претит, что ты думаешь о нем и пишешь ему. Можешь назвать это гордостью, мелочностью, эгоизмом. Но я не могу вынести мысли о том, что ты будешь с другим мужчиной, особенно после того как…

Она торопливо оглянулась, потом опустила глаза, и Сэм заметил, что лицо ее стало пунцовым.

– Ты понимаешь, что я хочу сказать.

Он хмурился, пытаясь найти нужные слова.

– Ты извиняешься за то, что пытался лишить меня права пользоваться собственным почтовым ящиком?

– Разве я в этом виноват?

Он вспомнил, что спрашивал ее, почему у них два почтовых ящика. Но не помнил, чтобы говорил ей, что она не может иметь собственного ящика.

– И за попытку контролировать мою жизнь и разрушить мое будущее?

– Я просто думаю, что ты могла бы подождать до тех пор, пока мы не разведемся, а уж потом обручиться с кем-нибудь еще.

Не важно, что она говорила, но он не считал ее слова необоснованными.

– И за то, что ты дулся и вел себя по-детски.

– О, в этом я виноват, черт возьми.

Не задумываясь об уместности этого поступка, он взял ее затянутую в перчатку руку и нежно сжал ее.

– Прости меня, Энджи. Я скучал по тебе. Особенно мне недоставало наших бесед в конце дня.

Ему не хватало и легкого аромата розовой воды, исходившего от нее, и ямочек на щеках, когда она улыбалась. Ему недоставало и многозначительного шуршания ее юбки, когда она двигалась. И радости в ее глазах, когда он хвалил ее стряпню или замечал, как чисто она выскребла пол. И подспудного напряжения, возникавшего между ними. И возможности, пусть и очень отдаленной и нереальной, что она пойдет ему навстречу и окажется в его объятиях. Кто знает, вдруг и ее снедает голод по нему, как он томится по ней?

Лед в ее глазах постепенно растаял, и она вздохнула:

– Я тоже скучала по тебе, Сэм.

Это было уже кое-что. Слышать ее признание было приятно.

– Вероятно, сейчас не время говорить об этом, но подходящего момента не будет никогда. Я так беспокоюсь и волнуюсь обо всем. – Закрыв глаза, Энджи вырвала свою руку и поднесла ее к горлу. – Я беспокоюсь, что руда не окажется такой богатой, как ты надеешься, и мы не сможем платить по счетам бакалейщика и торговца льдом, покупать керосин для ламп и дрова. Меня не оставляет тревога, что у нас никогда не будет достаточно денег во всех баночках. Но больше всего меня пугает, что Гаунеры одержат верх и девочек отдадут им. Тогда они отправят их в школу мисс Вашингтон, и они будут там одинокими и несчастными.

– Обещаю тебе, Энджи, что ничего этого не случится. – Она смотрела на него в упор.

– Как ты можешь быть так уверен? Ты уже нашел свою жилу? Сорвал куш?

– Нет. Но моя жила богата, и она не истощится. Когда-нибудь этот прииск станет таким же богатым и известным, как прииск Муз-Джо.

Энджи отвела глаза, и Сэм понял, что она ему не верит. Она считала, что он выдает за действительность свои мечты и надежды. Это всегда было проблемой: Десять лет назад она не верила в него, не верила и сейчас.

И внезапно Сэм понял, почему он медлил. Дело было вовсе не в том, что он надеялся найти богатое месторождение и обрести деньги. Внезапно он осознал, что операция Дейзи означала и неизбежную потерю Энджи. А это было для него огромным лишением.