В гостиной этого волшебного домика стоит накрытый к ужину стол, в камине, потрескивая, горят дрова, и золотистое пламя освещает комнату мягким колеблющимся светом.

Ди улыбнулась, длинные ресницы затрепетали над бледными щеками.

Пронзительный свисток паровоза, более резкий, чем все предыдущие, неожиданно прорезал воздух. Ди открыла глаза и вскочила на ноги. Она забыла, совсем забыла, где находится, и вид огромного, полного суеты вокзала, залитого потоком света, привел ее в изумление. Затем все вспомнила…

Она прислонилась головой к колонне, пытаясь вернуться к своим сладким грезам, погрузиться в них, но новый резкий свисток окончательно вырвал ее из мира мечты. Ди выпрямилась и устало осмотрелась.

Все люди в этом огромном мире имели своих родных и близких. Ди стала наблюдать за теми, кто ожидал прибытия поездов, стараясь представить себе, что они чувствуют при виде медленно приближающегося поезда. «Как должно быть чудесно чувствовать себя настолько желанной и долгожданной, что тебя выезжают встречать даже на вокзал», — думала она.

К перрону медленно подходил длинный поезд — он занял собой почти всю длину платформы. На вагонах Ди прочла волшебные слова: «Лондон» и рядом — «Париж». Это был «Ривьера — Бриндизи-экспресс».

Из вагона-ресторана вышли одетые в белое слуги, платформа быстро наполнилась горами багажа.

Перед мысленным взором Ди пронесся Лондон, каким она видела его в последний раз. Ей мучительно захотелось снова увидеть лондонского носильщика, услышать его характерный акцент. Тоска по родине больно сжала сердце. Жгучие слезы наполнили ее глаза, закрыли от нее все окружающее…

«О, Гюг, Гюг», — шептали ее губы.

И кто-то ответил ей, кто-то назвал ее по имени, до нее ясно донесся голос Гюга. Значит, через разделяющее их пространство он услышал ее призыв и отозвался! Ди не могла поверить тому, что настоящий, живой Гюг стоит перед ней.

Он наклонился и схватил ее за руку:

— Откуда? Что вы здесь делаете? Ди, отвечайте мне, Ди!..

Она крепко уцепилась за рукав его пальто, смеясь от радости и от изумления перед этим чудом.

— Значит, это правда? — спросила она прерывающимся голосом. — Это в самом деле вы? Я так звала вас! Гюг, о, Гюг!

Он снова схватил ее за руки и крепко сжал их.

— Скажите мне, Ди, скажите скорее, почему вы здесь одна в этот час и что означают ваши слова, что вы меня звали и я пришел? Вы ведь не могли знать, что я проезжаю Ниццу в этом поезде, разве что Виолетта сказала вам. Это она вам сказала, да?

— Я ничего не знала. Мне никто ни о чем не говорил, — захлебываясь, стала говорить Ди. — Я здесь совсем одна, без денег, и меня сильно напугали. Я сижу здесь потому, что вокруг много народу и… мужчины не могут говорить мне гадости, поэтому здесь безопасно. Я хотела дождаться утра и потом попытаться как-нибудь вернуться обратно, продать что-нибудь и послать телеграмму Филю. Я очень устала и пока сидела, заснула, и мне приснился чудный сон, будто мы с вами женаты, будто мы вместе, только свисток паровоза разбудил меня, и этот сон ушел. Но я снова и снова повторяла ваше имя и…

Ее сияющее, мгновенно преображенное лицо тянулось к нему.

— Моя дорогая, моя любимая, — шептал он, затаив дыхание.

Она смеялась, трепеща от радости.

— Сама судьба свела нас, Гюг. Теперь все страдания остались позади.

Синеблузый носильщик, присутствие которого не заметили ни Гюг, ни Ди, с равнодушным видом наблюдал за ними, в десятый раз повторяя один и тот же вопрос:

— Ваша багажная квитанция, сударь?

Гюг обернулся и бросил на него невидящий взгляд.

— Что? — спросил он резко.

Носильщик повторил свой вопрос в одиннадцатый раз.

Ди рассмеялась:

— Однако внешний мир все еще существует! Он спрашивает всего только о вашей квитанции.

— Я ехал в Бриндизи, — сказал Гюг, — и вышел на перрон, потому что обычно здесь обедаю. Здесь приходится долго ждать встречного поезда из Марселя.

Он дал носильщику несколько серебряных монет и отпустил его, затем взял Ди под руку.

— Теперь идемте обедать. Я все еще ничего не понимаю, кроме того, что вы здесь и это такое счастье, в которое я не смею верить!..

— Но вы скоро убедитесь, что я совсем реальное существо и очень голодное к тому же, — сказала Ди. — За целый день мне пришлось съесть только апельсин и несколько сухарей. Нужно было очень экономить.

— Но Виолетта сказала мне, что она урегулировала этот вопрос, — проговорил Гюг поспешно.

— Я… отослала ей деньги обратно, — прошептала Ди.

Они сидели в огромном зале вокзального ресторана за маленьким столиком, освещенным электрическими свечами под красными абажурами; из высокой вазы к ним склонялись пунцовые и желтые розы.

— Теперь расскажите все, — попросил Гюг, не спуская с нее глаз.

— Мне не о чем долго рассказывать, — промолвила Ди. — Я приехала сюда с одним франком в кармане и отправилась прямо в тот отель, где жил мой отец. Я ему телеграфировала о своем приезде. Но в отеле мне сообщили, что он вчера отплыл в Южную Америку. Это известие как громом меня поразило… Затем я пришла сюда, на вокзал. Вот и все.

— Значит, вы теперь совсем одна на свете, — сказал Гюг странным голосом.

— Нет, ведь вы со мной, — ответила Ди.

Лицо его побледнело под загаром.

— Знаете ли вы, Ди, почему я здесь? — спросил он.

— Потому, что я так страстно хотела вас видеть, потому что всем существом я звала вас!

Гюг взглянул на нее хмуро и печально.

— Вот потому именно, что это так, что те же чувства живут и во мне, я решил уехать, Ди. Я не ехал к вам, я покидал вас.

— Покидали меня? — словно эхо, повторила она.

— Да, я недостаточно верил в себя, чтобы остаться. Я решил уехать еще прежде, чем Виолетта сказала мне, что вы ушли от нее. Мне не приходило в голову, что вы можете отправиться за границу. Я даже не подумал о такой возможности… и вот…

— И вот сама судьба свела нас, — договорила Ди.

— Вы верите в судьбу?

Ди взглянула на него, на его сильные, крепко стиснутые руки, лежащие на белой скатерти, на красивую темноволосую голову, на печальные синие глаза. Она была очень молода, очень неопытна, но в эту минуту высшая мудрость всех любящих женщин осенила ее.

— Я верю в судьбу, соединяющую влюбленных, — сказала она. — Я верю, что если мужчина и женщина по-настоящему любят друг друга, ничто не может их разделить — они должны принадлежать друг другу, несмотря на все стоящие между ними преграды.

Она дотронулась до его руки.

— Скажите, что и вы верите в это.

Он поднял голову.

— Неужели вы не понимаете, что для меня самое легкое — согласиться с вами, поддержать вас в мысли, что вы правы? Ведь я сам страстно хочу сказать вам те слова, которых вы от меня ждете, но я изо всех сил стараюсь быть порядочным человеком по отношению к вам, стараюсь помнить, что вы еще почти ребенок и не можете отвечать за свои слова. Диана, вы ведь знаете, что я женат?

— Да, — ответила она чуть слышно.

— И что жена моя отказывается возвратить мне свободу? А это значит, что я никогда не смогу принадлежать другой женщине, что я не имею права говорить другой женщине о своей любви.

— Не смейте говорить «другой женщине» — скажите «вам», если это относится ко мне.

— Хорошо, я скажу — «вам», — послушно повторил он. Его пальцы все крепче сжимали руку Ди, пока она чуть не крикнула от боли.

— Да, вам, Диана. Ведь с той минуты, как я узнал, что вы меня любите, с той минуты, как я сказал, что люблю вас, для меня не существует никого, кроме вас. Диана, я должен многое объяснить. Я настолько стар, что мог бы быть вашим отцом. Вы знаете, сколько мне лет?

Она отрицательно покачала головой и, с улыбкой обожания глядя на него, проговорила:

— Сколько бы вам ни было лет, ваш возраст — самый лучший возраст!

Он коротко рассмеялся.

— Мне сорок лет, вам — семнадцать, нет, восемнадцать, какое значение имеет в молодости один лишний год?

— Когда любишь, никакие годы не имеют значения, — воскликнула она, вся покраснев.

Его взгляд приковывал ее, приводил ее в трепет.

— О, Гюг, — вздохнула она.

Услужливый лакей поставил на стол блюдо со спаржей и стал невдалеке, почтительно глядя на них.

Гюг вскочил с места.

— Выйдем на воздух, — предложил он. Стоя в дверях ресторана, он заплатил по счету.

За широкой набережной перед ними расстилалось море, мягко шумели волны, был отлив.

Гюг усадил Диану на скамейку под огромным деревом. Его прикосновение, сознание его близости магически действовали на нее. Она крепко прижала к себе его руку, все ее существо тянулось к нему.

— Не надо, — прошептал он, сдерживая дыхание. И порывисто повернулся к ней. — Я не могу этого вынести, вы сводите меня с ума. Мне казалось, я почти справился с собой, но теперь, когда я снова увидел вас…

Она резко отодвинулась.

— Вы не любите меня по-настоящему, вы не хотите меня. Вы считаете меня ребенком и не верите в мою любовь, вы…

— Клянусь, это неправда, — перебил он, задыхаясь. — Я знаю, что вы меня любите, и потому должен бороться за нас обоих. Я не хочу вас? Ни днем, ни ночью это желание ни на минуту не покидает меня! Вы говорите, я считаю, что вы еще дитя, обращаюсь с вами, как с ребенком. Как бы я хотел, чтобы это было правда! Я пытался, но из этого ничего не вышло, потому что я слишком хотел вас, Ди…

Он схватил Ди в объятия и властно, жадно припал к ее губам.

— Это — настоящая любовь? — шептал он между страстными поцелуями. — Теперь ты веришь, что я хочу тебя? Отвечай же мне! Отвечай!

Она смеялась счастливым смехом, обхватив его голову, прижавшись щекой к его щеке.