Предлагать сладенькой ночевать в лесу я не стал. Она точно к такому не привыкла, да и мне спокойнее: ну как на лихих людишек нарвемся? Защитить ее не смогу, а отдавать девочку разбойникам, пусть даже на время, вовсе не хочется.

Ночевки на постоялых дворах, да еще в приличных комнатах, быстро облегчили мой кошель, и я уже с неделю, ужиная, высматривал добычу: подходящую путешественницу, которой можно было б предложить постельные услуги, приправленные одной из моих сказочек. Малинка не выказывала особого недовольства. Возможно, она и была раздражена, но ловко это скрывала. Только раз, когда я впервые принялся разглядывать женщин в гостинице, спросила весьма небрежным тоном:

— Так и не похвастаешься своими способностями жулика? — Я уставился на нее вопросительно, она продолжила. — Ты высматриваешь жертву, из которой можно вытянуть деньги, так?

— Глазастая и смышленая! Почему решила, что я не собираюсь ее обжулить?

— Потому что заглядываешься все больше на нестарых и привлекательных. А обжулить можно любую. Вон, какая клуша сидит, — кивнула на необъятную пожилую бабищу, похожую на жену сельского старосты, которая таращилась на окружающих едва ли не открыв рот. Видно, в первый раз за свою далеко не короткую жизнь выбралась из родного угла.

— Линочка, чтобы обжулить кого-то, нужно хоть немного да подготовиться. На это требуется время, но ты то и дело меня подгоняешь, домой торопишься. А чтобы поработать ночку лежа, достаточно приятной внешности, врожденного обаяния и крепкого члена.

Сладенькая закатила глаза, но, к счастью, не стала в очередной раз высказываться о моей внешности и обаянии.

Несколько вечеров прошли впустую: все бабенки как назло странствовали с мужьями, любовниками, отцами или братьями. Я уже стал готовиться к тому, что придется ублажать какую-нибудь древнюю старушенцию с сединой не только на голове, как на шестой вечер Небесная Хозяйка явила мне свою милость.

Нам с Малинкой удалось занять весьма выгодную позицию: плохо освещенный стол у стены, неподалеку от стойки. Оттуда можно было отлично рассмотреть вновь прибывших, не привлекая к себе внимания. Я уже собирался отправить сладенькую наверх, в постельку, отсыпаться перед дорогой, когда в зал вошла укутанная в плащ женщина. Направилась к хозяину, наливавшему пиво очередному жаждущему, откинула капюшон, и теплый свет свечей, казалось, померк, смущенный полыханием рыжих волос, собранных в тяжелый узел на затылке. Я напрягся, как охотничий пес, ожидая, что сейчас с улицы зайдет ее спутник, и молясь, чтобы этого не произошло. Дверь открылась, и вошел мужчина, внешность которого вызвала у меня вздох облегчения: слуга. За ним ковыляла ветхая старушка — приживалка, приставленная мужем или отцом…

— Нет, Вика, — долетел до нас капризный голос красотки. — Ты будешь спать в другой комнате, и не в соседней, а напротив, не то я из-за твоего храпа заснуть не смогу. — Приживалка попыталась вполголоса что-то возразить. — Нет! Не собираюсь мучиться всю ночь без сна из-за его глупых подозрений! Пусть в следующий раз приставляет кого-нибудь помоложе, кто не кряхтит, не сопит и не сотрясает храпом стены!

Старушенции ничего не оставалось, как смириться и отправиться в сопровождении местной служанки наверх. М-да, если муж так беспокоится, чтобы его голову не украсили рогами, мог бы приставить кого повыносливей. Бабуля даже не стала дожидаться, пока подопечная пойдет к себе. Видно, после дня в пути с ног валится, что мне весьма на руку. Вот отлучится слуга лошадей проверить, тут я к рыжуле и подвалю…

— А она хороша… — послышался задумчивый голос Малинки, едва ли не мечтательно разглядывающей одинокую путешественницу. — Вон какие завитки игривые, золотистые около ушка, и на шейку белую сбегают, залюбуешься… А само ушко… Розовое, маленькое, похоже на хрупкую ракушку… И камушек в сережке блестит, будто подмигивает. Эх, была б я мужчиной…

— К счастью, ты женщина, — хмыкнул я. — Хотя мысли у тебя и странные. Ишь, как расписала. Я до этого смотрел на нее как на кошель с деньгами, а теперь, пожалуй, по-настоящему разохотился.

— Приятной ночи, Перчик, — проворковала сладенькая. — Смотри, не продешеви. Я умираю, хочу искупаться в горячей воде и вымыть как следует волосы. Да и одежду не худо бы служанке отдать постирать. У тебя это как-то не очень получается.

Вот она, благодарность за мои старания! Кому рассказать, что я бабе шмотки стирал, пусть и родовитой… Тьфу! И ведь вижу отлично все приемчики, с помощью которых Малинка мной управлять пытается. Вижу и молчу, подчиняюсь. Прикидываюсь дурачком. Почему? Ответ прост: мне нравится с ней спать. Да, конечно, у нас уговор насчет общей постели, но мне не интересно получать холодные ласки, которыми одаривают по необходимости. А сладенькая, насколько я успел ее узнать, вполне может сменить милость на гнев, ежели будет чем-то недовольна. Вот и придется мне сейчас из кожи лезть, ублажая путешественницу, дабы та как следует раскошелилась. Эх, с каким удовольствием я вместо этого покувыркался б на сеновале с Малинкой, да деньги и впрямь нужны, не только на купание в горячей воде и прачку…

Пока я предавался размышлениям, рыжулин слуга отправился то ли к лошадям, то ли за пожитками. Мне приглашение не требовалось — подошел к стойке, вежливо поклонился красотке, перекинулся парой незначительных фраз с хозяином, почти не отводя глаз от женщины. Та посмотрела весьма заинтересованно. Я подвинулся ближе и будто ненароком коснулся ее плеча. Дальше — просто: взгляды встретились, мои пальцы поймали ее кисть, и серо-голубые глаза незнакомки быстро потемнели от желания.

— Пусть принесут ужин в комнату, — мотнула головой в сторону хозяина, не отрывая глаз от моего лица. — Да пообильнее, я голодна. — Тут подошел ее слуга с дорожными сумками. — Оставь здесь, Вей. Разносить вещи по комнатам — дело гостиничной прислуги. А ты отдыхай. Ешь, пей и ложись спать.

— Я донесу, госпожа, — пришлось подыграть рыжуле и подхватить далеко не легкие сумки.

Хозяин хмыкнул и сам отправился провожать гостью, оставив посетителей на супругу и служанок. Я оглянулся на Малинку, которая тут же подмигнула мне в своей наихудшей похабной манере. До сих пор не понимаю, означают ли эти ее ужимки дружеское одобрение или, наоборот, призваны скрывать досаду и злость.

Впрочем, мысли о возможных недовольствах сладенькой разом потускнели, едва я остался наедине с медноволосой красоткой. Малинкины слова о завитках на шейке так меня раззадорили, что первый поцелуй я влепил аккурат за ухо, где курчавились невесомые золотистые пряди. Женщина не спешила подставлять губы, видно, хотела с толком насладиться неожиданным любовником, да еще сказала, что ждет ужин.

Вскоре служанка доставила ломящийся от снеди поднос, на который я, надо признаться, покосился с гораздо большим вожделением, чем смотрел на Грушу, ветреную чужую жену. Мы с Малинкой давно не позволяли себе особых роскошеств в еде, зато по ночам ни в чем друг другу не отказывали. Как ни странно, меня пока не особо тянуло на других. Сладенькая по-прежнему владела помыслами, одним прикосновением заставляя вспыхивать жгучий огонь в паху.

Отдавая должное лакомствам, я исподволь разглядывал сегодняшнюю подругу на ночь. Груша была недурна и взгляды на меня кидала воистину пламенные, значит, и в постели с ней не соскучишься, но… Я вспоминал запах дорогих благовоний, который ощутил, когда целовал золотистые завитки, и не мог отделаться от дурацких мыслей о том, что Малинка безо всяких притираний пахнет много приятней. А ведь я всегда ведусь на искусно составленные духи, подобные тем, что учуял на лилейной шейке. Тьфу, нельзя же все время думать об этой девчонке, так и спятить недолго! Слыхал я страшные истории о мужиках, у которых только на одну бабу стояло…

Наконец ужин подошел к концу. Я распустил шнуровку грушиного платья и помог снять его, потом быстро стащил свою рубаху. Настало время для страстных поцелуев, но не успел я как следует смять сочные губы женщины и толком узнать, какова наощупь ее грудь, в дверь постучали, негромко, но часто и требовательно. Рыжуля замерла в моих объятиях. Стук повторился.

— Нужно открыть, вдруг это Вика проверить хочет. Спрячься за пологом кровати, я быстро ее спроважу, — жарко прошептала мне на ухо женщина.

Ничего не оставалось, как подчиниться. Подобрал свою рубаху и нырнул за полог. Стук раздался в третий раз.

— Иду, иду! — недовольно произнесла Груша, потом послышался звук отодвигаемой задвижки и возмущенный возглас. — Ты кто такая?

— Кто я такая, не важно, — раздался хорошо знакомый мне с некоторых пор голос. — А ты — жена купца Колоса из Заозерья, так? Груша?

— Д-да…

— Чудно! Мой муженек уже в постельке?

— Еще нет, — я вышел из-за кровати, для порядка смущенно комкая в руках рубаху. — Ничего не было, Линочка… — что бы сладенькая ни задумала, лучше заранее оправдаться.

— У-у, кобель! — Малинка замахнулась, я невольно втянул голову в плечи. — Так я тебе и поверила! Будто вы столько времени разговоры разговаривали!

— Не было ничего… — пролепетала Груша, такая испуганная, что мне стало ее не на шутку жаль.

— Потому что я вовремя пришла! — сладенькая раскраснелась, глаза метали молнии, и я невольно залюбовался ее злостью. — С этим, — кивнула на меня, — сама разберусь. А ты изволь возместить мне ущерб, если не хочешь, чтобы я взыскала с твоего мужа! — шагнула к Груше, которая, оказавшись прижатой к стенке, сжалась, будто ожидая удара.

— Нет, не надо с мужа… — залепетала рыжуля. — Сколько ты хочешь?

— Пятнадцать золотых! — не моргнув, выпалила Малинка.

Я едва не присвистнул. Такие деньги редко беру даже за весьма бурную ночь.

— Я н-не могу дать столько… Мне еще с хозяином расплачиваться… А д-драгоценности муж проверит… — перепуганная Груша начала всхлипывать.