– Да, все это очень и очень странно, – рассудительно молвила Оделин, прикасаясь к груди Сенета там, где слышалось ровное биение сердца. – Жаль, что ты не хочешь сделать меня своей женой прямо сейчас. Почему мы с тобой не можем пожениться без венчания?

С улыбкой, которую она не могла видеть в полумраке сеновала, где они, обнявшись и пригревшись, лежали в душистом сене, юноша ответил:

– Если ты думаешь, что причина в том, что ты нежеланна мне, то ошибаешься. Нам просто следует подождать. И вот что я тебе скажу: никогда еще мне не было так трудно не потерять голову, как сейчас, охраняя твою невинность. – Он поцеловал ее в нос. – Я слишком люблю тебя и не хочу, чтобы ты забеременела, пока не станешь взрослой.

– Но я и так уже старая! – возмущенно воскликнула она. – Почти у всех женщин моего возраста есть по одному, а то и по два малыша. Скоро надо мной станут насмехаться и говорить, что я ни на что не гожусь.

Повернувшись на другой бок, он ответил:

– Годишься, – и поцеловал ее в губы. Когда Сенет, наконец, нашел в себе силы оторваться от нее, он шутливо заявил: – Знаешь, сдается мне, что кое на что ты все же годишься, милая моя невеста. И предупреждаю заранее: ты еще успеешь утомиться, потому что тебе достанется весьма требовательный муж.

Ее руки скользнули под его тунику, все сильнее прижимая к себе.

– Сенет, пожалуйста…

– Оделин, прелесть моя, не искушай меня, – предостерег он девушку и снова поцеловал ее в губы, а затем еще раз и еще. – Я так хочу тебя, что ты снишься мне, даже когда я бодрствую.

– Тогда почему же нам с тобой не быть вместе?

– Именно так мы и поступим, как только нас официально обвенчают, клянусь тебе. – Его пальцы нежно гладили ее щеку. – Но никак не раньше. Обещаю тебе, Оделин, радость моя, что по моей вине тебе никогда не придется страдать от бесчестья, потому что я люблю тебя больше жизни и никогда не позволю себе опозорить тебя. Хватит уже и того, что мы с тобой часто бываем наедине на конюшнях – это уже само по себе не больно-то хорошо, ведь нам приходится проникать сюда тайком, словно мы ночные грабители. Мне следует быть сильнее и не поддаваться сладкому искушению, но, видать, это просто невозможно. Ты столько для меня сделала, любовь моя…

Она повернула голову, целуя его пальцы.

– Я люблю тебя, Сенет.

На лице его отразилось изумление.

– Твою любовь я ценю выше всего на свете, хотя и не перестаю удивляться – ведь я так безобразен и мне так отчаянно не везло в жизни.

– Да нет же! – горячо возразила она.

– Ведь я был невольником, – напомнил он ей, – и с головы до ног покрыт уродливыми шрамами.

Кончики ее пальцев, блуждавшие под его туникой, нащупали и нежно погладили один из шрамов.

– Если бы это было в моих силах, я бы все их разгладила, но лишь потому, что они заставляют тебя страдать, – ответила она. – А мне самой ты кажешься прекраснее всех на свете, честное слово.

Сенет тихонько засмеялся.

– Умоляю вас, моя очаровательная леди, никогда не вести таких речей в присутствии Эрика или Кейна. Если им доведется услышать подобные слова, клянусь, они будут дразнить меня до скончания века.

Оделин тоже рассмеялась, но смех оборвался, когда они, замерев, взглянули друг другу в глаза.

– Оделин, – прошептал Сенет, благоговейно склоняя голову к ее губам, – я люблю тебя…

Он не знал, сколько времени прошло в молчании, когда скрип дверей заставил его опомниться. Сенет поднял голову, сам не свой от нахлынувших на него неизведанных чувств. Оделин, лежавшая под ним, разочарованно застонала и попыталась привлечь его к себе.

– Постой, – прошептал он и приложил палец к ее губам, призывая девушку к молчанию.

– Скорее! – Это был голос Эвелины, причем она явно нервничала и была раздражена. – Да быстрее же! Ну, скажи на милость, что ты там копаешься! Неужели ты хочешь, чтобы тебя остановили?!

– Нет…

При звуке безжизненного, усталого голоса Изабель Сенет и Оделин обменялись недоумевающими взглядами.

– Тогда поторопись! Помоги мне оседлать лошадей!


Приподнявшись, Сенет тихонько подполз к краю сеновала и глянул вниз. В полумраке явственно виднелись фигуры его сестры и кузины – обе были одеты в теплые дорожные плащи и торопливо седлали лошадей.

– А ты уверена, что Кейн не остановит нас? Он всегда так бдителен, когда остается старшим по охране.

Сенет почувствовал прикосновение горячей руки Оделин, она подползла ближе и тоже замерла у края сеновала. Сенет повернулся к ней и понял, что она потрясена не менее, чем он.

– Обещаю, Кейн даже не заметит, что мы уехали, – с торжеством в голосе отозвалась Эвелина. – А Эрик уехал еще раньше – ведь ты же сама отправила его с посланием в Брайарстоун, помнишь? Сенет и все остальные будут спать непробудным сном, так что нам нечего бояться. Поторапливайся!

Женщины продолжали седлать лошадей, и все было уже готово, когда Изабель вдруг остановилась.

– Да что с тобой такое? – прошипела Эвелина. – Нам пора ехать, да поскорее! Сэр Кристиан не станет долго ждать и сам заявится в Тальвар разыскивать тебя, если мы замешкаемся.

– А что, если Джастин поехал в Брайарстоун? – обеспокоено спросила Изабель. – Он рассердится, узнав, что я просила сэра Кристиана о помощи. И отец Хьюго станет недоумевать, если меня здесь не будет завтра утром, да к тому же и Джастин может еще не вернуться.

– Я уже сто раз повторяла, что Джастин только того и ждет, чтобы ты отсюда уехала, и тогда он возвратится в Тальвар. Он сам сказал мне перед тем, как уехать, что ты собираешься в Гайр. Да что с тобой такое? С какой стати ты на меня уставилась?

При свете полной луны, глядевшей в окна конюшни, были отлично видны взволнованные лица обеих женщин. Сенет сжал кулаки, увидев, как кузина резко повернулась к его сестре, явно растерянной и смущенной.

– Джастин сказал, что даже не дотрагивался до тебя, – задыхаясь, проговорила Изабель, прикрыв глаза, словно пыталась вспомнить что-то очень важное. – Не знаю, разумно ли с моей стороны покинуть Тальвар столь внезапно, ничего ему не сообщив… Он говорил, что напишет сэру Александру.

Красивое лицо Эвелины исказила бешеная злоба, и Сенет почувствовал, что у него перехватило дыхание. Ему и прежде доводилось видеть людей, охваченных столь же безоглядной яростью, и он понимал: хорошего тут ждать не приходится.

– Может быть, Джастин отрицал и то, что я жду ребенка? – завопила Эвелина. – Он и это отрицал, а, Изабель?

Изабель с несчастным видом покачала головой.

– Нет, он только сказал, что рад, что мне, наконец, об этом стало известно.

– Я же говорила тебе, что так оно и будет. Неужели ты и в самом деле считаешь, будто такой благородный человек, как Джастин, найдет в себе силы признаться в чем-либо, что может причинить тебе боль? Ведь он всегда был так добр к тебе, так старался защитить тебя, если только это было в его силах… – Эвелина заговорила мягче, и в голосе ее прозвучали льстивые, вкрадчивые нотки. Она подошла к лошади Изабель, чтобы закончить седлать ее, и продолжала говорить, обернувшись к кузине: – Ведь ты хочешь, чтобы он был счастлив, не так ли, Изабель? Тогда не принуждай его быть с тобой, а не со мной по одной лишь причине, что он – человек чести, а ты – его законная жена. Он никогда не решится покинуть тебя, поскольку будет вечно чувствовать себя в ответе за твою судьбу. Позволь ему быть счастливым. Предоставь ему полную свободу – ведь ты сама знаешь, что должна поступить именно так. Это единственный способ отблагодарить его за доброту и к тебе, и к Сенету.

– Да… Наверное, ты права, – запинаясь, согласилась Изабель, и пальцы ее бессознательно сжали поводья, которые Эвелина вложила ей в руку. – Мне только очень жаль, что мы с Джастином расстаемся поссорившись.

– Сейчас не время проливать слезы над одним из твоих неловких замечаний, так расстроивших его, – бросила Эвелина, с необыкновенной легкостью вскакивая в седло. – Теперь тебе следует подумать о том, как бы все исправить. Представь себе радость Джастина, когда, вернувшись в Тальвар, он узнает, что ему больше не придется переживать и волноваться за тебя.

– Да, – тихо подтвердила Изабель и, после двух неудачных попыток, сумела все-таки забраться в седло и удержаться на лошади, решив не обращать внимания на то, что юбки ее перекрутились и смялись. – Эвелина, – проговорила она, останавливая кузину, уже направившую свою лошадь к дверям конюшни, – ты ведь любишь Джастина, правда? Ты не просто хочешь завладеть им, как хотела того в Лондоне, или заполучить его состояние и все, что ему принадлежит? Эвелина коротко и презрительно хохотнула.

– Я люблю Джастина Болдвина больше, чем ты себе можешь представить. Клянусь перед Господом Богом, что с радостью отдам свою жизнь, лишь бы только он был счастлив. Ты довольна, кузина?

Изабель молча кивнула и, тронув поводья, последовала за Эвелиной. Как только они исчезли из виду, Сенет рванулся к приставной лестнице и кубарем скатился с сеновала вниз.

– Сенет! Куда ты?! – окликнула его Оделин, со всей возможной быстротой спускаясь следом.

– Я должен скакать за ними и разузнать, куда они направляются. Скорей, Оделин! – Он обхватил девушку за талию и опустил на землю. – Беги и разбуди всех в доме, всех до одного, и скажи Кейну и всем остальным, чтобы одевались и бежали сюда ко мне, да побыстрее. А я тем временем оседлаю лошадей. Ну, беги! – приказал он, подталкивая ее к двери. – Не медли, а то мы рискуем потерять их в темноте!

Прошло не более десяти минут. Джон, Ральф и Недди примчались в конюшню, на ходу шнуруя туники и приглаживая спутанные во сне волосы.

– Кейна опоили! – кричал Джон, парни же поспешно взбирались на коней. – Оделин обнаружила его без памяти на посту на крыше внутреннего дворика.

– Господи помилуй! – воскликнул Сенет. – Мы не можем бросить Тальвар без охраны. Ральф, ты должен остаться и охранять замок, как сумеешь, пока не вернется Эрик. Недди, – он обратился к младшему из воспитанников Джастина, что сидел в седле, сурово нахмурившись, – а ты скачи в Брайарстоун и разыщи там Эрика. Возьмите столько воинов, сколько сможет выделить нам сэр Кристиан, и во весь опор мчитесь сюда. Ты справишься?