Карен ощутила прилив смертельной усталости. Ей хотелось повернуться и уйти, но в то же время позиция, занятая дочерью, ее поразила. Карен думала, что девочка будет в отчаянии, что эмоциональные потрясения последних дней сломят ее. Однако неожиданно выяснилось, что Дженни обладает куда большим запасом прочности, чем сама Карен. В сущности, девочка абсолютно права — Карен действительно трусила. Она чувствовала, что внутри нее поселился страх, и не было смысла притворяться, что речь здесь идет о чем-то ином. Если уж ребенок не боится трудностей, то как же отступать матери?

— Ладно, если это для тебя так важно…

— Еще бы! Мы несколько месяцев репетировали. Я обязательно хочу участвовать в концерте.

Карен со вздохом отодвинула тарелку.

— Хорошо, я тебя отвезу.

У нее едва хватило сил, чтобы причесаться и кое-как подкраситься. В кои-то веки Дженни собралась быстрее, чем мать.

Когда Карен спустилась по лестнице вниз, девочка уже нетерпеливо топталась в прихожей. Карен взяла со столика ключи от машины.

— Поехали.

Всю дорогу до школы Карен нервно поглядывала в зеркало заднего вида, видя, что за ними все время следует полицейский автомобиль. Ощущение было препакостное, словно она какая-нибудь преступница.

На стоянке Дженни спросила:

— Хочешь, я позвоню, когда закончится репетиция?

Обычно во время репетиции Карен ждала в зале. Во-первых, ездить туда-сюда было утомительно, а во-вторых, наблюдать за поющими детьми доставляло ей удовольствие. Многие родители поступали так же — кто читал, кто вязал. Многие места в просторном зале были заняты. Время летело быстро под звуки детских голосов. Сегодня Карен предпочла бы не появляться в школе, но стало стыдно перед дочерью за малодушие.

— Нет, я подожду тебя, — сказала Карен.

В вестибюле школы горело дневное освещение, отчего лица людей приобретали болезненно-бледный оттенок. Под высокими потолками гулко отдавался звук шагов. Какой-то мальчишка, опередивший их у входа в зал, обернулся и ошарашенно уставился на Дженни. Полицейский из службы наружного наблюдения — его звали Тед Экерман — топтался здесь же, неподалеку.

— Привет, Дейв, — громко сказала Дженни, обращаясь к мальчишке.

— Привет, Дженни, — откликнулся тот и пропустил Дженни и ее мать вперед, пожирая их взглядом. Место у открытой двери тут же занял массивный полицейский.

Школьники собрались на сцене — кто-то тро гал клавиши рояля, остальные болтали и хихикали.

— Я сяду вон там, — шепотом сказала Карен, показывая на один из задних рядов.

Дженни кивнула и одна, на виду у всех, зашагала по длинному проходу к сцене.

Остальные участники хора замолчали и во все глаза смотрели на Дженни. От этого зрелища у Карен разрывалось сердце: плечи ее дочери были напряжены, на лице застыла улыбка. Дженни громко поздоровалась, несколько человек ей ответили, и голоса снова слились в нестройный гул.

Другие родители, расположившиеся в зале, стали оглядываться на Карен. Сзади в дверях по-прежнему торчал Тед Экерман. Карен едва удержалась, чтобы не крикнуть: «Перестаньте на меня пялиться! Что во мне такого интересного?» Но вести себя подобным образом в присутствии дочери было бы непозволительно. Поэтому Карен лишь вжалась в спинку кресла, стараясь ни с кем не встретиться глазами.

На сцену, помахивая листками с нотами, вошел учитель музыки.

— Всем занять места!

Зашуршали несколько десятков кроссовок и ботинок. Школьники заняли свои места на деревянных скамьях, выстроившись по росту. Карен заставила себя сесть поудобнее, любопытствующие один за другим перенесли свое внимание на сцену.

Учитель подал знак аккомпаниатору, и чистые детские голоса начали распевать гамму.

Затем хор запел «Милость небесную», простой и наивный гимн, с которого должна была начаться концертная программа. Карен почувствовала, что в горле у нее образовался ком — искренние голоса проникали ей в самую душу. Дети в последние годы стали гораздо более зрелыми и взрослыми, чем прежде, чем в ее времена. Но чистое звучание их голосов было самым лучшим свидетельством того, что все дети вступают в жизнь с невинным сердцем и верой в добро, а уже потом невзгоды и удары судьбы лишают их иллюзий. Карен смотрела на лицо своей дочери, внимательно следившей за каждым жестом дирижера. Дженни всецело отдавалась музыке. Несмотря на страшные события последних дней, сердце девочки не ожесточилось.

Через полчаса Карен настолько успокоилась, что, когда ей понадобилось выйти, она встала, не опасаясь лишний раз привлечь к себе внимание окружающих. Она прошла по центральному проходу к выходу, и полицейский, сидевший в самом последнем ряду, тут же пристроился к ней.

— Мне нужно в туалет, — сердито сказала ему Карен.

Тед Экерман, который сам был ненамного старше участников хора, смущенно последовал за Карен в коридор, а перед туалетом даже обогнал ее и постучал в дверь, крикнув:

— Кто-нибудь там есть?

Потом заглянул внутрь, осмотрел кабинки и лишь после этого позволил Карен войти. Она очень пожалела, что в туалете не оказалось какой-нибудь вздорной бабы, которая устроила бы полицейскому скандал — пусть тоже помучается. Однако вслух Карен ничего не сказала. Тед внимательно осмотрел коридор, после чего вернулся в зал.

Моя перед зеркалом руки, Карен неприязненно смотрела на свое усталое, измученное лицо с кругами под глазами, с безжизненным оттенком кожи. Следы румян на щеках были похожи на какой-то клоунский грим. Ничего, сегодняшняя пытка почти окончена, подумала Карен. Правда, завтрашний день будет ничем не лучше сегодняшнего.

Она бросила в корзинку бумажное полотенце, открыла дверь, вздохнула. Назад на эшафот. Медленно бредя по пустому коридору, Карен мысленно повторяла слова гимна «Милость небесная». «Вот чего мне сейчас не хватает», — думала она. За три класса до актового зала ей вдруг показалось, что сзади скрипнула дверь. Карен хотела обернуться, но в этот миг кто-то схватил ее сзади и зажал рукой рот — она даже крикнуть не успела.

Глава 23

— Это я, — прошептал знакомый голос, после чего сильные руки втащили Карен в неосвещенный класс.

Она ударилась о парту, кое-как выпрямилась, а Грег плотно закрыл дверь.

Помещение было залито лунным светом, выхватывавшим из темноты парты, столы, классную доску, картины на стенах, какие-то объявления на стенде. Карен чувствовала, как руки Грега сжимают ей предплечья, смотрела в его измученные глаза.

В первый миг она испытала неимоверное облегчение. С тихим стоном она припала к его груди, вцепилась пальцами в рубашку. Должно быть, так цепляется потерпевший кораблекрушение за обломки корабля. Карен слышала, как бьется сердце мужа. «Он жив, — думала она. — Жив и здоров. Моя жизнь не кончена. Еще есть надежда». До этой минуты Карен боялась даже самой себе признаться, что безумно тревожится за него. И вот сейчас его сильные объятия словно возвращали ей жизнь и надежду.

Но миг блаженства продолжался недолго, его вытеснила ослепляющая ярость.

Карен вспомнила все, что было накануне, и крикнула:

— Пусти меня!

— Пожалуйста, милая, не кричи, — тихо проговорил он.

— Убери руки!

Грег разжал объятия и развел руки в стороны, словно отец, который учит маленького ребенка кататься на двухколесном велосипеде, готовый подхватить его в любой момент.

— Ради бога, Карен, выслушай меня.

Ее плечи все еще ощущали тепло его рук. Карен никак не могла разобраться в нахлынувшем на нее потоке чувств.

— Ты, подонок… — прошипела она, теряя голову от вновь нахлынувшей на нее обиды.

Самое ужасное — его предательство. У Карен было такое чувство, что она сейчас захлебнется от гнева.

— Господи, как же я тебя ненавижу!

Он даже глазом не моргнул. Смотрел на нее строго и серьезно, его темные глаза в лунном свете были похожи на ониксы. На лице Грега застыло выражение скорбной решимости. Карен ожидала, что он начнет просить у нее прощения, поэтому его следующие слова застали ее врасплох.

— Карен, у меня нет времени на извинения. У меня нет времени на чувства. Я знаю, что к тебе приставлен полицейский. Через пару минут он отправится тебя разыскивать. Поэтому слушай меня внимательно.

Карен замолчала, пораженная.

Увидев, что она готова его выслушать, Грег скороговоркой сказал:

— Мы не можем сейчас говорить ни о Дженни, ни о том, что случилось много лет назад.

— Да как ты смеешь…

— Я не убивал Линду, — перебил ее он. — Я должен рассказать тебе, как было дело. Кто-то расставил для меня ловушку. Этот человек знал обо мне и Линде, о нашем прошлом. Той ночью я был у нее в номере. Я просил ее не раскрывать нашу тайну, и она согласилась. Я предложил ей денег, но она ответила, что вовсе не собиралась заниматься вымогательством. Еще она сказала, что Дженни чудесная девочка, что мы с тобой ее прекрасно воспитали, что она приняла правильное решение, когда доверила нам своего ребенка.

— Это просто поразительно! — не выдержала Карен. — Мы с Дженни были для вас двоих какими-то пешками, которые вы передвигали по своей шахматной доске, как вам заблагорассудится. Ах, скажите, пожалуйста, — она сделала правильный ход. Я так за нее рада! Это для меня такое счастье!

— Я уже сказал тебе, что сейчас не время об этом говорить, — резко оборвал ее Грег.

В его голосе звучало такое напряжение, что Карен поневоле подчинилась.

Грег придвинулся к ней вплотную и сказал:

— Карен, я знаю, что ты хочешь сказать мне очень многое. У тебя есть на это полное право. На твоем месте… На твоем месте я, мягко говоря, хотел бы меня прикончить.