Меня она старалась не замечать. Я приняла вызов и платила ей той же монетой. Мне, с ранних лет познавшей законы улицы, легко давались такие игры.

К тому же у меня на руках оказались дополнительные козыри. Все свободное время Вадим проводил только со мной, да и Георгий Петрович по-своему был ко мне привязан.

Вообще за Георгием Петровичем водились некоторые странности. Он как огня боялся жены, но в то же время откровенно ей перечил. Например, когда при всех заговаривал со мной об успехах в институте, развязке нового фильма или о том, как я отношусь к перемене погоды. Валерия Михайловна обычно еле заметно бледнела, и Георгий Петрович вдруг замолкал, пугаясь собственной дерзости.

Иногда его поведение становилось совсем уж парадоксальным. Однажды за завтраком он спросил, почему я так плохо ем.

– Не хочется. Что-то болит голова...

– Да, бывает так у молодых женщин, – задумчиво произнес Георгий Петрович, – перед менструацией.

Все сделали вид, что ничего не произошло. Мы уже научились грамотно реагировать на его пассажи.

Помню, как я была удивлена, узнав, что Георгий Петрович работает вахтером на захудалой фабрике. Как он – выпускник факультета международной экономики – угодил туда?

Однако я не спешила удовлетворить любопытство, занятая медициной, Вадимом и домашним хозяйством, заботы о котором Валерия Михайловна не преминула полностью переложить на меня.

Как Золушка, я вылизывала пятикомнатные апартаменты, носилась по магазинам, готовила и сервировала ужины к Валериному приходу с работы. Ей непременно требовалась красивая сервировка.

Поначалу мне очень хотелось взбунтоваться. Мой бунт остановила бабушка:

– Не надо, Люда. Это же свекровь.

– Вот именно! Свекровь – пьет мою кровь!

– Ну не надо, детка, не надо. Ты старшего уважь.

– Меня б уважил кто!

– Так как же? Уважили! Позвали в свой дом. Она хозяйка в доме, а ты – ей помощница.

Возможно, в таком распределении обязанностей и просматривалась некая справедливость. Я была в те годы великовозрастной студенткой, а Валерия Михайловна много работала и хорошо зарабатывала. В начале суровых девяностых она, не бросая своего министерства, пристроилась переводчицей в какое-то, кажется, российско-французское совместное предприятие.

На новом месте Валерию Михайловну ценили и всякий раз присылали за ней красивую серебристую иномарку. Поздним вечером эта машина доставляла свекровь обратно. Она возвращалась утомленной, в несвойственном ей взволнованном, возбужденном состоянии.

Мне грешным делом казалось, что у Валерии Михайловны на фирме появился любовник. Ничего удивительного, она еще молода, привлекательна, а с мужем – давно уже врозь.

Спят они в разных комнатах. По сто раз в день она напоминает ему про какие-то таблетки и вообще говорит с ним, как с ребенком. Хотя как иначе можно с ним разговаривать?..

Мне по большому счету нравились происшедшие в ней перемены. В свекрови появились проблески человечности. Раньше я в ней этого не замечала. Даже любовь к сыну была у нее какой-то извращенной, жесткой, железной. А теперь она стала теплеть, словно оттаивать после затянувшихся морозов.

Как-то раз Валерия Михайловна вернулась с работы особенно поздно. Мужчины спали. Я готовилась к экзамену и по совместительству исполняла обязанности кухарки и экономки.

– Вам рыбу или бефстроганов?

– Спасибо, Люда. Не надо ничего. Может быть, чаю, хотя...

– Ну, чаю-то мы с вами обязательно выпьем.

– Да, выпьем чаю... И, Люда, я хотела тебя спросить... Вот ты живешь у нас несколько лет. Тебе ничего не кажется странным?

– Нет.

Она усмехнулась:

– Я убеждаюсь: вторично недооценила тебя.

– О чем вы?

– Ты очень хорошая девочка, Люда. И прекрасная пара моему сыну.

Ее слова прозвучали так неожиданно, что я отнеслась к ним, как к чему-то кощунственному.

– Валерия Михайловна, ну что вы...

– Я-то? – переспросила она с печальной улыбкой. – Я ничего. Теперь даже умереть спокойно могу.

– При чем здесь «умереть»?

– Да ни при чем, конечно... Хотя, возможно, будет лучше, если ты первой узнаешь обо всем...

– О чем, Валерия Михайловна?

– Я больна, Люда. Тяжело больна.

– Не может быть! Вы в последнее время...

– Да именно! Именно в последнее время!.. Если бы этот диагноз я получила год назад, мне не было бы так тяжело.

– Но ведь диагноз не приговор! В некоторых случаях...

– Только не в моем! – перебила свекровь. – У меня, если и произойдет что-то хорошее, за этим непременно последует смертельный диагноз.

– Валерия Михайловна, ну не отчаивайтесь! Всегда можно что-нибудь придумать... Есть хорошие клиники, современные медикаменты...

– Перестань, Людмила!.. Хотя спасибо тебе: ты собираешься бороться за мою жизнь. Только жизнь – она, право, этого не стоит.

И неожиданно Валерия Михайловна заговорила о своей жизни.

9

Она родилась на Дальнем Востоке за год до начала войны. Ее отец был, как тогда выражались, крупным хозяйственником, мама – наследница старинного дворянского рода – преподавала музыку и французский. Жили хорошо, дружно, в достатке. Тяготы войны почти их не коснулись.

В конце сороковых семейство перебралось в Москву. Отец получил повышение по службе, а вместе с ним – роскошную квартиру на Кутузовском проспекте. Лера росла умницей и красавицей, к семнадцати годам отлично знала английский, французский, испанский и шутя поступила в университет.

«Шутя» – это, наверное, не совсем подходящее слово. Лера была девушкой исключительно серьезной. В университете пять лет просидела над учебниками. Распределили ее в Министерство иностранных дел, где она очень скоро вышла замуж за ведущего специалиста из соседнего отдела – мужчину импозантного и, как утверждали некоторые, перспективного, впрочем, десятью годами старше Леры.

Молодые заняли одну из пяти комнат родительской квартиры. Георгий Петрович (тогда его еще называли Жорой) частенько уезжал в командировки в страны Юго-Восточной Африки.

Через два года у них родился сын. И вот тогда-то... сразу после рождения Вадика или даже чуть раньше...

Все началось с невинного телефонного звонка. Валерии Михайловне позвонила подруга, точнее, приятельница по министерству.

Ее возмущению нет предела! Злые языки наперебой распространяют про Жорку гнусные сплетни. У него любовница, видите ли! Танька из секретариата, с косой такая, помнишь?.. Ха-ха-ха! Ты, Лерусь, можешь себе бред этот представить?!

Валерия Михайловна, естественно, не могла. Однако разговор задел ее за живое. Прошло несколько дней, и, движимая неясным импульсом, Валерия Михайловна решила съездить на работу. По дороге ей стало стыдно. Шпионить за мужем? Подглядывать?.. Она не знала, с чего начать, у нее даже не было версии, объясняющей ее появление на работе.

Не придумав ничего определенного, Валерия Михайловна зашла в буфет. Купила чашку кофе, пирожное и вдруг... увидала своего Жору. Стоя спиной к залу, Жора обнимал невысокую, пухленькую женщину в синей униформе официантки.

Вне всякого сомнения, это был он! Светло-русые волосы, бежевый пиджак из мягкой замши – на всю Москву у него один такой...

Женщину Валерия Михайловна рассмотрела очень внимательно. Узкая форменная юбка открывала толстые, короткие ножки. Жакет, надетый, очевидно, на голое тело, с трудом сходился на пышной груди. Жора игриво водил по груди рукой, а официантка шумно вздыхала, хлопала густо накрашенными ресницами да поводила мощными бедрами, демонстрируя эротический восторг.

Валерия Михайловна прошла в нескольких сантиметрах от мужа, поставила кофе на столик и покинула буфет.

Домой Жора вернулся как ни в чем не бывало. Спокойный, веселый, ласковый. Он так же обнял жену за талию, как три часа назад обнимал официантку, и так же положил руку ей на грудь. Валерия Михайловна взорвалась.

Против взрывов Георгий Петрович оказался бессилен. Его стихией были любовь и сопутствующая ей легкая, непринужденная атмосфера. А укоры, крики, нотации – это, пожалуйста, не к нему.

– Как тебе не стыдно! – вопрошала Валерия Михайловна, задыхаясь от гнева и брезгливости. – Средь бела дня в рабочее время при всех миловаться с... посторонней женщиной?! С какой-то официанткой...

– Лера, ну что за предрассудки?! – как мог, сопротивлялся Георгий Петрович. – У нас же с ней так, ничего серьезного...

– А с Таней из секретариата? – с замиранием сердца спросила обманутая жена.

– Да что может быть с этой Таней? Смех один! – Муж захохотал.

Но Валерии Михайловне было не до смеха.

Она не стала бы унижаться до упреков. Ни за что бы не стала, если бы не сын. Что ей теперь делать? Растить мальчика без отца или смириться с фактом присутствия в их жизни пышногрудых официанток?

– Что делать? – спросила у мужа Валерия Михайловна.

– Да ничего! – беспечно ответил он. – Все в норме, Лера, дорогая!

Лера молчала, искренне пытаясь понять, почему такой расклад муж называет нормой.

Подумав, что она успокоилась, Жора опять попытался обнять ее, как официантку или Таню из секретариата, но Лера за это съездила ему по физиономии, а ночью заперлась в спальне, предоставив благоверному ворочаться на диване в проходной гостиной.

Так продолжалось несколько недель. Потом Жоре засветила очередная командировка в Африку. На этот раз он уезжал на несколько лет.

10

Для Валерии Михайловны это были мучительные годы. Перед родителями и сослуживцами она старалась делать хорошую мину. Дескать, все у нас нормально: муж работает, сын растет. Но подсознательно каждую минуту ожидала удара.

С кем сейчас коротает время ее Георгий? С официантками? С секретаршами? А может, с посольскими женами? А что, если его выпрут из Африки со скандалом? Тогда все – прощай, министерство. Кстати, ей в таком случае тоже придется увольняться. А в довершение чуда рано или поздно муж все равно вернется к ней. Само собой – по месту прописки!