Это первое, что сделал с ней сэр Майлз, как только они прибыли в замок. Заставив ее в знак раскаяния опуститься перед ним на колени, он заявил, что Изабель необходимо преподать урок смирения и унижения, и безжалостно обрезал ее густые роскошные пряди. Теперь на голове у нее торчали в разные стороны неровные пучки волос. Изабель знала, как она безобразна теперь, когда единственное, чем одарил ее Создатель, немилосердно уничтожено. Да, она отвратительна, и на нее наверняка противно смотреть. Ни один мужчина не захочет видеть рядом жену, отмеченную клеймом публичного позора, как у девки, лишенной венца целомудрия и верности. Столь страшно и невыносимо было унижение, что Изабель готова была уползти и навеки спрятаться, если бы только могла надеяться, что Джастин позволит ей так поступить. Пока же она молча смотрела на него, не в силах заговорить, с ужасом ожидая его приговора, не зная, каков он будет: холодная жалость или отвращение.

– А знаешь, когда я решил, что моей женой будешь только ты? – тихо спросил Джастин и, не обращая внимания на ее сопротивление, нежно заключил Изабель в свои объятия. – В самый первый день, когда пришел знакомиться с сэром Майлзом и леди Эвелиной. Ты сидела тогда в уголке большой гостиной и, как обычно, трудилась над финансовыми книгами дяди. Он подозвал тебя и представил мне. Ты помнишь тот день?

Она кивнула, прильнув щекой к его груди, а его ладонь ласково гладила ее затылок.

– Тогда я понял, что никогда и ни у кого не видел столь прекрасных глаз, а ты так смотрела на меня… Я влюбился в тебя с первого взгляда, ибо благодаря тебе почувствовал себя самым желанным мужчиной на всем белом свете.

– Так оно и есть, – прошептала она, всхлипнув.

Он тихо рассмеялся и добавил:

– У тебя были красивые волосы, и мне жаль, что твой дядя подверг тебя столь омерзительной пытке! Но, радость моя, я все равно полюбил бы тебя, как бы ты ни выглядела, и мне вовсе нет дела до того, какой длины твои волосы, да и есть ли они у тебя вообще. Я полюбил тебя просто за то, что ты тогда так смотрела на меня. Много лет жизни я потратил впустую, надеясь отыскать женщину, которая сможет смотреть на меня именно так! И сейчас, когда, наконец, разыскал тебя, я никогда не смогу расстаться с тобой.

– Но я так безобразна! – в отчаянии вскричала Изабель. – О, Джастин…

– Не плачь, Изабель, – пробормотал он, смахивая ладонью слезы, струившиеся по ее щекам. – Твои волосы отрастут и станут еще прекраснее, чем прежде, а пока ты должна гордиться своей внешностью и своим мужеством и смелостью перед лицом величайших страданий. Я горжусь тобой, Изабель, и всегда буду гордиться.

Какой же он добрый и великодушный, подумала она, и как легко смог развеять ее страхи и снять неимоверную тяжесть с ее души!

– Я недостойна тебя, Джастин, – начала, было, она, однако его палец, нежно прикоснувшись к ее губам, заставил ее замолчать.

– Никогда, – сказал он, – никогда еще не звучали более неразумные слова в разговоре между мужчиной и женщиной, которые любят друг друга. Мы с тобой достойны один другого потому, что так назначено самим Богом, и отныне будем всегда вместе и не позволим никакому обману и наговору встать между нами. – Он приподнял ее голову, прижатую к его плечу, и заглянул в ее глаза. – Если кто и виноват во всем, что случилось, то винить надо только меня, и никого более. Я верил Эвелине, верил слепо и упрямо, вот из-за чего мы потеряли не только друг друга, но и нашего ребенка.

– Ты все знаешь? – прошептала Изабель. – Да, она потчевала ядом нас обоих, мы болели, а потом убила наше дитя!

Он кивнул.

– Я виновен не менее ее, мне следовало догадаться. Ребенок наш потому и погиб. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, Изабель? Сможешь ли найти в себе силы смотреть на меня и не вспоминать, что я виновен в гибели так бесконечно дорогой нам обоим нерожденной дочки?

– Если ты сумел простить мне, что я тебе не доверяла, разве я могу винить тебя в том, что ты поверил коварной лжи Эвелины? Мы с тобой согрешили по неведению. Давай же простим друг друга и самих себя и начнем все сначала. Заживем, как и должны были зажить.

Он нагнулся, целуя ее, но Изабель вдруг услышала крики и шум борьбы, доносившиеся снизу. Перепугавшись, она вырвалась из объятий Джастина и метнула взгляд в сторону открытой двери каморки.

– Там идет бой? – спросила она. – А мой дядя?..

– Твоего дядю заковали в кандалы, хотя и Сенету, и мне так хотелось прикончить его на месте. Мой брат Александр выговорил себе право доставить сэра Майлза в Лондон, где тот предстанет перед судом.

– Сэр Александр!

– Да, он здесь, и Хью, и Крис, каждый со своим войском. – Джастин улыбнулся и провел пальцем по еще влажной от слез щеке Изабель. – Видишь, любимая, как все мы ценим и любим тебя? Три войска объединились, чтобы отыскать и освободить тебя. Небольшому гарнизону твоего дяди не оставалось надежды выстоять против такой армии. – Улыбка сошла с его лица. Он стал серьезен. – Изабель, – заговорил он, – скоро я расскажу тебе все о твоем дяде и Эвелине. Многое изменилось с тех пор, как тебя увезли из Тальвара, и я боюсь, что среди этих новостей немало таких, что заставят тебя опечалиться. Горе коснулось не только нас с тобой.

– Что же случилось? – со страхом спросила она в предчувствии горестных известий.

– Я все расскажу, как только мы доберемся до нашего лагеря, – пообещал он. – А пока доверься мне и помни, что я люблю тебя. Все будет хорошо.

– Да, – пробормотала она, взяв его руку в свою и, приложив к своей щеке, слегка повернув голову, покрыла поцелуями его грязную ладонь. – Я доверяю тебе, Джастин, и люблю тебя, и я знаю, что все будет хорошо, лишь бы ты был со мной.

Глава двадцать девятая

Закончилась жатва, и установилась по-осеннему прохладная погода. Деревья пестрели яркими красками, а в сердцах жителей и Тальвара, и Брайарстоуна воцарилась радость; наступала пора праздников, обильных пиров и благодатного отдыха от трудов праведных. Впереди и Михайлов день, и день Святого Криспена, и веселый Канун Дня Всех Святых, и самый День Всех Святых, и День Поминовения, а по зиме – шумные дни Святой Екатерины, Рождество и проказы Двенадцатой ночи. Работники, которых сэр Кристиан присылал в Тальвар на уборку урожая, от души повеселились на празднике, устроенном Джастином и Изабель, чтобы отблагодарить и наградить всех помощников. Джастин оделил их золотыми монетами в новеньких кошелях, и работники, весело уложив свой скарб, отправились по домам в Брайарстоун.

На самом верху старой башни, обнявшись, стояли Джастин и Изабель. Его руки нежно касались ее слегка выступающего животика, а Изабель, положив голову на плечо мужа, наслаждалась его лаской.

– Прошло так много времени с того дня, как погибла Оделин, – шепнула она, устремив взгляд на вершину холма, где у дерева, под которым покоились их несчастная малышка и Оделин, виднелись едва различимые на таком расстоянии три мужские фигуры. – Как ты думаешь, Сенет когда-нибудь смирится с тем, что потерял ее?

– Непременно, – отвечал жене Джастин. – Но всему свое время.

– Он так изменился, – грустно молвила она. – Меня тревожит его решение покинуть Тальвар и идти своей дорогой именно сейчас. Что станут думать люди? Ведь он стал таким замкнутым и отчужденным? Жаль, что он не хочет остаться в Тальваре подольше, пока душа его не обретет мира и спокойствия…

– В один прекрасный день все ребята покинут нас, – сказал Джастин, целуя Изабель в голову, ее густые черные волосы уже отросли, и шелковистые, волнистые локоны казались ему еще очаровательнее, чем прежде. – Не могу же я вечно оберегать их от тревог! Каждому из них предстоит найти свою дорогу в жизни. Мои ребята – молодцы, они прилежно учились и теперь смогут жить, как подобает мужчинам, а не ученикам-подросткам. Мальчишки, которых недавно прислал к нам Крис, тоже подрастут и уедут, а их место займут новые. Так уж заведено…

– Но вот Сенет, Кейн и Эрик… – заговорила Изабель, сжимая руки мужа. – Ты ведь любил их, как собственных сыновей. Я полагала, что Кейн и особенно Эрик останутся с тобой навсегда. Я знаю, ты будешь тосковать без них.

– Да, какое-то время так оно и будет. Впрочем, вдоволь побродив по белу свету, они могут вернуться к нам, если захотят. Пока же это хорошо, что они решили уехать. Себя показать и людей посмотреть. И, кроме того, не забывай, что у меня просто не будет времени предаваться печали. Уверен, с новыми воспитанниками хлопот будет полон рот, да и у тебя скоро появится малыш…. – Он погладил ее живот. – Или малышка. А Джон, Ральф и Недди поживут у нас еще несколько лет. Как видишь, нам не грозит одиночество.

– Но я буду так скучать без них…

– Да, – с мягким сочувствием отозвался он. – Но ведь они обещали навестить нас на Рождество, в Лондоне, и приезжать каждый раз, как у них выдастся такая возможность. Мы с ними расстаемся не навсегда.

– Но почему они должны уехать именно сейчас? Ведь вот-вот начнутся праздники, да и зима на носу. Неужели они не могут перебраться к нам в Лондон и пожить там до весны? Так было бы намного лучше, ведь дом, что ты купил для нас, такой большой и чудесный! Места хватит всем.

– Нет, мне кажется, они не согласны ждать так долго. Сенет уехал бы еще несколько месяцев назад, но ему хотелось убедиться, что с тобой все в порядке, что ты счастлива и довольна, а сэр Майлз получил по заслугам за все свои злодеяния. Твой дядя предстал пред Господом, и ждет теперь Страшного Суда. Твой брат понял, наконец, что тебя вполне можно доверить моим скромным заботам. Думаю, он никогда не сумеет простить мне моего отъезда из Тальвара, из-за чего ты стала жертвой коварства Эвелины.

– Ему, как никому другому, следует понять, что заставило тебя, так поступить и какую боль я тебе причинила, обвинив в неверности.

– Я оставил тебя совсем одну из-за вспышки дурацкой ярости, поступив как капризный ребенок, – ответил ей Джастин. – И потому Сенет вправе упрекать меня. Мне следовало запереть тебя в башне и продержать там, пока ты не успокоишься и не изменишь своего решения, а Эвелине я должен был свернуть шею и выкинуть ее за ворота замка.