Минувшие четыре года не были легкими или простыми для Элизабет. Для всех их брак был примером прекрасной семейной жизни, посторонние видели, как они были милы друг с другом. И никому не могло прийти в голову, что Элизабет спит одна, а Натан… Время от времени он обзаводился любовником, и хотя он хранил это в глубочайшем секрете, Элизабет обычно догадывалась об этом, когда он вдруг начинал посещать Серебряную улицу, пользовавшуюся не самой лучшей репутацией.

Они несколько раз пытались наладить интимную сторону супружеской жизни, но у Натана по-прежнему ничего не получалось. Элизабет терпела, пока могла, а потом твердо отлучила его от своей постели. Это случилось почти два года назад. Она очень старалась забыть проблемы взаимоотношений с Натаном, но иногда, лежа в одиночестве и вспоминая те ночи, когда Натан пытался доказать свою мужскую состоятельность, а ей это приносило только боль и разочарование, она не могла убедить себя в том, что она не несчастна.

Элизабет вспомнила, как трудно ей было признаться в произошедшем с ней по злой воле Консуэлы в тот проклятый полдены Но она была уверена, что обязана поведать мужу, что другой мужчина отобрал у нее то, что по праву принадлежало именно ему. Натан был потрясен тем, как с ней обошлись, и попытался сделать все, чтобы уменьшить ее страдания и помочь ей преодолеть чувство стыда и унижения. И только когда она начала успокаиваться, когда громкие рыдания перешли в тихие всхлипывания, Натан коснулся того, чего она боялась больше всего. Смотря на нее пристально, он с усилием произнес:

— Элизабет, дорогая, ты должна назвать мне имена этих негодяев. Я хочу найти их и убить за то, что они сделали с тобой. А что касается той подлой и коварной женщины, кем бы она ни была, я могу пожелать ей только тяжелой агонии перед смертью. Назови имена насильников, я не могу не отомстить за твою поруганную честь. Да и мою…

Последние слова он произнес со страдальческой улыбкой и добавил, что из-за нее он впал в бесчестье.

Элизабет объяснила ему, что если скандал разразится, то неизбежно всплывут и его причины, а значит, ее самые интимные проблемы станут обсуждать досужие люди.

Натану оставалось только согласиться с ее доводами.

К счастью, страхи по поводу ребенка не оправдались, и, как только она получила физические доказательства этого, навсегда запретила себе думать о том, что произошло в Новом Орлеане. Но один раз она не выполнила зарока. Это было примерно через год после того, как они прибыли в Натчез. Одна из здешних матрон медленной походкой подплыла к ней и спросила, мог ли ею интересоваться высокий, темный незнакомец, заезжавший в город, когда ее не было. Матрона добавила, что незнакомец был очень настойчив в расспросах о ней. Элизабет гнала прочь мысли о Рафаэле и сказала, что вряд ли это ее знакомый, она никого похожего не может припомнить.

Женщина театрально вздохнула:

— Я хорошо понимаю, почему вы не хотите сознаться. Я бы тоже испугалась, что муж может узнать о таком поклоннике — красивом и чертовски обаятельном.

Еще несколько дней Элизабет прожила в волнующем ожидании: не появится ли Рафаэль. Но никто не появился, и Элизабет убедила себя, что миссис Мэйберри ошиблась, тот человек, видимо, интересовался кем-то другим. С того момента Элизабет удалось выкинуть из своей памяти все, что произошло в Новом Орлеане и самого Рафаэля Сантану.

Как ни странно, но при всех ненормальностях в сфере супружеской жизни они приспособились друг к другу. Она переключила все свои силы на хозяйство и на только что построенный дом в Бриарвуде. О поместье заговорили даже в Натчезе. Она сумела подобрать с таким вкусом мебель и обивку комнат, что это стало предметом зависти половины дам в Натчезе. Поля и плантации были одними из лучших в округе.

Работа по хозяйству стала единственным средством, способным удержать Элизабет от депрессии и углубления в себя. И еще она много читала. Особенно ей нравились книги, рассказывающие об освоении земель к северу от Мексики и территорий нынешней Республики Техас. Может быть, нравились потому, что среди героев было много сероглазых, темноволосых, смелых и жестоких красавцев-дьяволов, так похожих на Рафаэля Сантану.

Трудно было бы найти хоть малейшее сходство между молодой женщиной, которая теперь предпочитала, чтобы ее называли Бет, и застенчивой Элизабет, которая пришла со своим горем к мужу в 1836 году. Сейчас на дворе был январь 1840-го. События того полудня привели не только к тому, что она перестала быть девственницей, — появился заслон, надежно защищавший от вторжения в ее душу мужчин. Отныне ни одному мужчине не суждено проникнуть в мой внутренний мир, думала Бет. Она изменилась и физически. Тело ее стало зрелым, та красота, которая выглядела тогда только обещанием, теперь расцвела пышным цветом. Она по-прежнему была стройна. Но эта стройность только подчеркивала высокую грудь, тонкую талию, соблазнительные бедра. Лицо Бет тоже стало лицом взрослой, очень красивой зрелой женщины. На нем отражалось удовлетворение от признания успехов того дела, которым она занималась. Она любила землю и хозяйство.

Но в это мрачное утро она испытывала разочарование, которое нарастало уже не один месяц. Как бы ни были значительны ее хозяйственные достижения, она все чаще стала задаваться вопросом: неужели жизнь так и пройдет в повседневных заботах? Год за годом она будет бороться с природой, ощущать скептицизм окружающих, с завистью видеть выражение превосходства в глазах тех женщин, у которых растут дети, а мужья добились успехов в общественной жизни и стали лидерами. Она медленно покачала головой. Нет, не таким представляла она свое будущее.

Конечно, она больше не грезила о романтической любви, но ее стал терзать голод по чему-то такому, что помогло бы ей найти свое место в жизни.

В один из таких моментов она вспомнила о письме Стеллы и подумала: не связано ли с ним ее кислое настроение сегодня с самого утра. Стелла тоже писала об успехах в хозяйственных делах, но у нее родился уже второй ребенок — девочка, которую решили назвать Элизабет в честь лучшей подруги матери. Сердце Бет сжалось — ей не суждено иметь детей из-за проклятого порока Натана. Где-то в глубине души родилось раздражение, но она быстро урезонила себя: он очень добр к ней и подвигнул ее на ряд поступков, на которые она сама никогда бы не решилась.

Теперь она разозлилась на себя: куда она утром сунула письмо Стеллы? Ага, вот оно! Ей пришла мысль: а почему, собственно, она должна отказывать себе в простом человеческом желании увидеть Стеллу и ее новорожденного ребенка? Почему бы ей не поехать старой дорогой испанцев, через Сан-Антонио и Дуранго в Мексике, а затем на север в Санта-Фе. Деньги были. Ее деньги по-прежнему лежали под надежной защитой банка. Банкиры платили за многое, но финансировать эксперименты с посевами категорически отказались. Но они выкрутились — ведь у Натана были неплохие доходы. Удовлетворенная улыбка тронула полные губы Бет при воспоминании удивленных лиц банкиров в тот момент, когда она пришла в банк поместить доходы от хозяйства.

Она уже загорелась этим путешествием, сулившим интересные встречи, новых людей, свидание со Стеллой и ее домочадцами. А может быть, удастся случайно увидеться с диким и романтическим потомком индейцев команчей?

Ее мечтания были прерваны стуком в дверь, и на пороге появился невероятно элегантный Натан.

— Я не потревожил тебя, дорогая? — Его улыбка была доброй и теплой.

Она улыбнулась ему в ответ:

— Конечно нет. Я просто сидела. — И, обратив внимание на то, как тщательно он был одет, Бет заметила:

— Ты такой нарядный!.. Уходишь?

— Да. Я запрягу одноместную коляску и прокачусь в город. Проведу день в «Мэнсион-Хаус». Здесь ужасно, когда идет нудный дождь. По крайней мере, в «Мэнсион-Хауз» соберутся страдальцы, вроде меня, мечтающие дотянуть до вечера, но думаю, заблудших душ будет немного.

Элизабет, как не раз уже раньше, посмотрела на него тяжелым взглядом и спросила:

— Опять Силвер-стрит, Натан?

Он вспыхнул, его прекрасная ровная кожа покрылась розовыми пятнами. Переходя в оборону, он попросил:

— Ну, Бет, ты же знаешь, что…

— Все, Натан, вопрос закрыт. — Ей явно не хотелось касаться темы, которую они оба не любили и которая шокировала их. Натан за эти четыре года не изменил своих привычек.

Он пробормотал:

— Если ты не хочешь, дорогая, чтобы я уходил, я останусь на весь день с тобой. Зная, что если она попросит, то он действительно останется, Бет тихо сказала:

— Иди, иди, развлекайся.

Еще не принявший окончательного решения, он в конце концов поинтересовался:

— А что ты планируешь делать сегодня днем?

— Еще не представляю, — ответила Бет. — Ты прав, здесь ужасно скучно, когда идет дождь.

И вдруг без видимого перехода, как бы в ответ на какие-то глубоко внутренние размышления она спросила:

— Натан, ты не станешь возражать, если я отправлюсь в путешествие?

Встревоженный, он подошел к ней и взял ее за руку.

— Ты несчастлива, бедняжка? Дорогая моя, может быть, я сделал или сказал что-то не то, и это тебя обидело? Я знаю, мои дела… мои… ну, в общем не важно, как это назвать, не красят твою жизнь, но я не думал, что это волнует тебя и сейчас. Могу ли я что-нибудь сделать, чтобы…

— Натан, остановись. Путешествие не имеет никакого отношения к этому.

Бет поспешила остановить его, зная, как легко он вводит себя в покаянное состояние, становится виноватым и очень несчастным. Глядя на него, она отчетливо произнесла:

— Я хочу навестить Стеллу. Я не видела ее много лет. А теперь она родила девочку и назвала ее Элизабет. О, Натан, ну скажи же, что ты не возражаешь!

— Ты хочешь навестить Стеллу Родригес? — спросил он недоверчиво. — Она ведь живет в Санта-Фе? — Его вопрос прозвучал так, будто этот город находился на отдаленной планете. — Ты уже настроилась, дорогая, и, что бы я ни сказал, это не поколеблет твоего решения?